Ольга БЕРГГОЛЬЦ: «Горы двигаются вокруг меня!»
16 мая – 100 лет со дня рождения известной советской поэтессы Ольги Федоровны Берггольц. Осетия – особая строка в ее творческой биографии. В издательстве «АДДИ-пресс» в год юбилея готовится к выходу в свет книга Игоря Дзантиева «Ольга Берггольц во Владикавказе». В ней впервые на основе документальных материалов будет рассказано о пребывании молодой выпускницы Ленинградского университета летом 1930 года в Осетии, где она проходила преддипломную практику в газете «Власть труда» – так тогда называлась нынешняя главная республиканская газета «Северная Осетия». Вчера в ней была опубликована вступительная статья автора в сокращенном варианте. Публикуем на сайте расширенную авторскую версию.
* * *
Ольга Берггольц занимает видное место в отечественной литературе XX века и как блистательный поэт, и как драматург, и как страстный публицист, и как литератор, проявивший яркую гражданскую позицию. Именно ее голос слушал по радио блокадный Ленинград, когда в эфире раздавалось: «Внимание! Говорит Ленинград! Слушай нас, родная страна. У микрофона поэтесса Ольга Берггольц». И это многим помогало выстоять. И именно ее строки высечены на гранитной стене Пискаревского мемориального кладбища. Они заканчиваются известными всему миру словами: «Никто не забыт и ничто не забыто».
Ольга Берггольц, так беспокоившаяся всю жизнь о других, сама оказалась человеком с очень трудной судьбой. Она потеряла двух своих дочерей, когда те были еще в младенческом возрасте. Ее, патриотку до мозга костей, в 1938-м арестовали и пытали в тюрьме, из-за чего она разрешилась мертворожденным ребенком, разбив вдребезги наивные и страстные мечты и чистое юношеское благодушие.
Ее первый муж, поэт Борис Корнилов, автор слов всенародно известной и любимой «Песни о встречном» («Нас утро встречает прохладой»), был признан врагом народа и расстрелян в 1938 году. Второй муж, литературовед Николай Молчанов, умер в 1941 году от дистрофии. Отца, военно-полевого хирурга, выслали из Ленинграда за немецкую фамилию.
Как было не сломаться в таких неимоверных жизненных обстоятельствах? Как было выстоять? Единственное спасение – вера и надежда. И воспоминания о молодости грели в трудные минуты ее истерзанную душу и помогали верить в лучшее. Как она была счастлива каких-либо восемь лет назад! Как безмятежна! Как жадно впитывала в себя жизнь! Сколько строила планов! А когда она проехала по Военно-Осетинской дороге, ее восторгу от увиденного и почувствованного не было предела. И этот восторг глубоко и навсегда уместился в неравнодушном поэтическом сердце.
Вскоре после того, как Берггольц в июле 1939 года полностью реабилитировали, она написала одно из лучших своих стихотворений.
Дорога в горы
1
Мы шли на перевал. С рассвета
менялись года времена:
в долинах утром было лето,
в горах — прозрачная весна.
Альпийской нежностью дышали
зеленоватые луга,
а в полдень мы на перевале
настигли зимние снега,
а вечером, когда спуститься
пришлось к рионским берегам,—
как шамаханская царица,навстречу осень вышла к нам.
Предел и время разрушая,
порядок спутав без труда,—
о, если б жизнь моя — такая,
как этот день, была всегда!
2
На Мамисонском перевале
остановились мы на час.
Снега бессмертные сияли,
короной окружая нас.
Не наш, высокий, запредельный
простор, казалось, говорил:
«А я живу без вас, отдельно,
тысячелетьями, как жил».
И диким этим безучастьем
была душа поражена.
И как зенит земного счастья
в душе возникла тишина…
Такая тишина, такое
сошло спокойствие ее,
что думал – ничего не стоит
перешагнуть в небытие.
Что было вечно? Что мгновенно?
Не знаю, и не всё ль равно,
когда с красою неизменной
ты вдруг становишься одно.
Когда такая тишина,
когда собой душа полна,
когда она бесстрашно верит
в один-единственный ответ –
что время бытию не мера,
что смерти не было и нет.
В тяжелые для себя минуты Ольга Берггольц вспомнила то место и то время, где и когда она чувствовала особый душевный подъем и внутреннюю гармонию. И этим местом была Осетия. И был Владикавказ, куда двадцатилетняя студентка Ленинградского университета в июне 1930 года приехала на преддипломную практику в газету «Власть труда».
Кавказ в лице Осетии ее покорил сразу. И своей природой, и своими людьми. Поездка на строительство Гизельдонской гидроэлектростанции произвела на студентку города на Неве неизгладимое впечатление. Уже в одном из своих первых писем Николаю Молчанову она в полном восторге писала:
«Колька, горы просто ошеломили. Как ты не прав был, Колька, когда сказал, что Кавказ – плоское место…
Я шлялась в горах 14 часов, обуглилась, устала, карабкалась по горам, и мне все казалось, что горы двигаются вокруг меня! Наверх смотреть страшнее, чем вниз; и чем выше поднимаешься, тем выше становятся они, точно рядом идут, следом.
