Война после войны

//Южная Осетия: почему Россия снова проигрывает мир

— Не успел доехать до Владикавказа, начались звонки: «За то что ты не прислушался к мнению руководства республики, мы взорвем самолет, ты не долетишь до дома», — рассказывает татарский менеджер из России, некоторое время руководивший крупной строительной компанией в Цхинвале. В сущности, осетинская война продолжается. Только теперь Россия воюет не с Грузией, а с самой Южной Осетией.

Правда, люди здесь друг друга больше не убивают, зато пугают, отстраняют, обвиняют, сажают, и результат в конечном счете вполне боевой: Цхинвал как лежал в руинах, так и лежит. Признав в 2008 году Южную Осетию независимым государством, Россия рассчитывала включить ее в свое экономическое и политическое пространство, но пока ничего не выходит. Получая огромные деньги на восстановление, осетинские власти предпочитают распоряжаться ими по законам непризнанного государства, а попытки ограничить их в этом воспринимают как предательство.

В 2011 году сумма, выделенная Южной Осетии, составит 6,8 миллиарда рублей. До последнего времени Россия пыталась жестко контролировать расходование своей финансовой помощи, строительные организации должны были за каждый свой шаг отчитываться перед Москвой. Но с будущего года схема изменится: деньги будут перечисляться прямо в бюджет республики без всяких промежуточных комиссий и комитетов, а соображения российской стороны будут отныне носить рекомендательный характер. Таким образом, осетинские чиновники получат гораздо больше самостоятельности. Что из этого выйдет, можно попытаться себе представить, опираясь на опыт последних двух лет.

Плановый объезд

За темными стеклами автомобиля Цхинвал кажется призрачным, как затонувший древний город на дне Мирового океана. За окном проплывают древняя средняя школа, древний колхозный рынок, древний, даже какой-то античный институт.

На переднем сиденье Татьяна Зарубина, помощник премьер-министра Бровцева, у нее сейчас плановый объезд — она смотрит, как строятся частные дома. Но чем больше я вместе с ней на это смотрю, тем меньше понимаю логику их восстановления: одни дома до сих пор стоят в руинах, на месте других — котлованы, некоторые уже почти достроены или даже заселены, но у многих хозяев вообще нет: отчаявшись дождаться восстановления в этом году, они уехали из республики. На улице Джабеева пять одинаковых участков: на одном работа вообще не начиналась, два дома почти готовы, а еще один до сих пор представляет собой лестницу в небо, под которой хозяева обустроили себе кухню, сами живут рядом в каком-то сарайчике.

— По нашему дому финансирование одновременно с соседями пришло. Почему у них уже стены кладут, а у нас ничего? — интересуется хозяин дома-лестницы.

Зарубина уверяет его, что теперь будет сама контролировать процесс, дает номер своего мобильного. Она — профессионал и женщина, по всей видимости, довольно стервозная, но категорически честная. По первому образованию Татьяна гидротехник, по второму — психолог, раньше работала HR-менеджером у Абрамовича, потом занималась в Южной Осетии кадровыми вопросами, а теперь ее переключили на строительство. Она пашет с энтузиазмом, доходящим до фанатизма: в свой законный выходной мотается по объектам, старается детально разобраться в каждой конкретной ситуации. Я интересуюсь, почему строительство идет так неравномерно, почему одним строят все и сразу, а другие ждут месяцами.

— Да, по блату, Юль! — взрывается Татьяна. — Неужели непонятно, как тут все делается?

На одном участке дом почти готов, но субподрядчик с романтическим наименованием «Сталкер» хочет, чтобы жители сами закупили стройматериалы для балкона. Бабушка плачет, говорит, что у нее нет денег.

— Уроды, — бормочет Татьяна. — Не вздумайте ничего покупать! Они все обязаны вам сделать бесплатно. Так и скажите им: в ГУПе деньги есть, требуйте!

В ГУПе атмосфера булгаковская. На самом деле эта строительная компания называется ГУП «Дирекция по реализации приоритетных национальных проектов». Находится ГУП в одном из восстановленных корпусов больницы, вокруг все лежит в руинах и пасутся коровы. Хаотичные перемещения чиновников в костюмах и без костюмов, вход по пропускам и без, на двери объявление: «Прием субподрядчиков по вторникам до 14.00». Точное количество субподрядчиков ГУПа никому не известно: они слишком часто появляются и исчезают, но их порядка сотни. Все бегают и ругаются. Краем уха слышу про какого-то директора стройфирмы, который умер от инфаркта, и про субподрядчика Свету, которая сидит в тюрьме и должна своим рабочим миллион семьсот тысяч. Вот только непонятно: она сидит, потому что должна, или должна, потому что сидит?

