Заурбек ГУГКАЕВ: «Мир искусства такой: кто-то кого-то любит, кто-то не любит»…

Тема профессиональных семейных династий была популярна еще в советское время. Актуальной остается она и по сей день. Думаю, никто не станет спорить, что потомственные сталевары, шахтеры, врачи, педагоги – это, безусловно, хорошо. Ведь так из поколения в поколение передается годами наработанный опыт, продолжается семейное дело, которое каждое новое поколение старается улучшить, усовершенствовать.

Правда, справедливости ради надо сказать, что дирижерских династий история знает совсем немного. Да и сама профессия дирижера является одной из наиболее редких, я бы даже сказала, штучных. К тому же сфера искусства привлекает сегодня не так уж много молодых людей.

Тем интереснее было встретиться и пообщаться с талантливым молодым дирижером Мариинского театра, главным дирижером и художественным руководителем Государственного большого симфонического оркестра РСО-Алания, заслуженным артистом Северной Осетии Заурбеком ГУГКАЕВЫМ – племянником самого маэстро Валерия Гергиева.

Заурбек Гугкаев родился во Владикавказе. Вырос в Санкт-Петербурге. Окончил Владикавказское училище искусств и отделение оперно-симфонического дирижирования Санкт-Петербургской государственной консерватории им. Н.А. Римского-Корсакова (класс профессора Леонида Корчмара). В настоящее время в одном из ведущих музыкальных театров мира дирижирует в операх классического русского и зарубежного репертуара, симфоническими оркестрами.

Когда приезжает во Владикавказ, дел у него и здесь бывает невпроворот. И тем не менее Заурбек Гугкаев между репетициями и концертами в столице Северной Осетии все-таки выкроил время для Алания Time.

– В одном из интервью вы говорили, что у вас много репертуарных спектаклей в Санкт-Петербурге. Но если образуется выходной – 3-4 дня без выхода на сцену, то вы летите во Владикавказ. Сейчас выдались такие выходные?

– Да. Сейчас очень удачный приезд получился, потому что за четыре дня удалось сыграть три концерта. Это большое достижение для нас.

– Получается, что у этих выходных довольно плотный график?

– Где-то месяца полтора назад должен был быть концерт в Лицее искусств, но утром того дня объявили карантин в учебных заведениях республики. А сейчас мы наконец-то сыграли концерт для ребят.

И вчера играли концерт здесь, в филармонии, с музыкальной школой № 1. Масса положительных эмоций!

А сегодня были в Октябрьском, выступили там во дворце культуры. Сбылась моя давняя мечта.  Считаю, что единственный симфонический оркестр Северной Осетии обязан ездить по республике. Надеюсь, что это первый концерт из очень многих, которые впереди.

Говорят, и в Ардоне есть зал, и в Эльхотово есть. Так что будем продолжать. Ведь не у всех любителей классической музыки находится время специально приехать во Владикавказ, чтобы в концертном зале послушать музыку. Кроме того, такие выездные концерты симфонического оркестра способствуют музыкальному просвещению и приобщению к высокому искусству подрастающего поколения.

– Вы с детства мечтали стать дирижером?

– Нет, в детстве дирижером стать не думал. Я больше думал о карьере пианиста, потому что с четырех лет занимаюсь на фортепиано. За поворот в сторону профессии дирижера нужно благодарить Анатолия Аркадьевича Брискина.

– Того самого, который был педагогом Валерия Гергиева? Ведь это о нем Валерий Абисалович говорил: «Мой первый учитель по дирижированию Анатолий Аркадьевич Брискин сыграл самую важную роль в моей дирижерской судьбе – благодаря ему, я стал понимать, в чем сила музыки вообще и симфонической в частности». Брискин в вас что-то разглядел?

– Анатолий Аркадьевич тогда уже переехал из Владикавказа в Петербург. Как-то он мне просто предложил в качестве эксперимента попробовать. Я попробовал, и то, что мы делали, мне очень легло на душу. После этого в очень короткое время я забыл о фортепиано, переключившись на дирижирование. Очень меня это заинтересовало, за что Анатолию Аркадьевичу огромное спасибо.

