Владимир СОСКИЕВ: «Мой Коста – в Санкт-Петербурге и во Владикавказе, а мой Пушкин – в Сурх-Дигоре»

Сегодня в Санкт-Петербурге состоится торжественное открытие памятника великому представителю осетинского народа, поэту, публицисту, художнику и просветителю Коста Хетагурову. Автор скульптуры – действительный член Российской Академии художеств Владимир Соскиев, один из самых именитых в настоящее время осетинских мастеров изобразительного искусства. Памятник будет установлен во дворе Санкт-Петербургской Академии художеств, где учился Коста.

Главный редактор сайта «Осетия-Квайса» встретился с Владимиром СОСКИЕВЫМ в Москве у него в мастерской в тот момент, когда окончательная дата открытия памятника еще не была утверждена.

– В год юбилея Коста было бы наивным полагать, что это не подвигнет вас на создание новых произведений. И я вижу во дворе вашей мастерской две великолепные работы…

– Действительно, я не помню такого скульптора или живописца, который бы за свою творческую деятельность ни разу не затронул бы эту тему. Она, наверное, непростая, но притягательная, все ею занимаются. Для каждого осетина Коста – это особое состояние. Я тоже несколько раз пытался что-то сделать. Мой портрет К.Хетагурова – его фигура в граните – находится в собрании Третьяковской галереи. Но Коста для меня – не только художественный образ. Всякий раз, когда перечитываю его стихи, что-то для себя открываю. Его поэзия созвучна нашему времени, нынешней нелегкой жизни  человека.

Что касается работ, которые сейчас находятся в мастерской, одна из них – более ранняя, а вторая – совсем свежая. Первую планируется установить в Санкт-Петербурге во дворе Академии художеств.

– Как удалось столь великолепным образом приобщить город на Неве к юбилею осетинского поэта?

– Очень хорошо, что Санкт-Петербург принимает участие в юбилее таким достойнейшим образом. Когда я пришел с идеей установки памятника к ректору академии Альберту Серафимовичу Чаркину, он сразу же безоговорочно поддержал это предложение. И даже с воодушевлением процитировал несколько строк из Коста.

– Несколько неожиданный поворот: нечасто в наше время встретишь настолько эрудированного человека…

– Между прочим, он учился вместе с нашими ребятами, и, наверное, благодаря им, узнал и Коста, и его творчество.

– А вторая работа? Когда вы ее отлили?

– Недавно, в конце сентября. Так что пусть она пока побудет у меня.

– Но вы же не будете держать ее в мастерской вечно?

– В общем-то, я, конечно, вижу место, куда бы она вписалась во Владикавказе. На аллее на проспекте Мира напротив парка, который носит имя Коста. Мне кажется, можно было бы там поставить эту композицию.

Мне бы хотелось, чтобы в нашем городе в оживленных местах было побольше скульптур, каких-то памятников. А Коста я видел именно там. Скамейка – не очень богатая, присущая его образу жизни. И само пластическое состояние поэта – не знаю, насколько мне это удалось, но я не стремился все делать один к одному, например, пуговицы вылепливать. Зато сделал так, чтобы каждый житель республики мог бы побыть с ним рядом, сфотографироваться, посидеть. Для этого я и оставил место на скамейке.

Скульптор видит этого Коста на проспекте во Владикавказе.

– Осенью в Москве по вашей инициативе в рамках юбилейных мероприятий, посвященных 150-летию со дня рождения Коста Хетагурова, с большим успехом прошла выставка Махарбека Туганова и Сосланбека Едзиева…

– Я бы даже сказал сильнее: выставка стала для Москвы открытием нашего национального искусства. На нее, например, я пригласил многих своих коллег-художников, а среди них были выдающиеся личности – лучшие скульпторы Москвы Андрей Красулин, Дмитрий Шаховской, живописец Юрий Злотников и многие другие. Едзиев их потряс. Они никогда не видели его работы и были просто ошарашены гениальной пластикой. Все потом мне звонили, восторгались.

Но я им говорил, что они Едзиева только начали узнавать. Ведь его привезли в усеченном виде, на этой выставке было всего несколько скульптур и несколько посохов. И когда описал им другие работы мастера, которые не были представлены, они были страшно заинтригованы и обуреваемы желанием их увидеть. Думаю, Едзиева надо показать в Москве полностью и отдельно, и это будет фурор.

