Марик ЛЕЙКИН. Владикавказский опер. Часть 5

Не надо входить в одну реку дважды

В последних числах мая 1987 года Серафима Аликова уже несколько дней не появлялась на работе. Всякий раз ей это давалось с трудом. За много лет она привыкла каждый день, часто и в выходные, приходить на мясокомбинат, где занимала очень престижную и почитаемую должность весовщицы, и где ее знала каждая собака.

В этот год 52-летняя женщина, мать двоих взрослых детей и жена ответственного работника народного образования районного звена, специально взяла отпуск в конце мая, хотя обычно делала это в июле или в августе, выезжая с мужем на море или по путевке в Кисловодск. Но сейчас ее беспокоило другое. Надо было завершить ремонт в четырехкомнатной квартире, которую их семья занимала  на третьем этаже пятиэтажного дома по улице Гугкаева, куда переехала пятнадцать лет назад.

В квартире Симы на время воцарился кавардак. Она любила порядок, тщательно оберегала его, приучив блюсти домашний лоск сына с дочерью и даже главу семейства, чего обычно удается достичь с огромным трудом, если удается вообще. Полный хаос, сопутствующий ремонту, аккуратная во всем женщина могла пережить только личным участием в делах. Поэтому и пожертвовала заслуженным отдыхом.

С утра навалились и новые хлопоты. Печальное известие о смерти близкого родственника ей сообщила золовка, которая пришла к ним пораньше. Тут же Сима позвала и свою сестру, которая жила в этом же подъезде этажом выше. После обсуждения ситуации мужчины ушли на работу, хозяйка дома стала дожидаться рабочих, которые почему-то запаздывали, а две родственницы направились на рынок сделать покупки, необходимые для поминальных процедур.

«Наконец-то», – подумала про себя Аликова, когда в дверях раздался звонок. Она машинально посмотрела на часы – было около десяти часов утра – и  приготовилась задать штукатурам вопрос, где их все это время черти носили. Но когда открыла дверь, увидела перед собой молодого человека, совсем юношу.

– Добрый день, – поздоровался он по-осетински. – Вы Сима?

– Да, – ответила она.

– Мне сказал Мурат Дзапаров, что я могу обратиться к вам.

– Заходите, – имя дальнего родственника не сняло у хозяйки внутренней раздраженности, вызванной столь неуместным в создавшейся ситуации вторжением непрошенного гостя, но она, тем не менее, автоматически проявляя любезность, пригласила юношу в прихожую.

– Я насчет мяса, – сказал он, озираясь по сторонам.

– У меня отпуск, я не бываю на работе. Обратитесь на комбинат, – уже без церемоний ответила Аликова, давая понять, что тема разговора исчерпана.

Когда неожиданный визитер покинул квартиру, Сима вновь принялась размышлять, почему так задерживаются рабочие. И после того, как через пять минут раздался новый звонок в дверь, она с облегчением вздохнула: сейчас работа закипит, как надо.

Однако, когда хозяйка открыла дверь, увидела перед собой здорового молодого парня, который схватил ее за лицо, зажал ладонями рот и глаза, после чего втолкнул в квартиру и потащил в зал. За ним, как она определила по шагам, заскочили еще двое. Первое, что сделали налетчики, так это оборвали шнур телефонного провода, разбили телефонный аппарат и схватили в ванной мужскую сорочку.

Аликова хотела  закричать, но тут же получила несколько ударов кулаком по голове и животу. Ей накинули сорочку на лицо, рукава которой затолкнули в рот, а руки и ноги связали бельевой веревкой. В таком состоянии не то, что кричать, она и дышала с трудом. Из-под края сорочки она смутно могла видеть только ноги преступников, которые вперемешку с угрожающими разговорами стали сновать туда-сюда в поисках ценностей.

– Где бриллиант? – приставив к ее горлу нож, грозно спросил крепыш, который, судя по властным интонациям, был у преступников за главного.

Сима пыталась издавать какие-то звуки, но вместо этого у нее получались глухие стенания. Наконец, грабители догадались ей слегка освободить рот.

– Нет у меня никакого бриллианта, – выдохнула Аликова. – Берите все, что хотите.

– Да врет она все, – прозвучал из кухни самоуверенный молодой голос. – Надо ее утюгом прижечь, быстро тогда заговорит.

– Не надо, – взмолилась Сима. – Все берите. Там в сумках и деньги, и кольца. И сережки, которые на мне, забирайте!

После этих ее слов послышалась характерная возня с тремя сумками, две из которых висели на дверных ручках, а третья из-за ремонта лежала на кресле, прикрытая газетой. Шелест купюр заметно повысил настроение визитеров. Но нерешенная проблема осталась.

– Где бриллиант? – повторил  с угрозой в голосе парень, который затолкнул ее в зал. И тут же со знанием дела уточнил: – В четыре карата.

– Какие караты? Серьги дочери вам нужны? – перепугалась Аликова.

– Да, которые с большими бриллиантами.

Нателле, девушке на выданье, работавшей на базе импортных промышленных товаров, которой в прошлом году исполнилось двадцать пять, родители, действительно, сделали к этой дате царский подарок. Они купили ей серьги, которые невозможно было на ней не заметить – настолько выделялись в них два крупных бриллианта. Девушка их носила с удовольствием, а еще больше  – с гордостью, стараясь не расставаться с ними, для чего даже одежду подбирала к серьгам, а не наоборот. То, что такие серьги смотрелись вызывающе и несколько вычурно, волновало мало. Вскоре Нателла так свыклась с бриллиантами в своих ушах, что порой забывала об их существовании. Это ее однажды и подвело: одна серьга соскользнула в ванну и исчезла вместе с потоком воды.

Горевали недолго, да и не сильно. Ведь из любой ситуации найдется выход. Пришлось Серафиме Хазметовне нести оставшуюся серьгу к ювелиру, которого ей присоветовали знакомые из торговой сферы. Умелец со стажем обещал добавить золотишка и переделать оставшуюся серьгу на замечательное кольцо с бриллиантом. «Оно сделает вашу дочь еще привлекательнее», – сразил он правдивым аргументом заботливую мать.

Вот только преступники, как видно, о ювелире не знали. И о пропаже одной серьги тоже. Зато у них уже был покупатель на серьги, который давал за них 60 тысяч рублей – очень крупную сумму, ради которой стоило рискнуть. Хотя и риска-то собственно большого не было. Так, по крайней мере, считали грабители, готовясь к преступлению.

Запинаясь от волнения, Аликова объяснила ситуацию. Это вызвало взрыв негодования у бандитов, и атмосфера в квартире вновь стала накаляться.

– Говорю же, давай утюгом ее разговорим, – настаивал один из невидимых грабителей, обращаясь к своим подельникам.

– Ты слышала, что с тобой будет, если не скажешь правду? – пригрозил главарь.

– Я вам правду сказала. Я вам отдала все деньги и золото. Берите все, что здесь есть, только не трогайте меня, – умоляла Аликова.

В этот момент раздался звонок в дверь. Хозяйке тут же снова заткнули рот сорочкой, да с такой силой, что та взвыла от дикой боли. Приставив палец к губам, вожак налетчиков прошептал:

– Пикнешь, прибьем!