– Но наверняка вы выбрали профессию дирижера еще и потому, что перед глазами был пример вашего знаменитого дяди. Родство с Валерием Гергиевым вам помогает или, наоборот, мешает? Ведь волей-неволей вас с ним сравнивают?

– Преемственность – она ведь не в похожести заключается. То время, в которое моему дяде было столько лет, сколько мне сейчас, было совершенно другим. Надеюсь, никому уже не придется прилагать такие титанические усилия, какие прилагал он, вытаскивая, извините за выражение, из болота Мариинский театр – один из старейших, знаменитейших театров страны. Поэтому у нас, наверное, не может быть одинаковых судеб, творческих, разумеется.

Сравнивать, может быть, сравнивают. И проблемы какие-то тоже есть – мир искусства он такой: кто-то кого-то любит, кто-то кого-то не любит. Однако это все мелочи. Даже если они досадные, все равно остаются мелочами. А вот то, что  с раннего возраста я мог наблюдать за тем, как работает великий музыкант, действительно дорогого стоит.

Это, наверное, определило впоследствии сделанный мной выбор профессии, потому что удивительное дело – иметь возможность наблюдать за мастером. Причем за мастером в любой профессии, даже если человек землю копает, но делает это мастерски. Гигантское удовольствие – наблюдать за профессионалом высочайшего уровня.

А у меня такой пример был с детства все время перед глазами.  На протяжении лет, наверное, двадцати я не пропускал ни одной премьеры в Мариинке. Не скажу, что я жил в театре, но был близок к этому. По крайней мере, почти все вечера проводить там старался.

– Вам действительно очень повезло…

– Да, это фантастическое везение. К сожалению, обсуждающим мои родственные отношения людям кажется, что это здорово, когда у тебя в семье есть человек влиятельный, имеющий какие-то связи. Они не понимают, что главная прелесть совсем не в этом, не в связях, а в том, что такой пример перед глазами, что есть возможность в любое время прийти в Мариинский театр и что угодно послушать. Всю жизнь у меня эта возможность была, за что я, конечно, судьбе благодарен.

– Вы являетесь дирижером Мариинского театра и главным дирижером Северо-Осетинской государственной филармонии или, как сейчас она называется, филиала Мариинского театра…

–  Да, сейчас она называется филиалом Мариинского театра. Мне кажется, что никакие традиции не нарушены этим переходом юридическим. Она все равно остается филармонией Северной Осетии. И всегда будет ею оставаться.

– Как вы совмещаете эти должности? Наверное, это все-таки сложно?

– Я бы не сказал. Единственно, летать часто приходится, много времени на перелеты уходит. Да и самолеты не люблю. Но без них, к сожалению, не обойтись.

А в остальном мне моя работа приносит море удовольствия. А ситуация с оркестром здесь, во Владикавказе, еще несколько лет назад была просто катастрофическая. Сейчас гораздо легче. Приезжаешь в очередной раз и радуешься.

Например, месяц назад играли здесь «Шахерезаду» Римского-Корсакова. Еще года два назад даже речи не могло быть о том, чтобы что-то похожее пытаться сыграть во Владикавказе. Сейчас это доступно почти своими силами. Несколько музыкантов я привез из Петербурга в помощь. Но в принципе оркестр уже может это играть.

В этом, конечно, заслуга не только моя. Музыкантам очень благодарен за то, с каким упоением они работают. И это отодвигает на задний план любые сложности. Сразу понимаешь, что ты занимаешься делом, что оно приносит плоды. Видишь довольных людей, которые выходят из зала. Это все дорогого стоит.

– Вы предварили мой следующий вопрос: как вам работается с нашим оркестром?

– С оркестром работается хорошо. Я с ним давно знаком. Оркестр у нас сложный, регион сложный. В том смысле, что рядом нет высшего учебного музыкального заведения. А это всегда проблема. Потому что в оркестре должен работать музыкант, который окончил консерваторию. Ближайшая хорошая консерватория от нас достаточно далеко.

– Вы ростовскую имеете в виду?