– Как это сделать во времена кризиса?

– Надо просто найти на это средства.  В основном на транспортировку и страховку. На аренду нужна небольшая сумма. Я со своей стороны готов добиться того, чтобы такая выставка состоялась в Третьяковской галерее. Есть возможность показать 25-30 скульптур Едзиева – в основном камень и дерево. Такую выставку можно сделать и в Санкт-Петербурге. Плюс стоит сделать большие фотопанно из тех его произведений, которые нельзя вывозить – я имею в виду надгробия.

Двор Соскиева – это скульптурный ансамбль под открытым небом. Плюс любимая собака.

– А какая ближайшая выставка будет у вас?

– 26 ноября в Саранске открывается всероссийская выставка скульптуры. На ней я представлю одну из трех своих новых работ, посвященных Южной Осетии. Все три работы – это варианты одной темы – беженцы, спасающиеся от войны. Их пока никто не видел.

– Почему на этой выставке вы будете представлены только одной работой?

– Выставка большая. В России много скульпторов, и каждый выставляет по одной работе. Я вот захотел, чтобы это единственное произведение было связано с трагедией Южной Осетии. Сколь десятилетий страданий вынесено на этой древней осетинской земле! И два человека – Путин и Медведев – осуществили нашу вековую мечту. Но и они бы ничего не смогли сделать, если бы не Саакашвили. У меня есть идея – поставить ему в Южной Осетии памятник. Если бы не его глупые поступки, мы бы никогда не обрели долгожданную и дорогой ценой доставшуюся нам свободу.

Беженцы же – это непременные спутники кровавой войны. Я ясно представлял состояние этих людей, их душевные муки. Надеюсь, сейчас они обретут себя, и жизнь в Южной Осетии постепенно наладится.

– Над чем вы еще в последнее время работали?

– Над героями нашего нартского эпоса. Не только для меня, а для любого осетина – это выдающийся памятник национальной культуры, в нем наша жизнь, душа и многовековая история народа. Как известно, эту тему затрагивали многие авторы, в том числе корифеи изобразительного искусства Осетии – Туганов, Хохов, Джанаев, Юрий Дзантиев. Герои нартского эпоса для меня ценны не только тем, что их изображают такими мощными и сильными. Здесь важнее, по-моему, дух, который в них присутствует. И именно с этой стороны  мне захотелось подойти и создать их такими, как я их себе представляю. Думаю, что имею право на это. Как любой человек имеет право на свое видение. Не думаю, что оно будет лишнее. Просто будет еще одно. И все.

– У вас задумка сделать цикл, охватив каждую из новелл эпоса, или подойти избирательно?

– Именно избирательно. Для меня главные герои эпоса – не Батрадз и не Сослан. Я намного выше ценю Шатану. И Сырдона. Хотя это два противоположных образа. Шатана для меня… Я ее представляю как мать-Осетию. Была бы моя воля, сделал бы ее огромный монумент, поставил его на фоне гор, чтобы издалека видно было. Потому что для нашего народа женщина – это особый символ. Если когда-нибудь людям придет в голову сделать так, это, без сомнения, будет очень хорошая идея. Шатана является одним из предводителей всего эпоса. Все, что она говорит, это свершается, случается, с ней советуются. Урузмаг в любой сложный момент обращался к ней. Моя первая работа из нартовского цикла так и называется – «Шатана и Урузмаг». Остальные десять композиций отливаются, скоро я их получу.

– Вы собираетесь их где-то выставлять?

– У меня даже есть идея посвятить нартскому эпосу отдельную выставку. Небольшую, камерную. Пригласить своих друзей, коллег и показать это все.

– В вашем творчестве видно много интересов. У меня создалось убеждение, что поэзия и скульптор Соскиев – это единая и органичная взаимосвязь. Окуджава, Цветаева, Бродский, тот же Коста…

– Я и в самом деле люблю поэзию. Мой памятник Цветаевой установлен в Тарусе на берегу Оки. Очень красивое, замечательное место с отличной панорамой. Самое главное там сама Цветаева хотела обрести свой последний приют. Наверное, когда она смотрела на бескрайний простор реки, то думала об этом.

– Как возникла идея этого памятника?

– Мне позвонил один молодой состоятельный предприниматель и попросил сделать такой памятник. Это его заказ. Он ранее уже обращался ко мне с одной просьбой, и, видимо, моя работа ему понравилась.