Во дворе группа чеченских женщин в платках:

— Уже восемь месяцев не можем деньги за работу получить. Хотели дойти до президента. Если нам не заплатят, пикет устроим прямо на площади. У нас в Чечне вначале такая же каша была, а потом Рамзан навел порядок — если у подрядчика денег нет, он у него машину отберет, продаст по бросовой цене и говорит: «Вот тебе два-три дня, чтобы расплатиться с рабочими».

— У нашего хозяина у самого проблемы, — вступает в разговор другая женщина. — Ему ГУП должен шесть миллионов рублей.

Чеченки неожиданно переходят в хоровой режим: «Так, как наш подрядчик, никто не пострадал… У него и дома отобрали, и цены занизили… Бедный наш подрядчик…»

Начальник отдела капитального строительства, массивный пятидесятилетний кот Бегемот, устало курит на крыльце тонкие сигареты.

— Ничего вы, Юлечка, от меня не узнаете, что тут творится. Все у нас хорошо, строительство идет по плану.

И разражается гомерическим хохотом.

Двоевластие

То, что я видела в эти дни, — суета вокруг ГУПа, возня вокруг недостроенных домов — это, оказывается, мощный прорыв и глоток кислорода по сравнению с тем, что было раньше. В течение предыдущих пяти месяцев все восстановительные работы были заблокированы полностью: строители ждали, когда закончится генеральное сражение между чиновниками дружественных государств.

Уже больше года в Южной Осетии продолжается не совсем устойчивое двоевластие осетинского президента и российского премьера. В июле 2009 года главой кабинета министров Южной Осетии был назначен предприниматель Вадим Бровцев. До этого он руководил крупной строительной компанией в Челябинске, а в Цхинвал попал по рекомендации своего земляка Романа Панова, замглавы Минрегионразвития.

Вместе с Бровцевым в Южную Осетию пришли большие деньги: до этого Москва сомневалась в деловых качествах осетинских строителей и финансировала республику по минимуму — в 2008 году она получила всего полтора миллиарда рублей, а в 2009 году уже десять миллиардов.

Бровцев приехал в Цхинвал со своей командой, назначил на ключевые посты менеджеров из Челябинска, точнее из города Озерск Челябинской области, где была зарегистрирована его фирма, и в первые же недели своего правления провел радикальную реформу исполнительных органов: из 18 министерств сделал десять, мотивируя это тем, что аппарат для такой маленькой республики слишком раздут, а во главе самого главного министерства — экономического развития — поставил озерского менеджера Александра Жмайло. Реформа шокировала осетинских чиновников. «Что это за страна без Министерства транспорта?» — возмущались они.

— Здесь никто не хочет быть на вторых ролях, — комментирует Татьяна Зарубина. — Когда меня не назначили министром образования, мне все так сочувствовали, чуть ли не со слезами на глазах, хотя мне самой было абсолютно все равно, в какой должности эффективно работать. Поэтому, когда четырнадцать ведомств оказались подчинены Жмайло, это стало для них страшным ударом по самолюбию.

Судя по словам Татьяны, ошибка Бровцева и его команды была в том, что они попытались как можно быстрее наладить эффективное строительство, не дав себе времени освоиться, завоевать авторитет у местной элиты. Казалось, что хорошее отношение Кокойты и его окружения им и так обеспечено. Но осетинские чиновники постарались сделать все, чтобы скомпрометировать новое руководство и вернуть себе контроль над финансовыми потоками из России.

Иллюстрация этой бюрократической партизанщины — история татарина Исмагиля Каримова, одного из озерских предпринимателей, приехавших вместе с Бровцевым летом 2009 года. Каримов был поставлен во главе того самого злополучного ГУПа, основная сфера деятельности которого — строительство частных домов.

Назначение на эту должность человека из России было явно знаковым, ведь восстановление частного сектора — самая больная тема в республике. Если с каким-нибудь вертодромом еще можно подождать, то разрушенные дома сразу бросаются в глаза. На самом деле из 26 миллиардов, полученных Южной Осетией за два года, на них приходится всего один. Но именно этот участок работы самый важный, потому что затрагивает человеческие чувства, имеет непосредственное отношение к жизни простых людей и поэтому всегда дает почву для спекуляций.