– Да, ближайшая в Ростове. Это не так близко. И окончившему консерваторию молодому человеку при выборе места работы, если это связано с переездом в другой город, конечно, приходится непросто. Вот так взять и поехать в Осетию – это трудно. Поэтому оркестр у нас долгое время не обновлялся. А какой-то естественный процесс смены поколений должен происходить. Все же не могут люди в 75 лет играть так же, как в 25 или даже в 40.

А у нас смены кадров, к сожалению, долгое время не было. Просто трагическими были десять лет, когда филармонию закрыли на ремонт, который не делали. Оркестр остался без дома. Негде было играть. В санатории ездили, какие-то концерты давали. Чуть ли не в кинотеатрах играли. Честно говоря, унизительное положение было у единственного оркестра в республике.

Сейчас, слава богу, все изменилось, филармонию привели в порядок. Оркестру, мне кажется, стало легче. Музыканты чувствуют, что о них думают, о них заботятся. У них опять же есть свой дом. Это очень важно. Потому сейчас наметилось явное движение вперед, что меня очень радует. И успехами коллектива оркестра я очень горжусь.

– Нужны ли какие-то особые качества человеку, который решил стать дирижером?

– На этот вопрос мне ответить трудно. С одной стороны, ясно, что нужно иметь волевые качества. Характер нужен. Обязательно умение находить общий язык с людьми – со многими, с разными. В этом заключается едва ли не главная сложность профессии дирижера. Ведь живые люди – не инструменты. В идеальном сценарии ты должен с каждым иметь не личные отношения вне работы, а взаимопонимание на сцене. Ты должен чувствовать каждого, знать, что ему нужно от тебя, что ты от него можешь потребовать.

Однако все дирижеры разные. И у каждого свой подход к общению с оркестром, кому-то нужно быть диктатором, кому-то, наоборот, ближе веселая, непринужденная атмосфера.

– А вы какой?

– Я не знаю. Об этом лучше у коллег моих спросить.

– Вы можете быть разным, наверное?

– Наверное. Никогда об этом не задумывался. Знаю, что есть мое бесконечное уважение к коллективу, которое определяет рамки дозволенного. Мы, естественно, и шутим. Бывает, я ругаюсь.

– На репетиции или за ошибку на концерте?

– По-разному. Опять-таки это зависит от того, как именно он ошибся и почему. Вообще я стараюсь, чтобы музыкант чувствовал, что он подводит коллег, если невнимателен или если где-то впрямь напортачил так, что все услышали, не только мы. Это плохо не потому, что кто-то скажет, что он ошибся, а просто в целом впечатление об оркестре портится, о его же коллегах.

А ошибки бывают у всех. Никто от них не застрахован. В силу разных причин может инструмент подвести. Такое тоже бывает. Любая смена температур, например, сказывается на том, как люди играют и как им отвечают инструменты. Поэтому я никогда не ругаю зря, как мне кажется. Если вижу, что проблема именно в отношении, что кто-то или расслабился, или решил в полноги сыграть, тут могу довольно неприятные вещи говорить.

Но, как мне кажется, говорить так, чтобы никого не обидеть. Да на меня и не обижаются, потому что все понимают: болею все-таки за дело, а не за то, чтобы здорово выглядеть на сцене. Это меня как раз меньше всего волнует. Мне важно, чтобы коллектив хорошо звучал, чтобы публика, которая приходит слушать Чайковского, слушала Чайковского.

– С какими сегодняшними трудностями сталкиваетесь в своей профессии?

– Трудностей много. Если говорить о каких-то объективных «вещах», то у нас не скажу, что беда, но большая проблема с инструментами в оркестре. Инструменты здесь почти все старые. Их надо регулярно обновлять. Обновления инструментария не было очень-очень давно. Хорошие инструменты дорогие. Поэтому искать возможность их сейчас приобрести – это важная задача.

Бывают субъективные какие-то трудности. У кого-то, скажем, дочка заболела. Нет музыканта на репетиции – все, проблема уже.

А по большому счету проблема всегда одна: она в понимании того, что мы должны сделать. И сколько бы мы ни репетировали, сколько бы ни играли, всегда терзает одна и та же мысль: можно было сделать лучше, но не хватило… одного дня. Хоть три месяца репетируй, все равно кажется, что одного дня не хватает.

