Тайная история Беслана

Со стороны насилие на Кавказе кажется религиозной войной или борьбой за независимость, пишет Foreign Policy. «В этой части дневника своего путешествия наш корреспондент обнаруживает, что в Северной Осетии все это роковым образом осложнено застарелой межнациональной рознью».

В своем репортаже из Владикавказа и Беслана Том Парфитт пишет: «В этих сонных городах неудивительно, что возмущение боевиками-исламистами, терзающими Северный Кавказ, имеет глубокие корни», – автор напоминает о захвате школы в Беслане в 2004 году, а также терактах в центре Владикавказа. «Но когда спрашиваешь местных жителей, кого они по-настоящему винят в этих трагедиях, слышишь нечто неожиданное. Осетины не воспринимают войну как конфликт партизан с силами безопасности, при котором гражданское население несет «сопутствующие потери». Они смотрят на нее через призму давно зреющего межнационального конфликта. По их словам, истинные враги живут совсем неподалеку, в 20 минутах езды, – в республике Ингушетия», – удивляется Парфитт. По его мнению, это убеждение обусловлено частично историей региона, а частично – ошибочными решениями Москвы при выборе методов борьбы с насилием.

Большинство осетин – православные христиане, тогда как в Ингушетии преобладают мусульмане. «Трения между этими двумя народами длятся сотни лет. В XIX веке осетины были ключевыми союзниками России в регионе, когда Россия воевала, чтобы покорить окрестных горцев-мусульман, в том числе ингушей, чеченцев и черкесов», – рассказывает автор. В конце Второй мировой войны Сталин депортировал несколько северокавказских народов, в том числе 92 тыс. ингушей в Казахстан и Сибирь. «Когда в 1957 году ингуши были реабилитированы и получили разрешение вернуться на родину, они обнаружили, что часть их территории – Пригородный район – передана Северной Осетии», – говорится в статье.

В позднесоветский период ингуши ратовали за повторное присоединение Пригородного района к Чечено-Ингушетии, отмечает автор, а после распада СССР в 1991 году «клапан сорвало». «Через год в Пригородном разгорелись бои. Российская армия встала на сторону осетин. Не менее 600 человек погибли в ходе боевых действий, от 30 до 60 тыс. ингушей бежали из своих домов», – утверждается в статье. Ельцин постановил, что Пригородный район останется в составе Северной Осетии, и конфликт официально завершился. «Но боль и ярость, которые ассоциируются с этой мини-войной почти двадцатилетней давности, а также отсутствие слаженных усилий Кремля по разрешению ее последствий по-прежнему отравляют отношения между Северной Осетией и Ингушетией», – считает автор.

Недавние события лишь ухудшили ситуацию. По данным российских властей, 19 из 33 боевиков, захвативших школу в Беслане, были жителями Ингушетии. Беслан заставил многих наблюдателей предполагать, что вооруженный конфликт осетин с ингушами вновь разгорится. «Об ингушских боевиках говорят и в связи с более недавними терактами смертников», – продолжает автор, упоминая о взрывах близ центрального рынка во Владикавказе в 2008 и 2010 годах.

«Когда на прошлой неделе, – пишет Парфитт, – я встречался с Сусанной Дудиевой, председателем комитета «Матери Беслана», она лаконично изложила распространенное мнение. «Ингуши говорят, что не все ингуши – террористы. Но мы не можем не заметить, что все террористы – ингуши», – сказала она».

Между тем последние 10 лет обе стороны в войне на Северном Кавказе склонны умалять роль национальной принадлежности, полагает автор. «Сегодняшние боевики – часть так называемого Кавказского эмирата – общерегиональной коалиции исламистов, для которых вероисповедание и товарищество выше национальных и этнических связей. Со своей стороны, Кремль уверяет, что инсургентов финансируют из-за рубежа и что они включены в глобальную сеть джихадистов, – обвинение справедливое, но игнорирующее ключевую роль локальных факторов», – пишет он.

По мнению журналиста, на деле межнациональная рознь остается мощным катализатором конфликтов. В Дагестане национальность может служить основой для сплоченности мафиозных группировок. «Однако осетинско-ингушское противостояние – самое острое в регионе, так как в нем сочетаются этнические, территориальные и религиозные различия», – говорится в статье.

Сегодня в сознании осетин возрождается ощущение, что они находятся в кольце врагов. «Только наша толерантность не допускает, чтобы с ингушами случилось кое-что похуже», – сказала автору журналистка газеты «Осетия сегодня» Света Джиоева. По ее словам, ингуши спокойно приезжают на базар в Осетию. «Но я не знаю ни одного осетина, который бы поехал в Назрань – слишком опасно», – заметила она.

«Вы видели христиан среди террористов-смертников? Пусть мусульмане зададут себе этот вопрос, прежде чем требовать сочувствия. Мы вправе их бояться», – добавила Джиоева.

Автор наблюдал в одном из интернет-кафе Владикавказа, как мальчики не старше 12 лет, играя в компьютерную игру, кричали: «Smotri, Ingush, terrorist — mochi ego!».

«В Беслане вражда ощущается еще острее», – замечает он. От Сусанны Дудиевой он услышал: «На следующий день после того, как ингуш взорвал себя на рынке во Владикавказе в сентябре, у моего мужа случился сердечный приступ от шока». Стратегию Кремля в отношении исламистов Дудиева назвала слишком мягкой: «Если террорист может убивать невинных, детей, почему нельзя казнить всю семью, которая вырастила этого террориста?».

«Такие заявления необязательно перерастают в акты насилия. Но в последнее время в Осетии наблюдались нападения или дискриминация в отношении мусульманского меньшинства, составляющего 20% населения республики», – пишет автор. Так, «Матери Беслана» попросили администрацию местной мечети не передавать призыв к молитве через динамики, а некоторые жители были вообще против восстановления мечети.

«В Осетии многие готовы связать слова «ислам», «ингуш» и «террорист» в единую цепочку. Я уверен, что точно так же и в Ингушетии многие считают осетин всего лишь «боевиками, которые нас убивали», – заметил осетинский блогер Алан Цхурбаев. «Мой знакомый, ингуш Магомед Амирханов, в 1992 году был похищен осетинскими ополченцами вместе с его полупарализованным отцом и 14 дней пробыл в плену наряду с десятками других мирных жителей», – пишет автор. Ингушский правозащитник Тимур Акиев сказал, что Кремль совершенно пренебрегает историей с Пригородным районом и это помогает боевикам вербовать новых людей.

Что же делать? – вопрошает автор. «В последнее время правительства двух республик вновь пытаются снять разногласия, и прошлогодние двусторонние переговоры обнадеживают», – пишет он. По его данным, после конфликта около 30 тыс. ингушей уже вернулись в свои дома, но имеются разногласия по вопросу о возвращении в села, где шли самые жестокие бои.

Том ПАРФИТТ,
журнал «Foreign Policy» (США), 2.03.2011

Перевод – InoPressa.ru