Аликова еле дышала, но боялась пошевелиться. Она хорошо слышала из-за двери громкие голоса вернувшихся с рынка родственниц.

– И куда Сима запропастилась? – воскликнула одна.

– Может, она отошла куда-то. Давай пока ко мне поднимемся, – предложила другая, и в квартире послышались удаляющиеся шаги на лестничной клетке.

Выждав несколько минут, преступники заторопились. Они рассовали по карманам найденные деньги и драгоценности, а в вытащенную из шкафа спортивную сумку положили редкий по тем временам, особенно для провинциального города, новенький магнитофон «Санио», который семье Аликовых привез близкий родственник, работавший в Объединенных Арабских Эмиратах.

Они уже почти переступили порог, как, спохватившись, главарь подошел к Аликовой и с такой силой вырвал у нее из ушей серьги, что та завертелась от боли.

– Если заложишь, вернемся, прибьем тебя и твоих детей, – доходчиво втолковал он дрожавшей от страха женщине.

Как только дверь за незнакомцами закрылась, Сима стала выпутываться из веревок, обвивавших ее руки и ноги. Когда ей, наконец, это удалось, она вытащила изо рта кляп, что вызвало дикую боль: ее лицо и губы настолько распухли, что любое прикосновение доставляло массу страданий. Пошатываясь, она вышла на лестничную площадку и позвонила в квартиру напротив.

– Вызывайте милицию и позовите моих, они наверху, – из последних сил сказала Аликова соседке.

Тут же поднялся страшный переполох. Подъехали несколько милицейских машин.   Родственники вызвали «скорую». Врач сделал Аликовой успокоительный укол, и она рассказала сотрудникам милиции, что произошло. После этого ее отвели на четвертый этаж к родственникам, уложив на диван.

Медицинское освидетельствование выявило, что на затылке, на лбу, на лице у глаза, в области правого плеча, нижней трети обоих предплечий, на левом бедре, на слизистой обеих губ у потерпевшей Аликовой имелось множество повреждений в виде кровоподтеков и ссадин. Ей был также поставлен диагноз: сотрясение головного мозга.

Перечень похищенного, досконально установленный впоследствии, выглядел внушительно:

- деньги в сумме 12 тысяч рублей;

- женские золотые часы с золотым браслетом;

- золотое кольцо с небольшим бриллиантом;

- золотое ажурное кольцо;

- золотое кольцо с бирюзовым камнем;

- серьги золотые с бирюзовыми камнями;

- серьги золотые овальной формы в виде лепестков;

- часы мужские золотые с кожаным ремешком.

- магнитофон «Санио».

Осмотр места происшествия никаких явных улик не дал. Никто из преступников ничего не выронил, на сумках Аликовой, из которых изымались ценности, ни одного отпечатка пальца обнаружено не было. Детально описать «гостей» женщина также не смогла. Двоих она не видела, а третьего – только мгновение.

– Но вы смогли бы узнать, если бы мы его поймали? – спросил беседовавший с ней  оперативник.

– Наверное, – устало ответила женщина, но в ее голосе не было уверенности, и она продолжила вопросом на вопрос: – А вы сможете их поймать?

Со стороны потерпевшей отчетливо сквозило сомнение в наших силах, которое, впрочем, было естественным и не должно было никого обижать. Не только мы, сотрудники милиции, но и обычные граждане при здравом рассуждении, исходя из опыта прожитых лет и элементарной логики, понимали, что подобные разбойные нападения раскрываются не всегда. Тем более, что в данном случае и реальных зацепок-то пока не просматривалось.

Аликова как в воду глядела. Прошло лето, заканчивалась осень, а на след преступной группы выйти так и не удалось. Ее сомнения, прозвучавшие в вопросе, приобретали все большую вероятность. Но мы-то знали, что до тех пор, пока ведется настоящая, а не показная борьба с преступностью, всегда есть шанс на справедливое возмездие.

10 ноября,  в день нашего профессионального праздника, в милицию по телефону обратилась гражданка Есенова. Она сообщила, что неизвестные вымогают у нее крупную сумму денег. Взволнованный, почти заикающийся голос не оставлял сомнений в том, что женщина серьезно напугана, а высказанные в ее адрес требования  и угрозы – вполне реальны.

В то время я работал старшим оперуполномоченным по особо важным делам уголовного розыска МВД СО АССР, и мне было поручено разобраться в этой ситуации. Я немедленно выехал к звонившей. Она показала мне письмо, в котором в несколько завуалированной форме выдвигалось требование отдать вымогателям 35 тысяч рублей. Забрав документ, я попросил написать Есенову официальное заявление на имя начальника Советского РОВД. Как мне показалось, она это сделала с облегчением, словно сбрасывая с себя тяжелый груз. Я не мог и предполагать, насколько промелькнувшее у меня в уме сравнение близко к реальной действительности. Хотя чувствовалось, что при всем испуге и откровенности женщина что-то недоговаривает.

Но в создавшейся ситуации у нас не было времени на разговоры.  Надо было действовать, и действовать решительно. Я вернулся в министерство, и мы тщательно спланировали операцию по задержанию преступников, отложив выяснение всех обстоятельств предшествовавших событий.

Наш план предусматривал следующее. Понимая, что преступники не будут звонить по телефону из квартиры, откуда легко можно было их засечь, мы решили взять под контроль уличные телефоны-автоматы. Договорились с телефонной станцией, что, как только последует звонок в квартиру Есеновой, нам немедленно сообщат, из какого автомата он исходит.

Поскольку физически невозможно было перекрыть весь город, мы попросили отключить от сети все телефоны-автоматы в районе, кроме двух вблизи места жительства Есеновой – около Дворца культуры завода автотракторного электрооборудования и еще один неподалеку от него. Там были скрытно выставлены милицейские группы, которые должны были по моему сигналу, полученному по рации, задержать злоумышленников.

В квартире также была устроена засада. С утра я выехал туда вместе с другими участниками операции и координировал наши действия по рации. Ожидание было утомительным. Как мы и предполагали, днем никаких звонков или попыток связаться с Есеновой иным способом предпринято не было.

Стало смеркаться. Напряжение достигло предела. Было ясно, что в любую минуту может произойти развязка. И все же раздавшийся в квартире звонок заставил вздрогнуть от неожиданности. По нашей договоренности трубку сняла Есенова.

– Здравствуй, Инесса. Это дядя. Ты приготовила лекарства? – донеслось из трубки, которую мы подключили к магнитофону.

– Приготовила. Еле успела до вашего звонка. Я же по родственникам лекарства собирала, – Есенова по нашему требованию намеренно затягивала разговор. – Сейчас вот пересчитываю, все лекарства удалось собрать или нет. По-моему, немного не хватает.

– У тебя было достаточно времени. Что ты нам мозги «пудришь»? – в трубке прозвучало раздражение.

– Я не «пудрю», я хочу, чтобы все по цифрам сошлось.

– Ладно, заканчивай, через полчаса мы позвоним, и тогда сразу выбросишь пакет с лекарствами в форточку из окна, – последовало указание вымогателей.

– А если не сойдется?

