Времена Багапша
// Памяти второго президента Абхазии
В Москве в понедельник прошла панихида по Сергею Васильевичу Багапшу. Второй президент Абхазии пережил первого, Владислава Ардзинбу, чуть больше, чем на год. Но все у них было по-разному. Ардзинба, демиург абхазской независимости, ученый, превратившийся в боевого командира, дважды избиравшийся президентом фактически на безальтернативной основе, к концу второго срока был тяжело болен и, по сути, отошел от дел.
Багапш пришел к власти в результате невиданно напряженных выборов 2004 года, которые он едва ли не с боем выиграл у наследника Ардзинбы. Он создал режим, в котором могла существовать и существовала оппозиция. Он оказался президентом, при котором абхазская независимость была официально признана Россией. Он умер, находясь в зените политической активности. Абхазия до Багапша и Абхазия после него – две очень разные страны.
Мы познакомились с Сергеем Васильевичем сумрачным дождливым вечером декабря 2004 года, в штабе его политического движения. Коридоры штаба, улица и сквер перед ним были полны мрачных, решительных и веселых мужиков, готовых драться. Усталый, но довольный Багапш курил в кабинете без мебели сигарету за сигаретой и с неподражаемой мягкой улыбкой спокойно объяснял, что Россия и присланные ею политтехнологи напрасно считают его врагом.
А в зимнем Сухуми сгущалась тень гражданской войны. В центре города ранним вечером зажигались и всю ночь горели костры, у которых грелись вооруженные патрули ополченцев. Формирования ветеранов войны с Грузией раскололись надвое – одни шли за властью, другие поддерживали оппозицию. Ветераны были готовы стрелять друг в друга. Россия подливала масла в огонь: в разгар сезона сбора мандаринов закрыла границу, чтобы заставить абхазских крестьян голосовать так, как решили в Москве.
Властью все еще был Ардзинба, тяжело больной затворник. Это были странные дни, когда его образ раздвоился: с плакатов по всему Сухуми смотрел почитаемый всеми герой и отец-основатель, а в своем доме принимал редких посетителей преждевременно дряхлеющий деспот, посылающий президентский спецназ обеспечивать «правильное» голосование в Гальском районе и старающийся увековечить власть своего окружения.
Оппозиция, собравшаяся вокруг Багапша, была веселая, самоуверенная и многообещающая. Мобильный Александра Анкваба беспрестанно звонил – Анкваб старался соответствовать образу «жесткой руки», поэтому скачал в качестве звонка свирепый собачий лай. Политический штаб Багапша напоминал штаб наступающей армии, а иногда и был им – к примеру, когда в Сухуми приехало на подмогу режиму несколько грузовиков вооруженных ополченцев из Кабарды.
При этом Багапш был нетипичным для Кавказа кандидатом в президенты – он был интеллигентен. Он сам воевал в грузино-абхазской войне, но был, в отличие от Ардзинбы, лидером уже послевоенной формации. Это важнейшая фаза любого постконфликтного развития, когда власть полевых командиров – победителей в войне – переходит к обыкновенным, невоенным политикам. Возможно, именно этот переход, а вовсе не признание Абхазии Россией, стал по-настоящему важнейшим событием президентства Сергея Васильевича Багапша.
У него было уникальное обаяние. Он не мог вызвать недоверия к себе – это признавали даже его оппоненты. Публичные появления вместе с его югоосетинским коллегой Эдуардом Кокойты всегда оказывались проигрышны для последнего: становилось слишком очевидно, что у Абхазии уже есть президент европейского типа, умный, ироничный, где нужно – тонкий, а у Южной Осетии нет. В Багапше не было провинциальности, но была непосредственность. Нам, журналистам, пишущим о Кавказе, не раз казалось, что у Абхазии такой президент, которому могли бы позавидовать все остальные кавказские республики, и признанные, и непризнанные, и входящие в состав России, и самостоятельные.
То, что происходило в Абхазии в 2004 – 2005-м, в общем, было революцией. Хотя ее увенчал компромисс (Багапш вышел на выборы в паре со своим оппонентом, выиграл их и сделал оппонента вице-президентом), революция состоялась: до нее трудно было представить себе, чтобы главный враг президента стал при этом президенте вторым лицом. В Абхазии смягчились нравы, а это вообще важно в нынешние времена, когда нравы в основном становятся жестче.
Конечно, они не выполнили многого из того, что обещали, идя на свою революцию. Чего-то не успели, чего-то не захотели или не смогли. Оказалось, что обстоятельства часто больше значат, чем чья-то добрая субъективная воля. Оказалось, что люди, которые шли в бой с коррупционерами, сами могут оказаться в их числе. Оказалось, что демократия – сложная и часто неприятная штука. Оказалось, что путь к широкому признанию независимости лежит через признание Россией, после которого ждать настоящего широкого признания придется еще неизвестно сколько. Оказалось, что признанная Россией независимость от Грузии может превратиться в зависимость от России. Оказалось, что экономическое возрождение идет не так стремительно, как хотелось бы, что люди по-прежнему уезжают, и не очень ясно, что делать, чтобы прервать этот процесс.
Но Абхазия политически повзрослела. Есть надежда, что на предстоящих выборах уже не будет костров, ополченцев и блокпостов. По крайней мере ему точно хотелось бы, чтобы обошлось без них.
Во время последнего интервью (в январе этого года, когда «МН» еще не выходили на бумаге) Багапш рассказал, как он вечером под Новый год сидел у открытого окна своего кабинета и вдруг услышал из сквера под окнами крик о помощи. Он спустился вниз и послал охранника разобраться. Охранник привел к нему юношу и девушку, туристов из России, у которых шпана на набережной только что отобрала видеокамеру. Хулиганов не поймали. Президент извинился перед туристами и тут же возместил потерю наличными.
Камеры крадут везде, даже в Париже. Но не всякий президент выходит лично разобраться. И не всякий президент сидит на работе в канун Нового года. И лично мне в Абхазии будет очень не хватать Сергея Васильевича за освещенными окнами президентской резиденции, открытыми в сиреневый южный вечер, в запахи эвкалиптового парка и в шелест моря о набережную.
Иван СУХОВ,
«Московские новости», 31.05.2011