Работать надо много. Но здесь опять же своя специфика. Вот была привычка у коллектива репетировать долго: мол, сегодня посмотрим, завтра еще посмотрим. Сейчас темп событий меняется, и не может не радовать, что это уходит, что сейчас та тенденция немного поломалась. Нет уже такого отношения: ноты дали, играть будем через месяц. Сейчас бывает, что только два дня репетируем, и уже концерт – надо выходить играть. Ведь нужен опыт, чтобы за три дня, как сейчас, три концерта сыграть.

– Отойдем немного от проблем Владикавказа и с берегов Терека перекинем музыкальный мост на берега Невы. Какими операми вы дирижируете в Мариинском театре?

– Есть спектакли, которые идут регулярно. Это, например, «Свадьба Фигаро». Две постановки. Одна на итальянском, другая на русском. «Волшебная флейта», «Золотой петушок», «Евгений Онегин», «Севильский цирюльник». И очень много, особенно последние три года, было концертных исполнений. То есть опера не ставится как полноценный спектакль, а готовишь ее так, чтобы показать один раз. «Капитанская дочка», помню, была. «Горе от ума». Были советские оперы. «Ласточка» Пуччини, которая, по-моему, первый раз звучала в Мариинском театре, под моим управлением прошла.

Это все абонемент. Там я немало продирижировал. Такие оперы иногда повторяются. Но не чаще, чем раз в сезон идут. А «Волшебная флейта» может 15 раз в сезон пройти.

Таких разовых опер было много. Сейчас становится меньше. А я вхожу в основной репертуар театра. «Чародейку» недавно вернули. Изумительная просто опера Чайковского. Она десять лет не шла…

– Что касается концертных программ, у вас наверняка есть любимые композиторы?

– Любимые композиторы, конечно же, есть. Одного всегда назвать сложно. Только назовешь – такое ощущение, что кого-то предал, кто-то еще просится рядом. Но все-таки, наверное, Чайковский. Но сказать, что люблю Чайковского больше, чем Малера, язык не поворачивается. Еще добавил бы сюда Бетховена. Это тройка фаворитов. Три моих любимых композитора, совершенно точно.

– Среди осетинских композиторов есть какие-то предпочтения?

– Каким-то особенным назвал бы Христофора Плиева, конечно. Замечательная музыка у Феликса Алборова. Очень она мне нравится. На концерте, где мы играли осетинскую музыку, звучали произведения и Хаханова, и Габараева. Тоже хорошая музыка. В любой национальной музыке, что бы ни писал композитор, он передает национальный колорит. Мне хочется сделать фестиваль осетинской музыки. К сожалению, нот не так много. Те, которые есть, не всегда хорошего качества. Я попросил нашего библиотекаря найти все, что можно. Хочется посвятить этому пару месяцев и сыграть потом все, что вообще найдем. Что-то постараться даже записать, потому что у нас не так много записано нашей музыки.

– Как по-вашему, женщина-дирижер – это редкое исключение из правил?

– Очевидно, исключение. Потому что женщин-дирижеров мало. Я небольшой сторонник категорически делить людей по половому признаку. Хотя понятно, что есть вещи, которые может сделать только мужчина или только женщина. Их разделить природа позаботилась. А вот дирижеров природа не создает. Это уже выбор человека. И если у женщины есть необходимые воля и харизма… Если эти качества сочетаются с музыкальной одаренностью, сильным  желанием и умением работать с оркестром, почему нет?

– О чем мечтаете, что хотите от жизни?

– Пока, наверное, в силу молодости хочется сыграть всю музыку, которая мне нравится. И пока это, увы, по разным причинам недостижимо. Хотя бы потому, что хорошей музыки написано гигантское количество.

Не могу не сказать, что переживаю по поводу того, что происходит у меня на родине. Возвращаясь к Владикавказу и к Осетии, скажу, что мне очень хочется еще, может быть, лет через пять (это не такой большой срок), чтобы можно было услышать и в Осетии тоже музыку Малера, например. Чтобы не было такого: здесь этого нет, того тоже нет. Чтобы такое положение дел ушло в прошлое.