– Сойдется.

Не успела Есенова сказать что-то еще, как в трубке раздались короткие гудки. Я посмотрел на часы, было начало девятого. Сигнал с телефонной станции поступил только через минуту после окончания разговора. Там произошел какой-то небольшой технический сбой. Я передал команду по рации: задержать человека, звонившего из автомата, понимая, что драгоценные секунды упущены. Так и получилось. Было уже поздно.

В этом, впрочем, не было ничего фатального. Все равно передача денег без нашего непосредственного участия не могла состояться. Хотя, как впоследствии выяснилось, был вариант, при котором расставленный капкан мог не захлопнуться. Но для этого вымогателям надо было отказаться от своих планов завладеть большими деньгами, которые они уже считали своими. А это, как правило, – выше человеческих сил.

Второй звонок пришлось ждать очень долго – почти два часа. Мы уже стали подумывать, что преступники взяли тайм-аут и решили отложить свои корыстные планы. Но нет, исключения из правила и в этот раз не произошло. Около десяти часов вечера напряженную тишину в квартире прервала телефонная трель.

– Инесса, ты?

– Да.

– Приготовила лекарства?

– Приготовила. Хорошо, что вы сейчас позвонили, а то немного не хватало, и мне пришлось находить остаток.

– Ты не виляй, а то с твоим сыном мы такое сделаем, что на коленях потом к нам ползти будешь! – звонивший явно демонстрировал, кто в данной ситуации является хозяином положения.

– Нет-нет, я не виляю. Все до копейки собрала и положила в пакет.

– Через три минуты бросай пакет в форточку.

– А если кто-то из посторонних его возьмет? – с деланным испугом проявила необходимую хватку Есенова.

– Это не твоя забота.

На этом разговор завершился. Тут уже допустить повторную осечку было бы непростительно. К счастью, теперь технического сбоя не произошло. Не успел звонивший молодой человек отойти и на десять метров от телефона-автомата, как его уже задержали сотрудники милиции, а вместе с ним и ожидавших его в машине двух мужчин. Когда по рации доложили о задержании, я приказал доставить их в изолятор временного содержания МВД СО АССР, и сам выехал туда же, предупредив Есенову, что, скорее всего, завтра ей придется явиться для дачи более подробных показаний и, возможно, для очной ставки.

Так и получилось. Среди троих задержанных быстро было выявлено «слабое звено», к тому же подробный разговор с Есеновой привел к неожиданному результату. Оказалось, что у этой женщины полгода назад уже вымогали деньги. Она опознала двоих из подозреваемых. Одного из них, правда, не очень уверенно, но на другого прямо указала. «Это он приставил к моему горлу нож!» – к нашему изумлению объявила она.

Обстоятельства того преступления, о котором Есенова не заявила в органы из-за боязни, были весьма любопытными.

2 марта 1987 года, около 10 часов утра муж Есеновой, 56-летний инвалид второй группы, вышел из квартиры в магазин за продуктами. Его жена, Инесса Кромвелевна, которой недавно исполнилось 49 лет, захворала, взяла больничный, преодолевая недуг чаем с малиной и строгим постельным режимом. Муж старался по мере сил во всем угодить заболевшей супруге, предлагая ей пить побольше кипяченого молока с медом.

Есенова заведовала кафе на Водной станции, где всегда в наличии были хороший выбор выпивки и отменный шашлык, что привлекало любителей застольного отдыха. У заведения было немало своих завсегдатаев, поэтому в кафе было людно даже зимой. А в погожее время работа здесь просто кипела. Не надо было обладать даром проницательности, чтобы прийти к выводу о том, что денежный оборот получался весьма приличным, и кафе отнюдь не прозябало, сводя концы с концами.

Заведующая гордилась своей деловой хваткой и в обществе держалась, как знающая себе цену женщина. Она строго, но эффектно одевалась, никогда не занашивала вещи «до дыр», не пренебрегала и добротными ювелирными украшениями. Все у нее было хорошо, вот только сын, которому уже было двадцать пять, был инвалидом с рождения – хромал и рос очень болезненным, слабеньким мальчиком. Поэтому всю семью Инесса Кромвелевна тащила фактически на своих женских плечах.

Алихан Магкаев, Вова Бурдули, Валера Габеев, Борис Хестанов и Олег Кундухов были детьми «молоканки» – так и в советское время в народе продолжали называть обширный район в южной части Владикавказа по первоначальному названию Молоканской слободы. Но ребята даже не догадывались, чему, вернее, кому они обязаны такому укоренившемуся названию.

Впервые термин «молокане» был использован в отношении людей, которые по своим религиозным убеждениям пили молоко в постные дни. Сами молокане не стали отказываться от такого именования, ссылаясь на распространённую в Библии метафору «духовного молока».

Молоканское движение в России имеет давнюю и непростую для верующих историю. Считавшиеся отступниками от традиционного официального православия, они долго подвергалось гонениям, многие были выселены на Кавказ и в Сибирь, где они, однако, не только выжили, но и создали процветающие компактные поселения, как сельские, так и городские слободы, в частности, во Владикавказе.

Молокане не пьянствовали, не курили, не посещали увеселительных заведений. Комнаты их не украшались – на стенах не было ни картин, ни портретов, чистота и опрятность строго соблюдались. Деньги копили, прежде всего, на покупку или постройку дома, строили добротно, как говорится, на века, поэтому многие строения дореволюционного времени сохранились и до наших дней.

Но пятерых друзей не влекла история родного города. Окончив в конце семидесятых – начале восьмидесятых школу №17, отучившись в ней без блеска и особого желания, а только лишь из понимания того, что «так надо», они шли по жизни обычным путем обычного человека, каждый своим, но имея в судьбах много общего.

После школы приятели не прервали отношений и, проживая рядом, часто собирались вместе на стадионе «Торпедо». Говорили за жизнь, рождали проекты, обменивались новостями. Объединяло их то, что в их цветущем возрасте, выражавшемся цифрой в 24-26 лет,  и несмотря на то, что трое из них были женаты, обзавелись детьми, они так и не нашли своего места в обществе. Нудная, малопривлекательная работа или заработки от случая к случаю, отсутствие  базы – профессионального образования, а, значит, и перспективы, побудило их вести традиционное для части молодежи Владикавказа беспечное времяпрепровождение. Это приводило их к мысли попытаться все же ухватить свой кусочек счастья на празднике жизни.

Особенно не повезло Олегу Кундухову. Его отец, известный в городе пасечник, державший до ста ульев в Куртатинском ущелье, очень хотел, чтобы сын пошел по его пути. Пчеловод, по его глубокому убеждению, занятие, может, и не самое престижное, но увлекательное и прибыльное, да и здоровью помогает. Сам он хорошо обеспечивал семью, в доме был достаток, а в гараже – «Москвич». Но Олег, который был на год моложе Алихана, Вовы и Валеры и на два старше Бориса, с малолетства искал другие, более легкие пути, которые не были связаны с повседневным кропотливым трудом.

