За что расстреляли автора песни «Я спросил у ясеня…»
В нынешнем году исполняется 40 лет неувядающей ленте Эльдара Рязанова «Ирония судьбы…». Славу этому фильму в немалой степени принесли замечательные песни, слова к которым написали Белла Ахмадулина, Марина Цветаева, Борис Пастернак, Евгений Евтушенко. Но одна из них, авторство которой кому только ни приписывали, включая и режиссера, стоит особняком. Ведь мало кто уже помнит, что строчки «Я спросил у ясеня, где моя любимая…» написал уроженец Нальчика Владимир Киршон.
В его трагичной и во многом поучительной судьбе отразились все противоречия 30-х годов XX века – когда человек в одночасье превращался из гонителя в гонимого, а подлость бумерангом возвращалась к тому, кто беззастенчиво шел к вершине по головам окружающих.
В 1930-е годы имя Киршона было не просто на слуху, он числился одним из главных идеологов всесильной Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП). А его пьесы, о художественных достоинствах которых многие коллеги отзывались без восторга, тем не менее ставились на главных сценах страны – во МХАТе, Театре имени МГСПС (ныне театр имени Моссовета), Театре имени Вахтангова в Москве и в Большом драматическом театре (БДТ) в Ленинграде. Причем некоторые из них имели настоящий успех у зрителей. Немирович-Данченко в «Рабочей газете» от 25 марта 1928 года, говоря о постановке в Театре им. МГСПС пьесы Киршона «Рельсы гудят», отмечал: «Все исполнители этого спектакля живые, настоящие люди. «Рельсы гудят»- пьеса жизнерадостная, а сейчас нужны именно такие жизнерадостные и бодрые пьесы».
Члены Российской ассоциации пролетарских писателей. Владимир Киршон третий слева.
Киршон был из тех, кто, как сказали бы сегодня, двигался в мейнстриме – прославлял Сталина и идеи социалистического строительства. Его пьесы посвящены разлагающему влиянию буржуазной идеологии на молодежь («Константин Терехин»). Он возвеличивал образ «красного директора» («Рельсы гудят»), и, кстати, считается, что именно Киршон открыл путь на советскую сцену герою-пролетарию, строящему новую жизнь. А самой известной его пьесой, пожалуй, стала комедия «Чудесный сплав» о молодых ученых. Последним произведением Киршона оказалась драма «Большой день», в которой описана война, завершившаяся победой коммунизма во всем мире.
Поэтом он никогда не считался, хотя в некоторые из своих пьес включал стихи. В середине 1930-х годов для театра Вахтангова Киршон сочинил уже прочно позабытую сейчас комедию «День рождения». Музыку для нее написал молодой тогда композитор Тихон Хренников. Одна из песен начиналась с тех самых слов: «Я спросил у ясеня…». Ноты к ней не сохранились, но композитор Тихон Хренников позже вспоминал, что его композиция была веселее, чем у Микаэла Таривердиева: «Там это была ироническая песня».
Вряд ли сам Киршон, выводя эти, возможно, самые талантливые свои строчки, подозревал, что именно они переживут не одно десятилетие и станут главной, если не единственной, ценностью его творческого наследия.
А пока шел 1930-й год. Киршон в своих выступлениях на писательских собраниях громит литераторов-»попутчиков». К ним относили Михаила Зощенко, Алексея Толстого, Вениамина Каверина и Михаила Пришвина. Рапповцы травили всех, кто уклонялся от воспевания «героики революционных свершений». Особо от Киршона доставалось Михаилу Булгакову. В одной из статей в газете «Вечерняя Москва» Киршон писал: «Отчетливо выявилось лицо классового врага. «Бег», «Багровый остров» продемонстрировали наступление буржуазного крыла драматургии».
А на 16 съезде ВКП(б) 28 июня 1930 года, когда прорабатывали философа Алексея Лосева за «Диалектику мифа», Киршон также внес в обсуждение свои три копейки. Главный доклад тогда делал Лазарь Каганович, который назвал мыслителя классовым врагом. Пропустивший книгу философа цензор в свое оправдание сказал, что Лосев представляет «оттенок философской мысли». «Я читала стенограмму съезда. Там любопытные ремарки. Например, драматург Киршон кричит: «За такие оттенки надо ставить к стенке!» – рассказала спутница жизни и ученица Лосева Аза Тахо-Годи.
В августе 1936 года «Правда» опубликовала первое коллективное воззвание писателей с требованием расстрела, правда, не своих коллег, а активистов «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». Среди подписавшихся значится и Киршон. Бумеранг был запущен…
В это же время драматург ведет активную переписку со Сталиным, причем некоторые его послания являются классикой довольно распространенного тогда жанра письма-доноса. Отца народов Киршон выбирает и в главные свои критики, прося вождя оценить правильность его пьес. В июне 1930-го он просит генсека прочитать пьесу «Хлеб» и указать на недостатки. Кстати, существует байка о том, что на встрече Сталина с писателями Киршон подбежал к вождю со словами: «Я слышал, Вы вчера были на моей пьесе «Хлеб» во МХАТе. Мне очень важно узнать Ваше мнение». «Вчера? – переспросил вождь. – Не помню! В 13 лет посмотрел «Коварство и любовь» Шиллера – помню. А ваш «Хлеб» не помню».