– Значит, есть в России бизнесмены, которые одновременно являются настоящими меценатами?

– Конечно, есть. Вот он – москвич, очень образованный, большой любитель русской поэзии и творчества Цветаевой.

– Почему скульптура Бродского у вас в двух вариантах?

– Для меня это свободная тема. Одного Бродского – тот, что находится в моем дворе, попросил меня сделать один из наших соотечественников, проживающих в США. А первая работа Бродского – в Швейцарии, в частной коллекции.

– Какова судьба другой известной вашей скульптуры – Булата Окуджавы?

– Скульптура у меня во дворе. Оставил ее себе. Окуджава мне очень дорог, я его знал, несколько раз с ним встречался. Он очень интересные вещи рассказывал, меня привлекало его душевное состояние. Это вообще был удивительный человек, на долю которого выпало всякое. Он поехал встречать маму, которая тринадцать лет отсидела в лагерях. И, идя к ней на встречу к трем вокзалам, думал, узнает ли ее. Это сейчас можно говорить об этом повествовательно, а тогда это была настоящая драма. Так он мать и не встретил, вернулся домой, а она сидит на кровати. У таких людей, как Окуджава, своя история, богатая нравственно, такой человек не может плохим быть.

Много он рассказывал мне и о том, как воевал на осетинской земле под Моздоком. А там очень тяжелые бои были – и он прошел их, не уронив свою честь.

– Самый главный вопрос, который я приберег напоследок. Он о вашей новой и удивительной работе «Пушкин в Сурх-Дигоре», которая украшает вашу мастерскую. Есть ли шанс у ваших односельчан, что они увидят ее? Другими словами, когда хотя бы бронзовый Пушкин доедет до Сурх-Дигоры?

– А он уже добрался туда, я же оттуда! Пушкин уже много лет в каждом российском доме. Почему бы ему не быть и в Сурх-Дигоре!? Я в школе пытался Евгения Онегина наизусть выучить. Правда, не одолел. Но было большое желание. Многие стихотворения Пушкина я до сих пор знаю наизусть. И когда в школе бывали литературные вечера, то декламировать пушкинские стихи у меня, по отзывам, получалось довольно неплохо.

Пушкин посещал Кавказ. Подумаешь, из Владикавказа до Сурх-Дигоры не доехал. Я ему это дело исправил. Посадил его на арбу и мысленно отвез туда и обратно. Представил себе его на арбе с дорожным чемоданчиком, который он подложил под себя. Вот такой у меня получился Пушкин.

Александр Сергеевич держит путь в Сурх-Дигору.

– Эту работу кто-то уже видел?

– Я уже выставлял ее.

– Где?

– Недавно на всероссийской выставке в Москве.

– Какая была реакция?

– Замечательная. Работу хорошо восприняли. Но многие москвичи, узнав, что  Сурх-Дигора – мое родное село, на полном серьезе спрашивали: «А что, Пушкин на самом деле там был?». И я на полном серьезе отвечал: «Конечно!». В общем, я пригласил Пушкина посмотреть на мою родину, а сам посмотрел, как он там выглядит. Нормально, оказалось, выглядит. Разве это плохо!?

– В вашей мастерской на видном месте лежит великолепно изданный два года назад альбом, основанный исключительно на ваших работах из так называемой швейцарской коллекции. Что представляет собой эта коллекция?

– Один из швейцарских любителей искусства увидел на одной из выставок в Москве мои работы и загорелся. А с его помощью потом прошла моя выставка в Швейцарии, многие произведения были куплены в частные собрания. Так и образовалась коллекция, и вышел альбом.

– Одна ваша работа, из тех, что в мастерской, мне особенно нравится…

– Это «Портрет осетина». Портрет собирательный, хотя за основу я взял конкретного человека. Когда-то в Дигорском ущелье увидел одного пастуха. Подошел к нему, спросил, могу ли его порисовать. Он не возражал. Оперся на палку и продолжал присматривать за стадом. Долго стоял так. На следующий день смотрю – опять он в такой же позе. Оказывается, это было его естественное состояние. И это меня поразило. Как можно целый день так стоять? Я уже по ущелью походил, мяту насобирал, возвращаюсь, а он – в той же позе. Вот теперь он у меня в доме так и стоит. На него посмотришь, и, оставаясь в Москве, в родном ущелье сразу оказываешься…

Игорь ДЗАНТИЕВ