Когда ему стукнуло семнадцать, он через несколько дней после выпускных экзаменов в школе от нечего делать предложил другим соседским пацанам продемонстрировать взрослость. Она, по его мнению, состояла в том, чтобы грабануть квартиру соседей по лестничной площадке, которые уехали отдыхать на море. Абсолютное безумие! Но он нашел-таки себе единомышленников, убедив их в том, что в квартире хранятся 80 тысяч рублей. «Мамой клянусь!», – заверил он сомневавшихся.

Вопреки его уверениям, денег в квартире не оказалось. И вообще ничего ценного юные домушники там не нашли. Чем опасны авантюрные выходки, так это тем, что один глупый шаг порождает другой – до тех пор, пока не наступает печальный финал. Так произошло и в этом случае. Раздосадованные юноши не придумали ничего лучшего, чем забрать из квартиры хрустальную вазу – более ценного предмета их глаза не обнаружили. Но на этом цепочка безумия не завершилась. Потенциальные женихи решили преподнести вазу девчонке из соседнего подъезда в подарок на день рождения.

Между тем, вернувшиеся с моря отпускники обнаружили у себя в квартире полный разгром и вызвали милицию. Через два часа после начала расследования злоумышленники были выявлены, а ваза возвращена ее законным  владельцам. В результате такой «шалости» Олег Кундухов был осужден на один год.

Выйдя на свободу, он продержался на плаву недолго. Летом 1983 года Олег взял отцовский «Москвич» и с двумя приятелями, присмотрев поле за селением Фарн, поехал за анашой. Набрав полный багажник низкосортного дурмана, они уже возвращались во Владикавказ, как вдруг из ниоткуда возникли двое «гаишников». Кундухов остановил машину в тридцати метрах от милиционеров, приятели бросились бежать, а Олег остался – он не смог заставить себя бросить автомобиль отца.

Но и в дальнейшем у него был шанс выпутаться из неприятной истории. Благодаря отцовским хлопотам, его освободили из-под стражи под подписку о невыезде. Чтобы «замять дело», отец дал Олегу тысячу рублей. Но тот вместо того, чтобы изловчиться и попытаться одарить купюрами следователя, промотал их. Так и получил еще три года, товарищей, естественно, не выдав.

Отсидев весь срок, он взялся было за ум и даже сумел устроиться столяром в СОГУ. Но за Олегом, видно, уже неотступно ходила тень невезения. Он  плотно «причалил» к ребятам из своей бывшей школы, которые были на год старше, и это стало недобрым знаком для всех пятерых. К тому же Кундухов действительно подсел на «травку», а это уже была дорога в одну сторону – ту, откуда крайне редко возвращаются назад, в нормальную, «необкуренную» жизнь.

Гораздо успешнее своего младшего школьного собрата был Алихан Магкаев. После школы он поступил в торгово-кулинарное училище, откуда ушел в армию, где ему пригодились тренировки в секции классической борьбы, которые он усердно посещал еще старшеклассником. Армейский спорт тогда был в большом почете. Полки, дивизии, армии и военные округа по-настоящему боролись за тех военнослужащих, которые отличались добротной спортивной подготовкой, потому что на соревнованиях это давало зачетные очки и выдвигало в число лучших. В воинских частях даже создавались специфические подразделения, каких не было ни в одной из армий мира – спортивные роты, куда собирали всех лучших и создавали им комфортные условия для тренировок.

Магкаев, оказавшись в инженерно-саперном батальоне в группе Советских войск в Германии, быстро вытянул счастливый билет. Среди сослуживцев распространилась молва о его недюжинной силе, и вскоре это достигло чутких ушей начальника по физической подготовке дивизии майора Гальченко. Он вызвал к себе Магкаева и строго спросил:

– Каким видом спорта занимался на гражданке?

– Классической борьбой, – отчеканил рядовой.

– Почему сразу не доложил? – упрекнул его Гальченко.

– Борьбой занимался только в школе, товарищ майор, а потом бросил, – объяснил причину своей скромности Магкаев.

– Через неделю поедешь на первенство дивизии. Выиграешь – переведем в спортроту. А сейчас – свободен, – поставил финальную точку в разговоре майор.

На первенстве дивизии, которое проходило в немецком городке Тремплин,  военнослужащий из Владикавказа в весовой категории свыше 100 кг выиграл все схватки досрочно. Потом он положил всех своих соперников на лопатки в соревнованиях на первенство армии, а после этого с блеском выиграл чемпионат группы Советских войск в Германии, который проводился на родине великого Гете – в Веймаре. Магкаев должен был поехать на первенство Вооруженных Сил СССР в Житомир, но по «техническим» причинам его выступление там не состоялось. Впрочем, Алихан и не стремился к спорту высших достижений. Спортивная слава его не привлекала.

Вернувшись из Германии домой, он завершил учебу в торгово-кулинарном училище, но не пошел работать по специальности, а устроился на мебельную фабрику, располагавшуюся в районе Чапаевского моста, где уже более пятнадцати лет трудился его отец. Долго там Алихан не выдержал. Меньше чем через год он понял, что монотонная, рутинная работа – это не для него, молодого, сильного, полного нерастраченной энергии.

С наступлением весны вечерами бывшие одноклассники Алихан Магкаев, Вова Бурдули и Валера Габеев вновь стали собираться в любимом месте своего детства – на стадионе «Торпедо», где выплескивали друг другу сокровенное. Вскоре к ним примкнули Олег Кундухов и Борис Хестанов, которого все вокруг почему-то звали Батиком. Не столько из-за возраста, сколько из-за мягкого характера, никто из них никогда не считал его ровней.

Продолжительные встречи на стадионе привели друзей к дерзновенным наполеоновским планам. «Мотором» компании, как всегда, был Алихан Магкаев, которого практически во всем поддерживал авторитет №2 Валерий Габеев. Родом из Сурх-Дигоры, он переехал вместе с родителями во Владикавказ, когда ему было пять лет. В школе слыл трудным подростком, но для многих своих сверстников стал преданным товарищем и закадычным другом. Близкие приятели никогда не обращались к нему полным именем, а фамильярно звали Валехой. И повзрослев,  оставаясь для них Валехой, он никогда не подводил, сочетая в себе живой ум и практическую сметку.

В один из вечеров их собралось четверо – отсутствовал Олег. В разговоре Хестанов упомянул, что под ними в подъезде живет богатая торговка. Валеха сразу ухватился за эту информацию. Алихан тоже быстро смекнул, что здесь можно неплохо заработать, причем, при хорошей организации риск сводился к минимуму.

– И сколько она может иметь? – спросил у Хестанова во время решающего совещания Валеха.

– Да, у нее «бабок» валом. Куры не клюют. Столько лет в кафешке работает!

– Ну, сколько  у нее примерно?

– Тыщ двести – не меньше.

– Чего пургу несешь, – выражая явное недоверие, вмешался Алихан. – Ну, ладно. Двести или не двести, а полтинник из нее вытрясти можно.

– Да, говорю же, больше возьмем, – не унимался Батик.

– Ты сначала эти возьми, – урезонил его Валеха.

В течение нескольких дней они вели наблюдение за домом, где проживала ответственный работник советской торговли. Но к их удивлению она из квартиры не выходила. Тогда приятели наведались в кафе, чтобы там прощупать почву и найти ответ на мучавший их вопрос. Они легко выяснили, что причина загадочного поведения заведующей банальна – Есенова простудилась и взяла больничный. «Вот и чудно!» – решили подельники.