Первой проблемой, с которой столкнулся Каримов, стало необъяснимое увеличение количества объектов. Если в июне 2009 года речь шла о 322 домах, которые надо построить, то в середине осени в списке было уже 429. Причем, скорее всего, происходило это даже не по коррупционным соображениям, а по доброте душевной осетинских чиновников: где-то семья рассорилась, и вместо одного большого дома надо строить два средних, где-то дом пытались ремонтировать, а он взял и рухнул. А у бабы Зары, которая под артобстрел вообще не попала, дом разваливается от ветхости, и как же не включить бабу Зару в список на восстановление?

Причем строить, по мнению осетинских чиновников, надо было все 429 домов сразу, чтобы никого не обидеть, хотя в плане четко прописано, что Россия в этом году дает деньги только на 322. И хотя Каримов опасался, что начнется бардак и распыление средств, осетинские власти и заказчики уверяли его, что все нормально, «строительство нужно начинать и вести, а деньги будут найдены к концу года».

Разумеется, никаких дополнительных средств осетины не нашли, зато, когда Каримов собрался расплатиться с субподрядчиками, начались новые «дружеские рекомендации»: «Ты не торопись распределять, мы укажем, кому и сколько». Но Каримов не послушался, выплатил субподрядчикам все деньги — в финансировании и так была большая пауза, рабочие давно ждали зарплату — и 27 декабря улетел домой на новогодние каникулы. Хотя его и пугали, угрожали взорвать самолет.

Но самолет благополучно взлетел и приземлился, а вот когда Каримов после каникул вернулся в Цхинвал, произошло нечто совсем уж странное: небольшая, никому не известная компания из Кабардино-Балкарии предъявила ему иск на 80 миллионов рублей, выиграла дело, и судебные приставы арестовали счет ГУПа. Компания «Гидросетьстрой» во главе с предпринимателем Аллахберди Гидаевым потребовала эти деньги за вывоз 93 000 кубометров строительного мусора. Сотрудники ГУПа уверяют, что иск был необоснованным: ни вагонов, ни мусора никто никогда не видел.

— Вот представьте, Юля, вы написали статью, приходите за гонораром, вам говорят: покажите хоть, что вы сделали, где работа? А вы отвечаете: сами идите и ищите, — втолковывает мне один из сотрудников. — И суд признает, что вы правы. И все это на основании вот такой бумажки! — поднимает он двумя пальцами тетрадный листок в клеточку.

Но как бы там ни было, с марта счета ГУПа арестованы и строительство парализовано: если Россия перечислит еще денег, чтобы достроить эти несчастные 429 домов, 80 миллионов автоматически уйдут этому загадочному Гидаеву, вот Россия ничего и не перечисляет, а дома остаются такими, какими я их увидела: одни почти достроенные, другие на уровне фундамента.

Еще в апреле Каримов узнал, что на него заведено с десяток уголовных дел и на следующий день его должны арестовать. Он собрал вещи и уехал из республики. С тех пор осетинские чиновники описывают его поведение так: «Сбежал и поливает нас грязью».

После ареста счетов строительство пять месяцев стояло, пока Генпрокуратура искала в бумагах ГУПа следы откатов и офшоров, а осетинские СМИ вели информационную кампанию против Бровцева и его команды. Кто-то выложил в Сеть дневники Жмайло, якобы случайно обнаруженные никому не известным блогером. Там есть насмешливые, а иногда и откровенно пренебрежительные высказывания об осетинах («Я ж, блин, после общения с местными скоро в животноводстве смогу работать…Мне кажется, байку о разнице менталитетов придумали неудачливые коммерсанты, приехавшие в Новый Свет обменивать бусы и зеркальца на золото…»).

Откуда взялся этот дневник и с какой стати Жмайло вдруг стал бы так подставляться, никого не интересовало, в республике заговорили: «Русские считают нас папуасами». Жмайло расстроился и уехал в Россию.

Параллельно шли другие тяжбы и уголовные дела, и россияне один за другим возвращались к себе на родину. Уехал бизнесмен Шарипов, который пытался поднять пивзавод «Алутон», вместе с ним уехали и несколько его сотрудников, уехал первый вице-премьер Александр Зелиг.

— Год назад Бровцев привез с собой человек сорок, — говорит Татьяна Зарубина. — Сейчас остались трое: сам премьер, министр финансов и я. Еще есть помощник премьера Андрей Агапов, он сейчас в отпуске, вернется или нет, неизвестно. Нас выдавливают отсюда. Психологическое давление очень сильное.

