Почему возвращаются смертники

Американский Центр стратегических и международных исследований (CSIS) опубликовал доклад по Северному Кавказу, подготовленный российским специалистом по региону Сергеем Маркедоновым и его коллегами из США — экспертами CSIS по России Эндрю Качинсом и Мэттью Маларки. Обозреватель «МН» Иван Сухов прокомментировал основные тезисы доклада.

«Идея написать доклад «Северный Кавказ — изменчивый российский фронтир» возникла осенью прошлого года в ходе подготовки конференции, посвященной ситуации на Северном Кавказе, — рассказал Сергей Маркедонов. — Американское экспертное сообщество не всегда адекватно представляет себе происходящие там процессы. Проблема не в злокозненности экспертов из США, а в том, что труды российских кавказоведов недоступны зарубежным аналитикам. Поэтому за рубежом происходит замещение знаний фобиями и стереотипами холодной войны».

1. Террористы переходят к старым методам

По мнению авторов доклада, подготовленного американским Центром стратегических и международных исследований, атаки смертников прекратились на время — после трагедии с захватом заложников в Беслане в сентябре 2004 года. Но в 2008-м самоподрывы возобновились. К примеру, за месяц после 17 августа 2009 года (взрыв в ГУВД Назрани, 25 погибших, более 30 раненых) произошло девять самоподрывов. За месяц после 29 марта 2010 года (два взрыва в метро, погибло 40, ранено более 80 человек) — еще семь случаев.

Взрыв смертника в Домодедово 24 января 2011 года (37 убитых, 180 раненых) вернул, по мнению авторов доклада, растущую нестабильность на Северном Кавказе в центр внимания россиян и иностранцев. Он стал третьей за последние 15 месяцев атакой на транспортную инфраструктуру за пределами Кавказа, считая подрыв «Невского экспресса» в ноябре 2009 и теракты в метро в марте прошлого года.

2. Теперь не только Чечня

То, что достаточно очевидно для российского наблюдателя, является новостью для западной общественности: проблема Северного Кавказа уже несколько лет не сводится к конфликту в Чечне. Чечня, десять лет воевавшая с Россией за независимость, теперь по ряду параметров выглядит более стабильной и безопасной территорией, чем ее соседи по региону — такие, как Дагестан, Ингушетия или Кабардино-Балкария.

3. Национализм без отделения

Кавказ сохранил энергетику этнического национализма, но неудачный пример Чечни, которая в период фактической независимости в 1997–1999 годах показала пример типичного «несостоявшегося государства» (failed state), лишил националистов иллюзий, связанных с сецессией. Национализм на Кавказе жив. Но повседневное насилие в регионе в основном не имеет отношения ни к национализму, ни к идее отделения от России. Идея права этноса «на самоопределение вплоть до отделения» уступила пальму первенства религии. Ислам стирает этнические границы, именно крайние формы ислама являются «несущим элементом» идеологии кавказского подполья. Цель подпольщиков — установление господства ислама и шариата на всем Кавказе. По сути, это и есть сецессия, только под другим флагом.

4. Реальный и виртуальный джихад

Попытки самозваного эмира Северного Кавказа Доку Умарова апеллировать к «Аль-Каиде» и позиционировать атаки боевиков на Кавказе и во внутренних областях России как часть «глобального джихада» остаются, как считают авторы, односторонними. Это спорно. С одной стороны, переоценивать влияние из-за рубежа не стоит: кавказская каша варится в основном в местном котле и на местном огне. Но Кавказ был и остается объектом внимания «глобального джихада». Чтобы понять это, достаточно следить за интернет-ресурсами боевиков. Раскол в рядах боевиков в августе 2010 года, когда часть чеченских командиров вышла из повиновения Умарова, мог ослабить «логистику» международных контактов, но не изменил сути дела: в рядах «раскольников» остается командир арабских моджахедов на Кавказе эмир Абу Анас.

5. Слабость инструментов

Москва научилась не только «разделять и властвовать», но и субсидировать Кавказ, но созданная ею же самой система отношений «патрон — клиент» мешает реальной стабилизации. Выделение Северо-Кавказского округа из Южного федерального среди прочего означало стремление Москвы отделить нестабильный Северный Кавказ от остальной страны, в первую очередь от будущей Олимпиады в Сочи. Полпред Александр Хлопонин, перед которым стоит задача модернизации Северного Кавказа, сталкивается с препятствиями системного характера: к примеру, глава Чечни Рамзан Кадыров сумел фактически исключить свою республику из компетенции полпреда. Проект СКФО действительно пока трудно назвать успешным, но можно предположить, что это лишь задержка на старте. К сожалению, скорость изменений на Кавказе такова, что эта задержка могла быть фатальной.

6. Управление фронтиром

Северный Кавказ воспринимается в России как фронтир, то есть пространство, отделенное от остальной страны, но при этом открытое для внутренней и внешней миграции, для разнообразных связей с соседними регионами. В краткосрочной перспективе это не угрожает территориальной целостности России, но позже проблема возможна: жители Северного Кавказа чувствуют все большее отчуждение от остальной части страны. У мирового сообщества есть опыт реагирования на кризисы, связанные с сецессией, — миротворцы ООН, помощь, военная интервенция. Но инструментов для работы с нестабильным фронтиром типа кавказского мировое сообщество не имеет. Авторы сравнивают Кавказ с зоной племен Пакистана, которая управляется без международного участия. Международное сообщество может лишь содействовать в решении проблем, выходящих за рамки региона — таких, как контрабанда оружия, наркотрафик, исламский терроризм. При неблагоприятном развитии ситуации зона фронтира может разрастаться, как раковая опухоль. Но авторы доклада склонны видеть «свет в конце туннеля» — для этого России следует действительно решать свои кавказские проблемы, а не усугублять их.

Иван СУХОВ,
«Московские новости», 11.04.2011