Продуктовый магазин находился в соседнем доме. Поэтому, когда Ирбек Джериханович Дзаболов, муж Инессы Кромвелевны, шел туда, то ленился брать с собой ключи и потому никогда не защелкивал дверь на повально модный в то время, но абсолютно бессмысленный с точки зрения безопасности английский замок. И в этот раз он поступил точно так же.

Алихан, Валеха и Вова, получив подтверждение от Батика, что глава семейства отбыл из квартиры, решительно зашли в подъезд и прыжками мгновенно поднялись на третий этаж. Дверь, как и предполагал их информированный младший товарищ, на замок не была закрыта. Они вошли в квартиру и, миновав зал, сразу же направились в спальню, где, сопя, побеждала в кровати простуду Инесса Кромвелевна. Когда торопливые шаги заставили ее приподнять уставшие веки, она увидела перед собой мелькнувшее небритое лицо молодого мужчины, который быстро выхватил из-за пояса нож. Еще через секунду лезвие засверкало у ее горла.

– Гони деньги! – приказал небритый незнакомец.

Инесса запричитала. Тогда мужчина с силой схватил ее и перевернул на спину, после чего вновь приткнул лезвия к ее шее. Теперь она могла только слышать.

– Тебе же говорят, гони деньги по-хорошему, а то хуже будет!

– Берите все! Все, что есть, – взмолилась женщина.

В соседней комнате послышалась возня. Там быстро связали полуживого от страха сына хозяйки, завязали ему глаза. Вернувшийся вскоре муж тут же оказался рядом со своим отпрыском. Ему набросили на голову кусок ткани, приставили к спине нож, потребовали поднять руки вверх, связали и повели в зал. Там положили на пол лицом вниз.

– Нам не нужны твои подачки, – с возрастающей угрозой в голосе и водя лезвиями ножей по шее, вновь обратился к Инессе Кромвелевне бандит. – Не покажешь, где прячешь деньги, хана тебе. Зарежем сначала сына, потом мужа, потом замочим тебя.

Вова, а это был он, старался источать из себя, как можно более убедительную, сдобренную грубыми ругательствами интонацию, чтобы зажравшаяся стерва с мешком, набитым деньгами, знала: пощады в случае неподчинения не будет.

Из соседней комнаты донесся стон сына. «Ой, сердце, сердце», – стонал тот.  Услышав стоны, Есенова попыталась закричать. Вова, отложив ножи в сторону, схватил ее за горло и начал душить, затем ослабил хватку и отпустил. Но только для того, чтобы накинуть на ее шею петлю из бельевой веревки. Он стал бить женщину по лицу, вновь схватил нож и стал водить лезвием по шее.

– Неужели ты не поняла, что порежу тебя, всех порешу!? Говори, где?

Новый натиск привел к непредвиденному результату. Есенова потеряла сознание. Ее рука безвольно свесилась с кровати. Бурдули перепугался.

– По-моему, ей кранты, – закричал он на всю квартиру.

К нему тут же подскочил Валеха. Он стал несильно бить Есенову по щекам, пытаясь привести в чувство, затем побежал в кухню, смочил тряпку и приложил ее ко лбу женщины, которую они повернули на бок, лицом к стене. Когда она стала приходить в себя, ее вновь предупредили о последствиях.

– Я не знаю, чего вы хотите, все забирайте.

– Нам нужно пятьдесят тысяч. Заплати и разойдемся. Вы все останетесь в живых, – медленно выговаривая слова, Валеха стремился к максимальной доходчивости.

– У меня нет таких денег! Клянусь! – с надрывом запричитала женщина.

– У тебя есть! – последовал лаконичный ответ. – Если нет денег, то есть сберкнижка, где деньги лежат.

– Нет у меня ни денег, ни сберкнижки.

– Не может этого быть. Ты же не на зарплату живешь! Покажи, где прячешь деньги или сберкнижку, и все на этом закончится.

– Нет у меня ничего. Но я найду вам деньги, только отпустите, – взмолилась Есенова.

– Вот это другой разговор. Давай, где их надо находить? – обрадовался Валеха.

– Сейчас у меня нет, я только завтра смогу их собрать.

Это сообщение повергло бандитов в уныние.

– Никаких «завтра», б…ь, – прикрикнул, вмешавшись, Вова.

– Тогда убивайте, нет у меня сейчас денег, – повторила заведующая кафе.

– Так, – подвел итог Валеха. – Мы идем тебе навстречу. Мы не тронем тебя, не тронем твоего мужа и твоего сына. Но завтра до вечера пятьдесят тысяч должны быть у нас.

– Я не смогу столько собрать, лучше сразу убейте нас, – измотанная болезнью и противостоянием отрешенно сказала Есенова.

– А сколько сможешь? – Валеха проявлял чудеса терпения и дипломатичности.

– Восемь, ну, десять тысяч. Не больше.

– Пятнадцать, – поставил точку Габеев.

– Хорошо, пятнадцать.

– Мы сообщим, как их нам передать. А еще тридцать пять ты нам будешь должна. Мы найдем тебя через какое-то время. Договорились? – Валеха ясно давал понять, что это компромисс, который не подлежит обсуждению.

– Договорились, – смирилась с неизбежным женщина.

– И помни, стукнешь ментам, попадешь в большую беду. Никто тебе тогда не поможет. У нас, для твоего сведения, есть свой человек, который все видит и все о вас знает. Мы же не случайно к тебе пришли, и не случайно именно в это время. И в ментовке свой человек есть. Так что берегись, если сделаешь что-то не так.

В подтверждение аргументов своего товарища Бурдули опять провел лезвием ножа по горлу Есеновой.

– Полосну, и амбец всем вам будет! – взялся он за свое.

– Оставь ее, ты плохо на товарища из торговли действуешь, – вмешался  Валеха и добавил: – Иди-ка, посмотри, что там есть для подоходного налога? Она тебе поможет.

Есенова не стала ничего скрывать. В ее положении это было бы просто опасно. Она показала, где лежит шкатулка, в которой ее ювелирные украшения – пять золотых колец, три пары золотых сережек, три пары золотых запонок, две золотые цепочки, золотые часы «Заря». Ей было уже все равно, лишь бы преступники быстрее покинули квартиру. Уходя, те вместе с ювелирными изделиями прихватили с собой  кассетный стереофонический магнитофон «Тоника-310», который от своих отечественных предшественников отличался наличием устройства шумопонижения. Это значительно улучшало качество звука при воспроизведении записи и ставило «Тонику» почти на один уровень с импортными экземплярами, а, значит, делало вожделенной мечтой всех юношей и девушек.

После семейного совета Есенова заявлять в милицию не стала: слишком велик был страх перед прозвучавшими угрозами. На следующий день, когда стемнело, в квартире Дзаболовых раздался телефонный звонок.

– Это дядя. Готово то, что нужно? – безо всяких вступлений спросил мужской голос.

– Да, – ответила Инесса Кромвелевна.

