Комбат ХУГАЕВ: «Бойцы должны видеть, что их командир вместе с ними»

// Офицер российской армии рассказал, как воспитывает мужество у подчиненных

Специальная военная операция явила уже немало примеров самоотверженных и мужественных действий наших военнослужащих. Один из них — кавалер двух орденов Мужества комбат Виталий ХУГАЕВ. Он рассказал корреспонденту «МК», как выбрал военную судьбу и чему сегодня учит своих подчиненных.

Родился и вырос Виталий в Северной Осетии-Алании. В детстве занимался джиу-джитсу, боксом, вольной борьбой.

— А еще много читал, — рассказывает Виталий. — Очень нравился роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол». Прототипом главного героя, Роберта Джордана, был, кстати, осетин, советский разведчик майор Хаджи-Умар Мамсуров.

В то время я мог часами от корки до корки читать биографии разведчиков. Того же Рихарда Зорге. В седьмом классе зачитывался Константином Симоновым. Наверное, именно тогда и понял, что принесу больше пользы своей стране, если пойду учиться на разведчика. И после окончания Суворовского училища поступил в Новосибирское высшее военное училище на факультет военной разведки.

— Наверняка был и любимый разведчик…

— Николай Кузнецов (разведчик и партизан, Герой Советского Союза, лично ликвидировавший 11 генералов и высокопоставленных чиновников администрации нацистской Германии. — «МК»). И все те, кто посвятил себя полностью разведке.

Например, тот же Хаджи-Умар Мамсуров. Он нередко выполнял такие задания, которые казались невыполнимыми. Для него было возможно все. И не только в разведке.

Ведь чтобы защищать Родину по-настоящему, надо развиваться во всех сферах. Знать и химию, и физику, интересоваться более серьезными дисциплинами. К примеру, педагогика. Каждый командир обязан обучать и воспитывать своих солдат. Своим подчиненным всегда говорю, что поле — академия солдата, а война — экзамен. Только здесь, к сожалению, оценки ставят уже не ручкой, а свинцом. Еще великий Суворов говорил: «Море пота в учении — ни капли крови в бою».

После окончания училища Виталий получил распределение на Урал. Потом была служба в одной из частей в Алтайском крае. А в сентябре 2021 года Виталий уехал в Сирию, был начальником штаба батальона. Потом началась специальная военная операция.

— Помните первые ощущения в зоне СВО?

— Конечно. До этого я принимал участие в учениях, побывал в Сирии, знаю, что такое разрыв артиллерийского снаряда и его последствия. Но в зоне СВО все по-иному. Все как бы ускоряется. Обычно как происходит? Оцениваешь обстановку, определяешь координаты, формулируешь боевой приказ, ставишь задачу подчиненным, начинаешь ее выполнять… А здесь времени на все это было совсем мало. Динамика боевых действий в зоне СВО ускоряется как в геометрической прогрессии. И в таких ситуациях командиру необходимо прежде всего мыслить быстро. А бойцам — быстро выполнять задачу. Медлить некогда. Опасно для жизни…

По словам офицера, в зоне боевых действий, когда опасность рядом, всегда непросто. Но, несмотря на это, воину не должно быть страшно.

— Страх — это же просто инстинкт самосохранения, чтобы ты правильно отреагировал на опасность, в какой-то степени выиграл время. Чувство опасности необходимо для того, чтобы солдат собрался с мыслями, принял правильное решение и начал действовать. Чувство страха, разумеется, я тоже испытывал. Но вида никогда не подавал. Глупо проявлять страх. Тем более командиру. Больше переживал за своих ребят. Намного страшнее любой опасности, наверное, не выполнить и сорвать боевую задачу.

Помню, реактивная артиллерия ВСУ нас накрыла. Противник наносил удар с помощью системы «Град» и 155-миллиметровыми снарядами. Да, в такой момент понимаешь, что, если попадет, мало не покажется. Но не об этом были мысли. Я как командир батальона требовал, чтобы бойцы никаких ненужных эмоций в этот момент не проявляли. Потому что все это действует на психологию воинского коллектива. И категорически запрещал подчиненным командирам поддаваться панике.

На передовой, я считаю, важно, чтобы командир был всегда на виду у подчиненных, подавал пример. Они должны видеть, что их комбат вместе с ними, ест тот же сухпай, ту же еду, что и они, а не какую-то отдельно приготовленную. Что я с ними и в радости, и в горе.

— Это правда, что вы еще и снайпер? Где научились этой непростой специальности?

— В детстве с дедушкой и отцом часто выезжали в горы на охоту. На тура. Мне тогда было лет восемь. Было интересно научиться метко стрелять. А уже потом, когда подрос, привлекло снайперское дело. В военном училище, когда появлялось свободное время, читал специальную литературу. Помню книжку о подвигах советского снайпера времен Великой Отечественной войны Василия Зайцева, историю о появлении винтовки Мосина. Но цели становиться снайпером не было. Хотя все упражнения по стрельбе всегда получались на ура.

— С какого расстояния вы можете попасть в яблочко?