Ох, Колька, как хорошо тут… какой материал кругом, какие люди, Колька. Знаешь, я все больше и больше, реально, на ощупь «чувствую» строительство. Уж у меня нет и тени того состояния, когда чувствовала свою «невключенность», беспомощность. Нет, наоборот. И слово теперь я ощутила как силу, которой я участвую и помогаю…
Я думаю, что напишу много интересного про Кавказ. Нет, это не «истоптанное» место! Кто так говорит, знает Кавказ по курортам».
И Берггольц действительно много и даже яростно писала. Она побывала в колхозах Дигории и Ардона, на Мизурской обогатительной фабрике и Садонских рудниках, на заводе «Кавцинк» и на строительстве крупнейшего в Европе маисового комбината в Беслане. Через два с половиной месяца в ее творческом багаже окажутся тридцать публикаций в газете «Власть труда», довольно частые письма мужу и множество исписанных страниц сразу в двух дневниках. Это при том, что она не только объездила всю Осетию, но даже умудрилась побывать в Грозном и Тифлисе.
Внезапное исчезновение Ольги Берггольц и ее нахождение в Закавказье вызвал редакционный скандал. В письме мужу она описала случившееся так:
«Дело в том, что я с военным велокроссом прошла, вернее, проехала в машине по Военно-Осетинской дороге от Владикавказа до Тифлиса, и от Тифлиса обратно по Военно-Грузинской. Здорово, не правда ли? Но дело в том, что я была послана лишь до Садона, а я самовольно проехала до Тифлиса… не могла удержаться, Николаша родной».
Как можно было столько успеть? Ответ, думается, прост. Ольга Берггольц, действительно, не могла удержаться. Ей все было безумно интересно! А когда интересно, невозможно устать.
На Гизельдонскую ГЭС ее тянуло словно магнитом. И она с горячим энтузиазмом пишет один из первых своих газетных материалов, в котором находится место не только сугубо производственным выкладкам, а и полету бурной фантазии. Вот как поэтически она описывает перспективы строительства:
«Это будет первая в Союзе гидростанция по своей высоконапорности. По линиям передачи Гизельдон – Грозный и Гизельдон – Владикавказ через поля, горы, кустарники и огороды пойдет ток. Свет зальет Владикавказ. Ток отправится на Садонские рудники, на Мизурскую фабрику, на Дигорский комбинат. Ток напролом пойдет в горные аулы и колхозы Осетии…»
На ударную стройку Берггольц приезжала еще не раз. И строители приняли ее, как свою. Не случайно хрупкая девушка оказалась запечатлена на фотографии вместе со всеми участниками стройки. И она берегла эту огромную по размерам фотографию всю жизнь. Ныне этот великолепный снимок хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) в Москве.
Ольга Берггольц опубликовала во Владикавказе литературную статью «О творческом методе пролетарской литературы» и два стихотворения, которые потом никогда не включала ни в один из своих сборников. Правильно делал. Стихи, будем честны, слабенькие, что, собственно, не удивительно. Ведь будущий мастер поэтического слова только-только делала первые шаги на этом поприще. Да и жизнь она только начинала узнавать во всех ее гранях. Во многом – благодаря газетной работе, бесчисленным встречам с людьми и с новыми обстоятельствами.
В свое время на факультете журналистики МГУ я написал дипломную работу, в которой попытался исследовать влияние репортерского труда на творческое становление писателя. Могу утверждать, что журналистская школа очень часто становилось если не решающим фактором в биографиях успешных прозаиков и поэтов, то очень существенным. Все это в полной мере относится и к Ольге Берггольц. Вот примеры.
«Над городком стоял темный горный вечер. Два красноватых волчьих глаза смотрели на городок. Это светились огни камня №12».
«В доисторические эпохи здесь был грандиозный обвал. Гизельдон завалило. Но Гизельдон пробил себе дорогу в горе обвала и бросился вниз в ущелье. Силу его гремучего падения должна обуздать плотина».
«Строится Гизельдон! На горы Осетии, где лепятся сторожевые башни и крепости старых веков, наступает социалистическое электричество».
«По Военно-Осетинской дороге, мимо круч, на дне которых цветет долина, мимо белейших водопадов, зубастых скал, – к первому и вечному снегу, к высотам – закружили легкие колеса велосипедистов и грузные колеса Бюссинга».
«На полях Осетии урожай. Часть его еще цветет – цветет кукуруза, цветут подсолнухи, часть наливается зрелостью, часть уже связана в снопы, уже обмолачивается.
Невиданный урожай в Осетии, первый урожай, созданный коллективным трудом».
«Глубоко в породах проходят садонские горизонты. Их бока подпирает безлиственный лес. Во многих местах по деревьям ползут грибы и какая-то поземная поросль – наступает порода – леса пора менять. Но леса не хватает, леса нет, и горизонты грозят обвалом».
Разве за этими репортажными строками не угадывается нечто большее?! Разве не так рождаются будущие поэтические образы?!