– Через пять минут вынесешь из квартиры, к тебе подойдет парень и скажет «Я от дяди за лекарством». Отдашь все ему.

Есенова вышла на лестничную площадку с пакетом, в котором находились деньги. Они были аккуратно сложены в две внушительные стопки – одна, по 25 рублей, составляла в сумме 9 тысяч, а другая, по 10 рублей, 6 тысяч. Через несколько минут она услышала шаги в подъезде. К ней поднялся незнакомый подросток.

– Меня прислал дядя за лекарством, – оказавшись на одной площадке с Есеновой, сказал он.

– Вот возьми, – протянула она ему сверток.

Подросток спокойно взял пакет и удалился. Есенова не могла знать, что этажом выше стоит и наблюдает за ней через проем в лестничном пролете ее молодой сосед Борис Хестанов. Накануне, в момент разбойного нападения он тоже наблюдал за происходящим – сначала со двора, а потом с балкона своей квартиры. В случае опасности он должен был дать знать об этом своим старшим приятелям.

Когда подросток вышел из подъезда, Батик для верности выждал еще пять минут и тоже двинулся на улицу. Его путь лежал на стадион «Торпедо», где Вова, Валеха и Алихан уже забрали сверток, развернули его, улыбались и балагурили.

– Ништяк все вышло, – радовался Валеха.

– Надо из нее и остальные выжать, – напомнил Вова.

– Теперь она в наших руках. Надо только не спешить, подождать. Нам пока хватит, – призвал друзей к мудрости Алихан.

Он отсчитал из пачки десятирублевок 50 хрустящих купюр и передал их Хестанову.

– На, Батик, это твоя доля за зоркость.

Прошло три месяца. После успешно проведенной экспроприации часть денег участники операции поделили, а часть выделили на покупку автомашины. Они быстро нашли продавца, который согласился продать им свой почти новый автомобиль ВАЗ-2106. Когда был внесен задаток, то Бурдули оформил сразу две доверенности на право управления автомобилем – на себя и на Габеева, который, имея права нужного класса, чаще других оказывался за рулем и ставил машину в пустовавший гараж своего знакомого.

А в это время в питейных заведениях, располагавшихся на природе, наступила пора большой работы. В кафе на Водной станции посетителей стало хоть отбавляй. Инесса Кромвелевна полностью погрузилась в напряженный рабочий ритм. Она была хорошей хозяйкой – всегда доставала на базе широкий ассортимент спиртного, необходимые продукты, а мясо закупала исключительно на рынке. И дело спорилось.

Возвращаясь домой, она валилась с ног от усталости. В бесконечных заботах Есенова почти забыла о недавнем происшествии. А когда недобрые мысли снова посещали ее, старалась их отогнать, чтобы не сглазить, надеясь, что с  неприятностями покончено, и судьба убережет ее от дальнейших напастей.

Реальность оказалась более суровой, чем призрачные мечты. Вечером 4 июня 1987 года телефонный звонок заставил вздрогнуть Есенову от дурного предчувствия.

– Инесса, ты получила письмо? – спросил звонивший.

– Кто это? Какое письмо? – машинально спросила она, одновременно догадываясь: случилось то, чего она так боялась.

– Значит, получишь. Оно в почтовом ящике. Надо сделать так, как там написано. Мы же договаривались, помнишь?

– Да.

– Вот и молодец. Приготовь, о чем договаривались, на завтра.

Инесса Кромвелевна вышла из квартиры и спустилась вниз. В почтовом ящике действительно находилось письмо. В конверте, который она вскрыла, когда вернулась в квартиру, лежала записка, написанная на тетрадном листке высокими печатными буквами. «Приготовь то, о чем договаривались в марте. Из пятидесяти ты прислала пятнадцать. Нужны еще тридцать пять. Заберем лекарства завтра, о чем дополнительно сообщим. Дядя».

У Есеновой опустились руки. Она позвала из соседней комнаты мужа.

– На, прочти, – и Инесса протянула ему тетрадный листок.

Ирбек Джериханович взял бумагу в руки, надел очки и по мере знакомства с содержанием написанного стал покрываться холодным потом.

– Надо заявлять, – после долгой паузы произнес Дзаболов. – Они от нас не отстанут.

– Может, дождемся звонка и скажем им, что у нас больше денег нет? – робко внесла предложение Инесса Кромвелевна.

– И что? Они войдут в положение и скажут: «Извините»? – усмехнулся сквозь слезы муж.

– Ну, хотя бы поймут, что у нас таких денег нет.

– Ладно, будь по-твоему. Но потом сразу же звоним Майраму и в милицию.

На том и порешили. Майор Майрам Есенов, дальний родственник Инессы, многие годы отдал службе в милиции, а сейчас трудился в ОБХСС республики. Они и в марте хотели обратиться к нему за советом, но передумали.  И в этот раз перепуганным до смерти супругам никуда звонить не пришлось. Свершилось чудо. С новыми инструкциями никто из вымогателей на них так и не вышел.

Однако счастье длилось недолго. Они не знали, что письмо от «дяди» было самодеятельностью части участников преступной группы, которые после второй удачи – на улице Гугкаева – почувствовали кураж и стали считать себя всесильными и неуловимыми. К тому же обделенными ощущали себя те, кому в результате дележа достался кусок заметно поскромнее.

Повышенная жадность, сопровождаемая потерей осторожности, практически всегда приводит к непоправимым ошибкам, за которыми следует неотвратимая расплата. Все это хорошо понимал Алихан Магкаев, к которому все прислушивались и который не допустил бы «махновщины». Но к началу июня его уже не было во Владикавказе, и повлиять на своих рвущихся в новый бой товарищей он не мог.

Алихан был увлекающейся натурой. В армии он подружился с парнем из Кабардино-Балкарии. Демобилизовавшись, съездил к нему как-то в гости и познакомился там с писаной красавицей Азау. У нее, хотя и было осетинское имя, аланских корней не просматривалось. Впрочем, кабардинские родственники красавицы, стоило Алихану заикнуться об этом, тут же твердо заявили, что Азау – чистейшее адыгское имя. Не зря же река, два ледника и даже гостиница с рестораном у подножья Эльбруса носят это поэтическое название.

Вскоре Азау поступила в Московский инженерно-строительный институт (МИСИ), но расстояние не стало препятствием для парня из Осетии. Да и какие могут быть расстояния для того, у кого сердце учащенно бьется! Собственно, к решению идти на ограбление Алихана не в последнюю очередь привели сердечные обстоятельства, о чем он, естественно, ребятам не говорил.

После двух подряд удавшихся попыток Магкаев решил, что теперь можно податься в столицу. Ведь не с пустыми же руками ему было туда ехать! Он выждал несколько дней, убедился, что все стихло, и ничто им не угрожает. Потом они с Валехой сдали проверенным скупщикам все золотые изделия как лом – по 20 рублей за грамм, что было на 7 рублей  дешевле официально установленной в скупке цены, но все равно давало им очень неплохой куш. Только золотое кольцо с небольшим бриллиантом Алихан оставил себе. Риска здесь практически не было: он собирался подарить кольцо в Москве своей кабардинской избраннице.