Говорят, когда-то Владикавказ был культурной столицей Северного Кавказа. Мне бы хотелось, чтобы эти времена вернулись. Я ни в коем случае не умаляю достижений наших соседей, искренно желаю благополучия всем им, но хочется, чтобы в нашей республике можно было услышать все то музыкальное богатство, что накопило человечество за последние 400 лет.

– И чтобы к нам за прекрасным приезжали из соседних регионов…

– Но если мы поедем к соседям, это тоже будет хорошо.

– А у вас есть планы поехать к соседям?

– Я бы с удовольствием, честно скажу. Я и в Чечню бы съездил, и в Дагестан бы съездил. Мне кажется, что Северный Кавказ при всех особенностях каждого региона все же надо воспринимать как единый организм.

– А что, на ваш взгляд, роднит или может роднить, объединять, увести от раздоров?

– Если судить с моей колокольни, мне кажется, музыка может помочь. Уверен, в каждой республике, области, крае творческие люди будут желанными гостями. И мы, музыканты, готовы внести свою лепту, поехать (думаю, и коллектив со мной согласится), куда угодно. И сыграть хорошо. Радовать всех с той же ответственностью и с таким же желанием, с каким мы выступаем у себя здесь, в филармонии.

– Поделитесь, пожалуйста, с нашими читателями своими ближайшими планами.

– С планами сложно, потому что специфика в работе Мариинского театра заключается в том, что планы не выстраиваются очень сильно заранее. Например, о том, как буду занят в мае в Петербурге, я узнал три дня назад. Так что планы далеко идущие строить сложно.

Если же говорить о себе лично, то в принципе планы просты. Я еще довольно молодой человек. Мне 33 года. Хочется в профессии потребовательнее быть к себе, как-то еще вырасти. Даже когда всем все нравится, я понимаю, что можно лучше, можно больше. И планы в первую очередь связаны с тем, что мне нужно развиваться самому, не обращать внимание даже на какие-то, может быть, успехи, которые есть. Главное – не останавливаться. И сделать нужно еще очень многое.

– Возвращаясь к Осетии. Не хотелось бы придумать такого, чего,  возможно, еще не было?

– Мне сложно мыслить отдельными акциями. Основная задача – поднять общий уровень. Надо и публику воспитывать, и оркестр вырастить. Надо, чтобы Осетию знали, чтобы музыканты, у которых уже есть имя и опыт, охотно сюда приезжали. Это, может быть, сейчас первая задача, которую надо решить.

В России очень много музыкантов, которые успешно и с готовностью ездят по стране, а в Осетию заезжают нечасто. Это неправильно. Привозишь сюда известных музыкантов – они отсюда всегда уезжают довольные. Всем здесь нравится. Но при этом они изначально не знают, что во Владикавказе есть филармония. Нужно, чтоб знали наш зал.

С публикой надо работать. Пусть медленно, но планомерно повышать наш уровень. Чтобы во время концерта в филармонии телефоны не звонили. Вроде мелочи, но впечатление все равно даже у приезжих складывается общее. Поэтому много разных нюансов.

А еще очень хотел бы 9 мая сделать во Владикавказе концерт военной песни, привезти певцов. Но 10 мая мне поставили спектакль в Петербурге. Раз десятого должен быть там, то девятого, понятное дело, не могу быть здесь. Так что, скорее всего, уже после праздника такой концерт все же состоится.

Хотелось бы также, чтобы наш оркестр выступал периодически на какой-то открытой площадке. Можно сделать концерт для большого количества людей, что важно. Тем более, что зал у нас небольшой: 400 мест – это немного.

– Где вы такую площадку видите?

– Больше всего подходит площадь Свободы.

Самое же главное, чтобы каждый наш концерт проходил хорошо. Это пока еще непростая задача. Но медленно и верно, мне кажется, мы растем. И постепенно у публики появляется интерес. И на афиши смотрят, и билеты приходят покупать, даже пишут что-то иногда приятное…

           – Пусть сбудется все, вами задуманное. От души вам этого желаю.

Ольга РЕЗНИК