Все шло к тому, что следующим должен был стать сам Бровцев: в мае парламент готовил вотум недоверия российскому премьеру. Парламент Южной Осетии заседает в небольшом помещении размером со школьный класс, и почти все в этом классе лояльны Кокойты. Но тут в дело вмешался Путин, встретился с осетинскими премьером и президентом и, по информации СМИ, потребовал от Кокойты прекратить интриги против Бровцева. Почти сразу после этого загадочный Гидаев из Кабардино-Балкарии отозвал свой иск, недостающие 250 миллионов перечислили из бюджета республики, строительство домов возобновилось, а директором ГУПа в качестве компромисса был назначен 29-летний Сослан Бекоев, готовый подчиняться и русским, и осетинам.

На самом деле это не первый случай, когда Кокойты стремится избавиться от приглашенного премьер-министра. Бровцев уже третий. Первый, Юрий Морозов, был отправлен в отставку через неделю после войны. Второй, Асланбек Булацев, продержался всего три месяца: к нему просто пришли люди в масках и отстранили от должности, официально — «по причине плохого самочувствия». Бровцев держится уже второй год, но есть ли в республике люди, на которых он действительно сможет рассчитывать, большой вопрос.

Закошмаренный бизнес

— Только не надо политизировать! — испуганно предостерегает меня зампредседателя комитета по экономическому контролю Батраз Келехсаев, с которым я беседую о взаимоотношениях осетинских и российских чиновников. — Я вас очень прошу смотреть объективно. Все они — выходцы из Озерска, факт есть факт. Нет никакой политики, нет никакого национализма, нет никакого давления на русских. Вы знаете, что у нас начальник собственной безопасности — грузин? А вы знаете, что в 2007 году у нас привлекался к уголовной ответственности замминистра обороны по фамилии Кокоев? Да что вы там все время пишете, а ну-ка прекратите! — он тянется отобрать у меня записную книжку. Я вообще-то уже давно пытаюсь распрощаться, но Келехсаев не хочет меня отпускать, он хочет донести до меня свою мысль.

— Нет, вы поймите меня правильно. Я вот что хочу сказать: мы вышли с предложением. Это, — Келехсаев многозначительно поднимает указательный палец, — это укрепление правового поля, — торжественно произносит он с такой интонацией, как будто речь идет об оборонительных сооружениях, — вокруг строительных работ! Вот это можете записать.

О том, чтобы отказаться от участия России в восстановлении, в Южной Осетии речь не идет: тогда республика останется без денег. Но когда российских чиновников становится слишком много и они начинают развивать активность, осетинам сразу кажется, что ситуация выходит из-под контроля, что их хотят обвести вокруг пальца, как наивных папуасов. И если для Кокойты операция с Каримовым — всего лишь политический ход, то подчиненные ему силовики искренне убеждены, что «озерские» их обманывают: «Как будто мимо голодного тарелку с супом проносят и не дают».

— Пускай уж лучше не дают вообще, чем разворовывают! Есть даже такое мнение, что средства выводились в офшоры, — говорит замгенпрокурора республики Эльдар Кокоев. — Помните, как с ЮКОСом было? Пока шла проверка, деньги уже на счетах на Кипре.

Для осетинских силовиков все это — темный лес, они ведь вообще никогда не сталкивались с финансовыми расследованиями такого уровня. Воровал Каримов деньги или нет — это отдельный сложный вопрос, требующий тщательного изучения всей бухгалтерии ГУПа, причем оригиналы документов находятся у самого Каримова. Вполне возможно, что где-то и воровал, но там явно не может быть тех чудовищных хищений, в существовании которых уже заранее уверены осетины: все-таки за много лет работы в строительном бизнесе Каримов, скорее всего, научился оформлять бумаги так, чтобы к ним трудно было придраться.

А вот осетины этого как раз не умеют, поэтому им даже выгодно, чтобы главный фигурант финансового расследования вместе со всеми доказательствами находился где-то в Челябинске. По словам одного субподрядчика из России, осетины вообще не любят иметь дело с бумагами, устные договоренности для них гораздо важнее письменных. Поэтому и необходимость следовать строгому финансовому плану кажется многим осетинским чиновникам ненужной волокитой: главное — чтобы деньги пришли, а мы уж дальше разберемся, как ими распорядиться. Причем даже не обязательно в коррупционных целях.