Столица встретила Магкаева благосклонно. В Мытищах, где располагался студенческий городок МИСИ, он быстро нашел земляков из Владикавказа. Ребята выделили ему койко-место в общежитии, а он в ответ накрыл стол по полной программе и в дальнейшем старался подкармливать вечно голодных студентов-земляков, и всячески помогать им. Азау он старался особо не досаждать. Девушка серьезная, она с маниакальной ответственностью и беспримерным усердием относилась к каждому зачету и экзамену летней сессии.

Алихан не стал сразу дарить ей кольцо, решив сделать это по окончании сессионной горячки. Так было и уместнее, и эффектнее. А он хотел, чтобы его подарок произвел на девушку должное впечатление, что могло бы углубить их отношения и вывести их уже на новый, близкий к интимному уровень. Пока же он укреплял дружбу и товарищество с земляками.

Вернувшись в конце июля во Владикавказ, Магкаев так и не узнал о попытке за его спиной «выбить» у Есеновой очередную порцию денег. Сам он об этом не спрашивал, потому как не мог предположить такой возможности в принципе. А ему не говорили, потому что он не спрашивал. Тем более, что вслед за робкой попыткой дальнейшего продолжения не последовало. А, значит, и не было предмета для разбирательства.

По большому счету Алихану сейчас, когда денег у него оставалось еще в избытке, было все равно, что собираются предпринять его приятели. Лишь бы ему не мешали мечтать и жить этой юношеской мечтой, которая на деле часто оказывается суетной и пустой, но всегда – настолько неотвязной, что становится смыслом существования влюбленного. Поэтому, когда летние каникулы закончились, и миновал старт нового учебного семестра, Магкаев снова засобирался в Москву.

Он не стал изобретать велосипед и пошел по проторенной тропинке – в Мытищи. Земляки встретили его здесь с распростертыми объятиями. Вскоре Алихан чувствовал себя если не студентом МИСИ, то немного москвичом. С обретением уверенности в чужом мегаполисе он во многих случаях стал брать на себя функции опекуна осетинских студентов, которым не только, чем мог, помогал, но и, когда было необходимо, защищал.

Наступил ноябрь. В Москве, где засиделся Алихан, похолодало, и уже прошел первый снег. А во Владикавказе после традиционной в октябре золотой осени пришла пора затяжных промозглых дождей. В такие дни Валехе и Батику, которые, даже имея на иждивении семьи, длительное время нигде не работали, было особенно скучно. Да и другим, больше числившимся на службе, чем бывавшим там, интересного было мало. На стадионе в непогоду – не соберешься, в квартирах – тесно и некомфортно. Надо было ломать эту затянувшуюся пустоту. Хотелось действа и действий.

В редкие между дождями промежутки приятели все же сталкивались на улице. В один из таких дней, сразу после праздника 7 ноября, Кундухов повстречал Габеева и Хестанова. Они сказали ему, что собираются написать Есеновой письмо, потому что прошло уже достаточно времени, и настала пора потребовать с нее долг. Кундухов воспринял эту информацию с неподдельным интересом.

10 ноября он после работы зашел домой к Габееву. Там уже кипела литературная деятельность. Словно Ильф и Петров, Валеха и Батик увлеченно, споря и предлагая разные варианты, сочиняли на черновике послание из двух фраз  с требованием отдать деньги. Когда проект был готов и после прочтения вслух признан окончательным, они предложили Кундухову переписать текст набело.

– У тебя почерк, как у первоклассника. Инессе все будет понятно, и никто ни за что не догадается, что это писал взрослый человек, – втирал ему «лапшу» под видом комплимента Габеев.

Кундухов сел за стол поудобнее, взял ручку и чистый лист бумаги, и принялся старательно и аккуратно выводить загогулины. Когда письмо было написано, Габеев взял лист, еще раз перечитал сочинение, положил в заготовленный конверт и заклеил его. Потом  попросил написать на конверте: «Есеновой Инессе (лично в руки)».

– Отдашь ей лично в руки – как здесь и написано, – сказал он Олегу. – Батик поможет тебе правильно сориентироваться.

Кундухов и Хестанов вышли из квартиры, сели в общаковые «Жигули» и направились к цели. Затормозили недалеко от дома. Батик еще раз повторил товарищу этаж и номер квартиры Есеновой и остался ждать в машине. Но Олег и не думал действовать так, как ему указал Габеев. «Зачем мне светится!?», – не без резона размышлял он. Он вошел в подъезд, поднялся на нужный этаж, вытер конверт носовым платком, вложил его в дверную ручку, резко позвонил в квартиру и быстро, стараясь не производить шума, устремился вниз.

Есенова вышла на звонок и обнаружила конверт. Она сразу все поняла, но взяла письмо и вернулась в квартиру.

– Ирбек, – упавшим голосом позвала она мужа.

Тот подошел, они вместе сели на диван, разорвали конверт и стали читать. «Здравствуй, Инесса! Ты задолжала за лекарства. Отдай по-честному 35 тысяч, и мы с тобой в расчете. Сделаешь это, как договаривались, мы гарантируем, что лекарств больше не понадобится, и ни одного письма больше не будет. Завтра позвоню. Дядя», – говорилось в записке.

– Все, хватит! Я звоню Майраму! – решительно встал с дивана Дзоблаев и направился к телефону, который стоял на полке в прихожей. Чертыхаясь, еле сдерживая себя от истерики, он набрал телефонный номер родственника.

Майрам, к счастью, был дома. Новость, которую ему вкратце сообщили, потрясла его. Он дал им номер телефона дежурного по МВД и попросил немедленно позвонить, чтобы все, как положено, было зафиксировано. Сам же пообещал, что предпримет все необходимые меры по своим каналам.

Всего этого, конечно же, не знали злоумышленники. Вообще, в некоторой степени их действия были необъяснимыми. В июне подбросили письмо с требованием отдать деньги, и дальнейших шагов не предприняли. То ли почувствовали неуверенность, то ли решили отложить начатое до приезда своего главного товарища – Магкаева.

Но в ноябре, когда все были в сборе, у них тоже все с самого начала пошло наперекосяк. Бурдули оказался в республиканской больнице, куда его привела банальная болезнь Боткина, в просторечии – «желтуха». Магкаев попытку одобрил, но конкретным участием решил пренебречь, мол, достаточно будет, если всем непосредственно будет руководить Валеха. Он настраивал его на предельную бдительность: в случае подозрений или даже малейших сомнений сразу же прекратить дело. Габеев, который действительно был в оставшейся тройке стержнем, был с Алиханом солидарен. Рисковать не имело смысла, в случае неудачи лучше было придумать что-то новое.

Однако их товарищи не были столь благоразумными. Кундухов, несмотря на две отсидки, в таких сложных делах нюх имел гораздо менее острый. Хестанов же всегда был на подхвате, хотя  глаза его и загорались всякий раз, когда речь шла о том, чтобы пойти на дело, где пахло крупными деньгами.