Нужно представить провинциальную прессу тех лет. Бездушные фразы, дремучие словесные штампы, специфическая терминология. Все это приходилось в избытке применять и Ольге Берггольц. «Промфинплан», «цементация», «фабком», «всевобуч», «мобилизовать массы на соцсоревнование», «общественный буксир», «культармейцы» и т.д и т.п. – подавляющее большинство современных молодых людей из этого словесного набора тридцатых годов даже не поймут, о чем идет речь. Но талант в том и состоит, чтобы и в такой ситуации уметь преподнести что-то свое, оригинально и образно воспринимаемое. Молодая практикантка из Ленинграда настойчиво пыталась находить собственный стиль даже при описании рутинных мероприятий. И ей это чаще удавалось. Публикации Берггольц во «Власти труда» – как глоток свежего воздуха. И это сразу заметили и отметили.
«Мои статейки и очерки среди работников строительств и пр. пользуются авторитетом и признанием», – сообщает Берггольц в письме Молчанову.
Это ее вдохновляет и далее она признается:
«Мне всегда хочется работать там, где я бываю. На Садонских серебро-свинцовых рудниках, на Гизельской гидростанции, на Кавцинке… Встречаешь людей, которые кажутся именно «теми» людьми, настоящими, сильными, которых ждешь, хочешь – видишь их мало, и опять встречаешь уже других».
То что, Ольга Берггольц старалась всегда подходить творчески к каждому редакционному заданию, говорит и ее собственная характеристика:
«… Я знаю обо всем мало, цифр промфинплана – во плоти – всех, не видела, не трогала руками… Потом я пишу плохой или, вернее, глубоко средний очерк или материал, а штампы упорно навязываются, подсказывают уже готовые мысли. И вот именно, не от неохоты, а от какой-то немоты – не можешь написать теми единственными нужными словами, которые только чувствуешь сквозь свой очерк. И от спешки».
Ольга Берггольц проживала во Владикавказе по адресу: Надтеречная, 40. Судя по всему, не она одна приехала в местную газету. Об этом и пишет:
«Живу я сейчас неплохо. Тут живут еще трое наших ребят из редакции; плохо, что отдельной комнаты нет, работать трудно. Ребята веселые, хорошие. Отношения у нас идеально-товарищеские».
Пребывание Ольги Берггольц в Осетии долго оставалось окутано таинственной неизвестностью. Никогда и нигде вы не встретите упоминания об этом коротком, но важном периоде ее жизни – ни в литературоведческих статьях, ни в опубликованных биографических материалах, ни в прижизненных авторских интервью. Когда в 1976 году в Ленинграде после завершения вечера памяти Ольги Берггольц в годовщину ее смерти я подошел к ведущим – известному советскому поэту Михаилу Дудину и литературоведу Наталии Бланк, хорошо знавшими Ольгу Федоровну, то мой вопрос о ее пребывании во Владикавказе поставил их в тупик. Ведь официальная биография Берггольц начиналась с первого места ее работы – казахстанской газеты «Советская степь».
Между тем в РГАЛИ находится трудовая книжка Ольги Берггольц, где с ее слов сделана запись: «1930, июнь – Владикавказ, газета «Власть труда», разъездной корреспондент (2,5 месяца)». Правда, тут же бдительный кадровик сделал пометку: «Документ не представлен». Но если сама Берггольц настояла на упоминании Владикавказа, значит, для нее это было важным и значимым, как это бывает с неосуществленной мечтой.
Она очень хотела вернуться в Осетию, во Владикавказ.
«Я решила, что после университета буду работать на Сев.Кавказе – работы много, люди есть крепкие, – напишет она мужу еще в середине своего пребывания в Осетии, а потом, ближе к отъезду, допишет: – … Я хочу написать нечто вроде книжки очерков о Кавказе – «Кавказ без экзотики»… Да если начать говорить о Кавказе, можно исписать всю эту увесистую тетрадь! Колюша, я приеду сюда работать!.. Поедем вместе, а?»
Еще какое-то время она жила надеждой осуществить задуманное. Получала в Ленинград письма из Владикавказа. В ее дневнике сохранилась даже вырезка из газеты «Власть труда» за октябрь 1930 года (из Владикавказа Ольга Берггольц уехала 26 августа) с заметкой о положении дел на заводе «Кавцинк». То есть она пыталась следить за событиями в Осетии.
Судьба, однако, распорядилась иначе. А потом завертела-закружила жизнь с ее повседневность и буднями. Жизнь, которая в тридцатые с каждым новым годом таила в себе опасную неизвестность. Но осталась «Дорога в горы» – одно из самых проникновенных стихотворений Берггольц. Остались ее публикации в газетных подшивках. Сохранились ее письма и дневники, которые Ольга Федоровна сберегла не случайно, а близкие родственники после ее смерти продолжали беречь.
Она начинала свой репортерский путь во Владикавказе, в главной газете республики. Так пусть же эта публикация об Ольге Берггольц в день ее большого юбилея станет своеобразным возвращением поэта к журналистским истокам, к поре безмятежной юности и к новому поколению тех окружавших ее когда-то людей, которых она ценила и о которых писала.
Игорь ДЗАНТИЕВ
Фото – РГАЛИ