— А как мне поступать в ситуации, когда приходят две одинаково пострадавшие женщины, и у обеих сгорели дома? Одной начать строить новый дом, а другую в палатке оставить жить? — говорит Зураб Кабисов, председатель Госкомитета по реализации проекта восстановления Южной Осетии.

Кабисов — давний друг Кокойты, известный предприниматель, больше половины времени проводит в Москве. Человек он яркий, активный и очень занятой: про него говорят, что его проще всего застать на работе во втором часу ночи — так много людей рвется к нему на прием. По отношению к ГУПу его комитет выполняет роль заказчика, то есть деньги из Москвы приходят первым делом именно к Кабисову и только потом направляются подрядчикам через ГУП. Кабисов чувствует себя хозяином положения и не скрывает, что хотел бы принимать все решения единолично.

— Вот, посмотрите! — он разворачивает поделенную штриховкой на сегменты карту Цхинвала. — Дебилизм какой-то! Говорят: будем строить вертодром на месте грузинского анклава. Это же самый лакомый кусок, шесть километров от города! Я говорю: где тут моя подпись? А тут подпись Жмайло. Кто такой Жмайло?

Но когда я интересуюсь у Кабисова, почему строительство частных домов так долго стояло на месте, он начинает путаться в показаниях: сначала говорит, что счета ГУПа арестовала прокуратура, потом — что суд по представлению прокуратуры, потом — что он не юрист и точно не знает. Поверить в это невозможно, но Кабисов в любом случае настаивает на том, что вся ответственность за длительный простой лежит на татарине Каримове, который «уехал и поливает всех грязью».

— Я вообще не понимаю, зачем нужен этот ГУП! Я бы сам все гораздо лучше построил, дешевле, без посредников. Этот ГУП — они же просто прокладка, нахлебники!

На самом деле изначально планировалось, что ГУП вырастет в крупную государственную компанию, которая со временем будет работать уже не на российские деньги, а на свои, принося доход в бюджет республики и, соответственно, влияя на ее политику. Но именно этого процесса больше всего боится президент: зачем ему политические конкуренты? Действительно, в Южной Осетии нет проблем с дружбой народов, конфликт вовсе не на национальной почве. Скорее, это конфликт бизнеса и силовых структур: не осетины притесняют русских, а прокуратура и другие органы контроля «кошмарят» российский бизнес, чтобы не допустить появления в республике по-настоящему влиятельных сил, которые могут пошатнуть авторитет Кокойты.

У этого конфликта тоже есть своя история: в 2009 году, незадолго до появления Бровцева, правоохранительные органы точно так же выдавили из Южной Осетии одного из самых популярных людей в республике, бизнесмена Альберта Джуссоева, партнера «Газпрома». Джуссоев строил газопровод, восстанавливал город Квайса, открыл первый и единственный в РЮО банк и явно собирался стать следующим президентом. Но тут на него набросились налоговая служба, прокуратура, комитет по экономическому контролю — и бизнесмен уехал в Москву, став главным осетинским оппозиционером в эмиграции.

— У правоохранительных органов очень большая жажда деятельности, — говорит премьер-министр Бровцев. — У нас ведь в девяностые то же самое было. Помните, была такая структура — налоговая полиция? Она дублировала функции налоговой инспекции и душила предпринимателей. Путин правильно сделал — преобразовал ее в Госнаркоконтроль, теперь им есть чем заняться. Вот и мы думаем о том, чтобы комитет по экономическому контролю, дублирующий ОБЭП, преобразовать в структуру по контролю за оборотом наркотиков. Надо направить энергию в мирное русло.

Скорее всего, это просто угроза: Бровцев знает, как сильно осетинские чиновники боятся потерять свои места. Но в долгосрочной перспективе ему и правда придется идти в этом направлении: чтобы построить в Южной Осетии не только 429 домов, но и жизнеспособное общество, необходимо постепенно обезвредить тех, в чьих руках оружие и грубая сила. А это будет не так просто, ведь это почти вся республика.

Военная община

Годовщина признания независимости Южной Осетии — это День Победы в миниатюре. Весь вечер с эстрады на центральной площади столицы доносятся военно-патриотические песни про Цхинвал. Льет дождь, холодно и неуютно, молодежь грызет семечки, сидя на краю огромного неработающего фонтана-спрута. Под конец на сцену выходит настоящий Лев Лещенко и исполняет «Этот День Победы порохом пропах…», в двенадцать часов под эту песню начинается большой салют.

