Преференции казакам осложнят ситуацию на Кавказе

Конец мая – начало июня нынешнего года ознаменовались всплеском интереса федеральной власти к казачеству. 31 мая президент Дмитрий Медведев подписал закон «О внесении изменений в Федеральный закон «О государственной службе российского казачества». Этот документ уточнил порядок ведения реестра казачьих обществ (вопросы документации, регистрации), а также статус таких образовательных учреждений, как кадетские казачьи корпуса.

А 15 июня в Пятигорске прошло выездное заседание Совета по делам казачества при президенте РФ. В ходе этого мероприятия полпред президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александр Хлопонин выступил с инициативой о том, чтобы предоставить казакам земли из федеральной собственности. Эта мера, по мнению полпреда, призвана остановить отток русских с Северного Кавказа, а также укрепить государственное присутствие РФ в проблемном регионе.

Предложение полпреда получило высокую оценку со стороны представителей Терского и Кубанского казачьих войск. Но может ли оно в действительности способствовать стабилизации проблемного региона?

Для ответа на этот вопрос, в первую очередь, необходимо понимать, чем же является казачество в постсоветской России. Современное казачество было бы правильнее определить, как неоказачество. Использование данного термина кажется оправданным в силу нескольких причин. Во-первых, движение за возрождение казачества возникло в условиях, когда исходный казачий социум претерпел принципиальные социальные трансформации за предыдущие семь десятилетий. Ушло в небытие казачье общинное землепользование, как и сама община. Перестали существовать казачьи войска, как административная и военная единица. Во-вторых, сами казаки утратили свою социальную корпоративность, и их потомки оказались включенными во все группы советского, а потом и российского социума.

В итоге движение за «возрождение» базировалось лишь на мобилизованной исторической памяти. Отсюда и невозможность считать современных казаков казаками в традиционном понимании этого явления, как оно сложилось на момент революции 1917 года и последующей гражданской войны.

Как бы то ни было, а за два десятка лет неоказаки провели ни один десяток «кругов», «сходов», приняли десятки резолюций и обращений. Однако влиятельной политической силой они не стали. Попытки вдохнуть жизнь в яркий образ отечественной истории предпринимались в последние годы «перестройки» и в постсоветский период неоднократно. Однако, пожалуй, только на уровне отдельных субъектов Федерации неоказакам удалось добиться некоторых преференций. Так, статья 2 Устава Краснодарского края говорит о том, что это образование «является исторической территорией формирования кубанского казачества, исконным местом проживания русского народа, составляющего большинство населения края». Впрочем, за эти формулировки руководство края получало критические отповеди и от профессиональных юристов, и от историков, и от правозащитников. Как бы то ни было, а Краснодарский край – это фактически единственный регион РФ, где «казачья тема» стала важной частью официального дискурса.

Если же говорить о республиках Северного Кавказа, то неоказачий проект после распада СССР стал реакцией на рост этнического национализма. Неоказаки (кубанские и терские) пытались играть роль противовеса этому явлению. Однако следует признать, что нигде на Северном Кавказе не получилось «второго Приднестровья», а неоказачьи проекты (начиная от казачьих республик и заканчивая попытками создания миграционных «кордонов») не увенчались успехом. Выезд русского населения из республик Кавказа к середине 1990-х гг. значительно интенсифицировался.

В итоге политический проект неоказаков на Северном Кавказе сошел на нет. Фактически центр Терского войска переместился в Ставропольский край, хотя исторически этот регион во времена Российской империи был центром не казачьей, а крестьянской колонизации. Некоторые же территории бывшего Кубанского войска были «прирезаны» к Ставрополью уже в советское время, а к историческому Терскому войску относится лишь нынешняя территория Минеральных вод.