Не брезговал Киршон доносить «отцу народов» и на своих коллег по ремеслу. «Я считаю себя обязанным сообщить Вам о новых попытках разжигания групповой борьбы между литераторами-коммунистами», – пишет он в 1933 году. В 1934-м Киршон направил Сталину и Кагановичу письмо с жалобой на газетчиков. Травлей Киршон посчитал критические статьи о своем творчестве.
«Киршон – это воплощение карьеризма в литературе. Полная убежденность в своей гениальности и непогрешимости. Он мог держаться в искусстве только благодаря необычайно развитой энергии устраивать, пролезать на первые места, бить всех своим авторитетом, который им же искусственно и создавался», – вспоминал драматург Александр Афиногенов.
Однако были и те, кто вспоминал о Киршоне с теплотой. Среди них – актриса Клавдия Пугачева. «Он любил сделать человеку что-нибудь приятное и обладал особой способностью повернуть дело так, что огорчения, казавшиеся человеку непреодолимыми, приняли бы характер мелких житейских пустяков. После встречи с ним становилось легко. Таким остался в моей памяти Владимир Михайлович Киршон. Он много помогал товарищам материально и никогда никому об этом не говорил. Многие обращались к нему с различными просьбами, и в своем кругу я не помню случая, чтобы он оставил самую незначительную просьбу без внимания. Киршон был блестящим оратором, он хорошо говорил, но он же умел и выслушать человека, обладал способностью сразу правильно понять и помочь ему», – пишет она в своих мемуарах.
Но неумолимо приближался 1937 год. 28 марта был арестован покровитель Киршона Генрих Ягода, занимавший три года пост наркома внутренних дел СССР, а затем наркома связи. Как водится, за этим потянулась цепочка арестов всех тех, кто так или иначе был связан в свое время с главным чекистом страны. Одним из звеньев стал Владимир Киршон.
Его взяли не сразу. Сначала прорабатывали на заседаниях Союза писателей, как делал он сам в свое время. Четвертого апреля 1937 года жена Михаила Булгакова Елена записала в дневнике: «Киршона забаллотировали на общемосковском собрании писателей при выборах президиума. И хотя ясно, что это в связи с падением Ягоды, все же приятно, что есть Немезида и т. д.». В конце апреля она пишет о предложении писателя Юрия Олеши пойти на собрание московских драматургов, на котором будут расправляться с Киршоном. Булгаков его отверг. «М. А. и не подумает выступать с таким заявлением и вообще не пойдет. Ведь раздирать на части Киршона будут главным образом те, кто еще несколько дней назад подхалимствовали перед ним», – написала Елена Сергеевна. И в каком-то смысле этим своим поступком Булгаков дал ответ на вопрос, можно ли оправдывать подлость и пороки гениальностью.
Киршон же снова бросается к Сталину. Он слезно просит не изгонять его из партии: «Дорогой товарищ Сталин, вся моя сознательная жизнь была посвящена партии, все мои пьесы и моя деятельность были проведением ее линии. За последнее время я совершил грубейшие ошибки, я прошу покарать меня, но я прошу ЦК не гнать меня из партии». Но его обвиняют уже не просто в связях с Ягодой, но и в троцкистской деятельности. Сталин не помог. Бумеранг прилетел обратно.
Алексей Лосев, сосланный в лагеря и строивший Беломоро-Балтийский канал, чудом выживший и проживший 94 года, признан столпом русской философии. Михаил Булгаков стал классиком. Владимир Киршон, расписавшийся в истории строчками «Я спросил у ясеня…», расстрелян в 1938 году, немного не дожив до своего 36-летия.
Досье «РГ»
Владимир Михайлович Киршон родился в августе 1902 года в Нальчике. Его детство прошло в Санкт-Петербурге и Кисловодске. Активно участвовал в Гражданской войне, с 1920 года – член РКП(б). По окончании учебы в Коммунистическом университете Киршон преподавал в совпартшколе Ростова-на-Дону. В 1925-м переехал в Москву, был одним из руководителей РАПП и ВОАПП, членом редколлегии журнала «На литературном посту». Реабилитирован в 1955 году. Его пьесы снова начали ставить, в 1962 году были изданы сочинения Киршона с воспоминаниями о нем. Его сын Юрий – автор сценариев к нескольким мультипликационным фильмам.
Кстати
Михаил Булгаков все же «отомстил» своему гонителю, но сделал это в подлинно писательском духе. В своем рассказе «Был май» он вывел его в качестве молодого драматурга Полиевкта Эдуардовича. Тот критикует пьесу автора (имеется в виду булгаковский «Бег») и рассказывает о своей («Суд» Киршона). Булгаков издевается над драматургом, который побывал за рубежом, но пьесу на «заграничную» тему написал на основе сложившихся схем, без каких-либо собственных впечатлений – словом, привез из-за границы «кукиш с маслом».
Черты драматурга присущи и Иуде из Кириафа в «Мастере и Маргарите» (о дружбе Киршона с главой НКВД Ягодой было хорошо известно). Автор и здесь «отомстил» Киршону: Понтий Пилат организует убийство предателя Иуды, а Иешуа в беседе с прокуратором предвидит, что с юношей из Кириафа «случится несчастье, и мне его очень жаль». Таким образом, Булгаков, можно сказать, предугадал печальную судьбу своего оппонента.
Екатерина КОВАЛЕВСКАЯ
«Российская газета», 30.06.2015