В толпе я вижу Бровцева.Через человека от него — Кокойты, он подпевает: «Это праа-а-а-здник с сединою на виска-а-а-а-х». Рядом с президентом какой-то долговязый осетинский военный в фуражке. Женщина из толпы передает Кокойты бумажку — видимо, просит автограф. Военный поворачивается спиной, президент расписывается, прижав листок к его дружескому позвоночнику.

Сначала я удивляюсь, что Кокойты не боится стоять в толпе, но потом понимаю: бояться ему нечего — все, кому он не нравится, из Южной Осетии давно уехали. По официальным данным, в республике числятся 70 тысяч человек, но реально проживают всего около 20 тысяч, при желании их всех можно собрать на этой площади. Причем почти все работоспособные заняты в бюджетной сфере, а значит, напрямую зависят от президента — никакого местного бизнеса, кроме изготовления осетинских пирогов, в республике нет.

Иду смотреть вокруг, знакомлюсь с шестнадцатилетними пацанами, которые пытаются откачать в доску пьяного товарища. Спрашиваю у них, «что они делали 8 августа» — этот вопрос в республике более чем уместен, дата 08.08.08 уже стала исторической.

— В первый день просто в подвале прятались. А на следующий взяли автоматы и стали потихоньку помогать — стреляли через дырки в подвале.

— Вам сколько лет-то было?

— Тринадцать, четырнадцать. У нас же все стрелять умеют, оружие в каждом доме.

— А когда ты в первый раз взял его в руки?

— Ну, классе во втором, наверное. Меня брат взял с собой на учения. У нас же братья все военные — кто миротворец, кто ополченец, кто в армии служит.

Североосетинский социолог Артур Цуциев описывает устройство Южной Осетии последних двадцати лет термином «военная община». Другим примером такой общины является, по его словам, Сербская Краина. С точки зрения Цуциева, сейчас в РЮО переходный этап на пути к нормальному государству. Но черты военной общины по-прежнему сильно выражены: каждый житель многоквартирного дома знает, где у него в подъезде главный боевик, у кого из соседей можно взять автомат и где прятаться в случае обстрела.

Если расспросить осетинских ополченцев, как были организованы их группы, они скажут, что все было стихийно: в армии они не числились, зарплату не получали, просто собирались на бензоколонке… Но потом проговорятся, что на самом деле большая часть таких стихийных групп была на довольствии у Минобороны. Ополченцы не любят в этом признаваться, предпочитая видеть себя, как выразился оппозиционер Алан Парастаев, «Робин Гудами, которые никому не подчиняются». И осетинское военное руководство умело пользовалось этим, не принуждая их вступать в ряды официальной армии, но в то же время понимая, что в случае чего на них можно рассчитывать.

Сейчас большая часть этих боевиков сидит в парламенте, министерствах, администрации президента, формируя костяк осетинского общества, а меньшая стала оппозиционерами, но степень их влияния крайне мала.

Из Южной Осетии можно выехать только одним способом — через многокилометровый тоннель, словно из подземелья. Людям, которые, как герои фильма «Андеграунд», двадцать лет жили в постоянной боевой готовности, очень сложно выйти из подземелья психологического. Татьяна Зарубина говорит об этом почти с отчаянием:

— Когда я однажды в Минобразования сказала: «Ребята, война кончилась, давайте начинать нормальную жизнь», — они на меня смертельно обиделись: «Никогда так не говорите! Для нас она никогда не кончится!»

За темными стеклами автомобиля проплывает тихая и пыльная улица Карла Маркса. Она тянется вдоль реки Льяхвы к еврейскому кварталу, о котором здесь все говорят «так называемый еврейский квартал», потому что все евреи оттуда давно уехали. Он стоит разрушенным уже почти двадцать лет, еще со времен первой войны. За рулем «Нивы» Вадим, бывший спецназовец. Теперь он водитель ГУПа. Я уже привыкла, что все мужчины здесь военные или бывшие военные, а все машины с темными стеклами. Татьяна выходит осматривать очередной объект. Вадим поворачивается ко мне:

— Связи-то у меня в разведке остались. Я вам точно скажу: третья война с Грузией будет обязательно!

Меня это даже не удивляет.

Юлия ВИШНЕВЕЦКАЯ,
журнал «Русский репортер», 9.12.2010

Фото – Карен МИРЗОЯН