— Из снайперской винтовки в ростовую фигуру мне несложно попасть с расстояния 500–600 метров. В зоне СВО эти навыки не пригодились. Но другие бойцы выполняли эти задачи, в том числе им помогали мои рекомендации. Ребята готовили свои винтовки, обслуживали, отрабатывали навыки меткой стрельбы. Я учил, как пользоваться экипировкой, прицельными приспособлениями в особых условиях — при дожде, когда идет снег или морозная погода. Рассказывал, показывал, и многие из них брали мои советы себе на вооружение.

— За время службы появились настоящие друзья? Вообще, на фронте дружба крепче, чем на гражданке?

— Боевая обстановка, конечно, сплачивает. И доверие к командиру очень важно. Помните, как в песне группы «Любэ»: «комбат, батяня комбат»? И это действительно дорогого стоит. Когда, например, 60-летний подчиненный обращается ко мне как к командиру, как к бате.

Помню, на передовой мы держали оборону. И не отдали ни метра противнику. А бои были очень тяжелые, в непростых условиях. Но потерь с нашей стороны практически не было. Ребята все оценили. После боя многие подходили ко мне, жали руку. И это было приятно. Это и есть взаимопонимание между солдатом и командиром. Так сказать, отношения в окопе.

— Вы говорите, что чувство страха присутствует. Но ведь не все способны страх преодолевать. Малодушные вам встречались? И что делать с такими людьми?

— Конечно, не все одинаково смелые. Что сделал я? В воспитательных целях, не нарушая закона, забрал у них магазин с патронами. Выстроил их в шеренгу перед строем и сказал: «Если вы отказываетесь, вам страшно, то тогда просто сдаете добровольно гранаты, магазины с патронами и будете выполнять исключительно хозяйственно-бытовые задачи, а все остальные пусть воюют, выполняют боевые задачи».

На передовой, например, необходимы блиндажи. Их ведь надо вырыть, обустроить. Кто-то должен это все делать. Или дрова надо заготавливать, воду таскать. Трусишь — занимайся хозяйственно-бытовыми делами. Когда я это предложил, некоторых заела совесть, трусость куда-то ушла. Обычное слово, простой разговор.

Попросил замполита батальона, чтобы он с этими ребятами проводил занятия, рассказывал им о наших героях Великой Отечественной войны, той же СВО. И парни поменялись в лучшую сторону.

— Часто удается общаться с родными?

— По возможности созванивался с мамой и папой. Помню, был момент, когда связи практически не было. И мы с другими командирами составили график общения с родными. Раз в три дня обязательно оповещали близких и родственников наших солдат о том, что все нормально. Все живы и здоровы.

— Что лично для вас оказалось самым тяжелым на передовой, произвело неизгладимое впечатление?

— Такого рейтинга у меня нет. Идет специальная военная операция. Всем тяжело. Мы получаем боевую задачу, начинаем ее выполнять, потом снова в бой. И времени на отдых практически нет. Отдых — это восстановление боеспособности. Для командиров личный отдых, считаю, должен быть на последнем месте. Они должны думать, как восстановить боеспособность подразделения, подготовить личный состав…

Наверное, самым тяжелым периодом для меня стала осень 2023 года. Тогда противник начал использовать активно дроны-камикадзе. И наши средства радиоэлектронной борьбы не всегда могли их подавить.

Мои бойцы были всегда рады обычной схватке. Когда противник наступает, а мы обороняемся. Им ничего не страшно было, только в радость. А вот с дронами-камикадзе, конечно, все сложнее. Ты же не видишь его и не знаешь, откуда прилетит. Скорость у них высокая, они малозаметные. Это морально тяжело. Но и с этим злом научились бороться.

Что касается потерь, то, к сожалению, любые боевые действия требуют жертв. Командир должен сделать все возможное и невозможное, чтобы допустить наименьшее количество потерь.

И вот, знаете, что еще тяжело было наблюдать? Видеть в зоне СВО бесхозных кошек и собак, как они страдают от взрывов и бомбежек. Мы их находили и в блиндажах, и в постройках. И мои бойцы никогда их не бросали. Животные в той обстановке помогают, успокаивают.

Вы не представляете, сколько кошек у нас в зоне СВО окотилось. (Улыбается.) И даже когда были перемещения, перегруппировки, все животные с нами везде ездили. И на БМП, и на танках. Два кота с позывными «Шашлык» и «Патрон» даже уехали в Алтайский край.

— А любовь в зоне боевых действий есть?

— Сложный вопрос. Пока нет еще ни одного словаря, в котором было бы дано точное описание этого чувства. Мое подразделение было специфическое. Мы выполняли разные боевые задачи: и наступательные, и оборонительные. Женщин у нас не было в батальоне. Но вот в соседнем подразделении служила семейная пара. Причем жена была снайпером по специальности. И очень хорошо и метко стреляла…

Виталий признается, что защищать Родину ему помогает тот самый «ген победителя», который, по его мнению, заложен практически в каждом из нас, вне зависимости от национальности и пола.

В зоне СВО он провел 1,5 года. И говорит, что теперь еще больше начал ценить жизнь: «В обычной жизни не стоит теряться, наоборот, надо стараться наращивать свой потенциал, быть полезным нашему обществу. Советую молодому поколению учиться, совершенствоваться, заниматься спортом. И никогда не падать духом».

Мария ПАТИ
«Московский комсомолец», 19 марта 2024 г.