Неоказачьи активисты на Кавказе не смогли оценить и до конца понять статусную эволюцию в регионе. Русских и казаков перестали рассматривать как «старшего брата». Более того, по отношению к ним стали преобладать реваншистские настроения. В данной ситуации «казачий проект» не должен был строиться как изначально конфликтный. Увы, но в начале 1990-х годов он стал именно таковым. Апелляция к славному прошлому «рыцарей Терека» отталкивала от проекта и таких потенциальных его союзников, как осетинское или ногайское национальное движение. «Казачий проект» оказался слишком «историчным». Он был обращен не в будущее, а в прошлое.

Такое обращение не имело ни малейшей перспективы, поскольку процесс советизации затронул казачье русское население Северного Кавказа гораздо более глубоко, чем «титульные» этнические группы. Весьма интересное наблюдение сделал автор настоящей статьи, интервьюируя вынужденных переселенцев из Ингушетии, проживающих сегодня в Орловской области. По словам бывшего жителя Карабулака Александра Мирошниченко, «в школьные годы мы, бывало, дрались с ингушами и чеченцами. Так вот мы были в этих драках не вооружены. Мы и понятия не имели, что мы – казаки. Меня воспитывали, как пионера, комсомольца. А они дрались с нами именно, как с казаками».

Следовательно, мобилизация «казачьей истории» изначально была конфликтной, а к масштабному конфликту лидеры «новых казаков» были не готовы. Что и показали события последних двадцати лет. Неоказаки либо полностью свернули свою деятельность (Чечня, Ингушетия), либо стали младшими партнерами республиканских элит (Северная Осетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия) и отдельных влиятельных кланов (северная часть Дагестана).

Впрочем, активисты неоказачьего движения оказались не готовы и к использованию правозащитного языка. Они не смогли вписать нарушения прав русских в общий контекст нарушений прав человека в России. Не смогли они апеллировать и к гражданской нации, как противовесу разного рода ксенофобиям. При этом, начав розыгрыш карты «казачьего национализма», то есть противопоставления русских казакам (отсюда и требования ввести в переписи графу «казак» для обозначения этнической принадлежности), неоказаки не смогли консолидировать вокруг себя даже русское движение региона.

Все это свело неоказачье движение к церемониальной функции. В этой связи непонятно, каким образом явление, не нашедшее своего места в современной истории, сможет выполнять актуальные политические функции. Равно как и то, что будет с землей, которой на Северном Кавказе явный дефицит. Вспомним, какое политическое оживление вызвала реформа местного самоуправления в Кабардино-Балкарии в 2004-2005 гг., когда планируемое изменение административно-территориальной конфигурации вызвало рост «оборонных настроений» балкарцев, почувствовавших угрозу своим правам на землю.

В этой связи возникает вопрос о том, не накалит ли ситуацию создание земельных преференций для казаков. В особенности, если принять во внимание несопоставимые ресурсы этнонациональных движений и неоказаков в северокавказском регионе. И если кавказские элиты начнут блокировать процесс такой земельной раздачи, то как должен вести себя центр? Поддерживать одних своих граждан против других? Но даже, если предположить, что преференции для казаков будут приняты на Кавказе мирно, то не запросят ли этнонациональные движения региона аналогичных прав и для себя? И где тогда найти на всех свободную землю?

Поэтому лидерам неоказаков и северокавказскому полпреду было бы полезно обратиться к мнению крупнейшего исследователя социально-политической истории казачества и казачьего права, профессора Сергея Сватикова. Он считает, что «казачество не есть явление вечное. Оно вызвано к жизни определенными условиями исторической жизни и исчезнет как таковое, когда эти условия исчезнут».

Традиции казачества – это интересный пласт российской истории и культуры. Однако они должны вписываться в современные социально-экономические, политические, социокультурные реалии, идти вслед за ними, а не впереди них. Настало время отказаться от «возрождения» того, что не прошло проверку временем (казачья сословная обособленность, привилегии, архаичная военная служба) и обозначить границы использования казачьего исторического опыта в современной России. Только так можно избавить Кавказ от новых конфликтов.

Сергей МАРКЕДОНОВ,
политолог, кандидат исторических наук

НОВАЯ ПОЛИТИКА, 20.06.2011