Но Батик, будучи падким на деньги, не был патологически жадным. Из пятисот рублей, которые он получил весной за стояние «на атасе», четыреста пятьдесят он оставил себе, а на остальные купил сестре не самые дешевые болгарские духи «Сигнатюр», которые в городе шли по престижности третьими – после французских и рижских, а жене – импортные тени для глаз. Но самым хозяйственным из всех оказался Бурдули, который притащил домой целый холодильник. На недоуменный вопрос матери, откуда он взял деньги, коротко бросил: «Заработал, а остальные занял».

Подбросить Есеновой письмо вечером в день милиции надумал Габеев. Он почему-то решил, что в случае непредвиденных обстоятельств стражи порядка не смогут исполнить свой служебный долг в полную силу. В праздничный вечер – будут увлечены торжествами, а на следующий день – приходить в себя. Это было наивно¸ но, наверное, утешало самого подозрительного из всей пятерки и придавало ему больше уверенности.

Когда вечером 11 ноября они позвонили в квартиру Есеновых, Валеху уже начали мучить недобрые предчувствия. Тому, что около ЦУМа не работает телефон-автомат, он поначалу не придал большого значения: мало ли что в людном месте шантрапа вытворяет. Но когда это повторилось и в районе турбазы, а затем и на «Ласточке», это его уже  насторожило.

У магазина «Дарьял», напротив Дома культуры завода автотракторного оборудования телефон, к счастью, работал. Но прежде, чем направить к нему Хестанова, Валеха остановил машину за поворотом и осмотрелся.  В сумерках он выхватил силуэт стоявшей неподалеку «Волги», и это тоже ему не понравилось. Тем не менее, он решил не отменять задуманное. Его решительный настрой подкреплялся выпирающим из кармана брюк пистолетом.

– Говори с ней быстро, как договорились, и сразу уходи – приказал он Батику, который должен был пойти вместе с Олегом.

Когда те уже подходили к автомату, Габеев развернул машину в обратную сторону и оставил мотор включенным. Он передернул пистолет, загнав патрон в патронник, и напряженно вглядывался  туда, где его товарищи начинали решающее сражение. Батик, накинув на трубку носовой платок и развернувшись так, чтобы закрывать телефон своим телом, набрал знакомый номер…

Едва они вернулись в машину, как Валеха недовольно спросил:

– Почему так долго?

– Да она только сейчас все бабки собрала, – успокоил его Батик.

– И что, об этом надо было так долго говорить?

– Я же предупреждал вас, что она трусливая, вот и извинялась то и дело, – самодовольство Батика не знало границ.

– Не нравится мне все это. Мы сегодня к ней не пойдем! – отрезал Габеев.

Не успели его друзья возразить, как он рванул в сторону ЦУМа. На его беду перед магазином «Ласточка» на светофоре загорелся красный свет, и, чтобы, не дай бог, их не остановили за нарушение правил движения, он резко затормозил. Раздался выстрел. Валеха схватился за ногу, на которой брючина быстро стала покрываться липкой массой. Его спутники, придя в себя после секундного замешательства, осознали, что случилось. Но Олег не растерялся.

– Давай, Батик, садись за руль и гони в больницу! – подтолкнул товарища он.

– Я сам! – прервал его инициативу Валеха и нажал на газ.

Оказавшись через пять минут на территории республиканской больницы, друзья помогли Валехе выйти из машины и доковылять до приемного отделения. Там доходчиво объяснили дежурному врачу, что от него требуется. Дабы быть полностью уверенными, что ненужной огласки не будет, в карман эскулапа в белом халате перекочевала сторублевка.

Рана от непроизвольного выстрела из пистолета оказалась неопасной, но все равно требовала если и не хирургического вмешательства, то обязательных и длительных по времени противовоспалительных процедур. Доктор добросовестно занялся этим самолично.

Даже будучи раненным, Габеев не передал свой пистолет друзьям, а только поставил его на предохранитель и переложил в другой карман. Батик и Олег маялись в больничном коридоре, верное дело все дальше уплывало из их рук, как вдруг одного из них осенило:

– Здесь же Вова! Давай, возьмем его с собой и смотаемся к Инессе, – предложил Батик Олегу, которого также обуревало желание.

– Давай, – согласился Олег. – Пока тут «дохтыр» (врачей он величал именно так)  будет возиться, мы с наваром за Валехой вернемся.

Это решение стало для всех вымогателей роковым и сделало нашу первоначальную оплошность, пусть и технического свойства, ничего не значащим для итогового результата фактом. Вторая попытка позвонить Есеновой окончилась полным фиаско. Вымогатели были арестованы, но расследование только начиналось.

Валерий Габеев после скрупулезной обработки раны и серии противовоспалительных уколов не стал задерживаться в больничных стенах. Он вышел из процедурного кабинета, однако к его удивлению в коридоре Батика и Олега не оказалось. Валеха растерянно огляделся по сторонам. Он чувствовал навалившуюся на него усталость, под воздействием транквилизаторов его неудержимо тянуло ко сну. Габеев нашел в себе силы выбраться в больничный двор, но и здесь ни товарищей, ни машины нигде видно не было. Ему не оставалось ничего иного, как дотянуть до улицы и поймать такси.

Когда он наконец-то очутился дома, то усилием воли заставил себя позвонить домой Батику и Олегу. Но ему ответили, что их пока нет. Валеха недоумевал, куда они могли запропаститься. Он позвонил Алихану, тот тоже не имел информации. Они решили ночью не предпринимать никаких действий, а уже с утра заняться выяснением, куда подевались приятели. Мысль о том, что те могли ослушаться его и Магкаева, и попытаться все же взять куш, попросту не допускалась. Ведь на Инессе их авторитетным решением был поставлен крест.

Размышления в этом направлении привели его к инстинктивному решению спрятать от греха подальше пистолет. Он вышел из дома, доковылял до соседского двора, открыл принадлежащий его близким родственникам гараж, ключи от которого у него были, и, прежде чем спрятать оружие в укромном месте, тщательно протер его и бережно обернул в вафельное полотенце. Вернувшись домой, Валеха скинул с себя вещи и без сил рухнул в постель.

Открыв утром глаза, он ощутил неимоверное блаженство всего лишь от обычного нахождения в кровати. От неподдельного наслаждения ему хотелось, чтобы так продолжалось вечно. Валеха чувствовал еще некоторую слабость, но по сравнению со вчерашним своим состоянием его охватил прилив сил. Постепенно Габеев начинал приходить в себя и прокручивать в голове все, что произошло накануне. И чем больше он размышлял, тем больше его охватывало чувство тревоги.

Было важно прояснить действительное положение дел. Но не успел он встать, как раздался звонок в дверь. Мать пошла открывать, а Валеха беспокойно заерзал в кровати. У него отлегло от сердца, когда до него из прихожей донесся голос Алихана.

– Неужели он еще спит? – деланно возмущался приятель, обращаясь к хозяйке дома. – Вставайте граф, рассвет уже полощется, – произнес он известные слова из песни Юрия Визбора, войдя в комнату.

Друзья обнялись, и Магкаев вопросительно уставился на перебинтованную ногу товарища. Валеха рассказал ему, что произошло. Он также поделился своими соображениями по вчерашнему контакту с Инессой.

– Не понравилось мне все это, – остался при своем убеждении он.

– Правильно, мы же так и договаривалась, – поддержал его Алихан. – Но куда же эти балбесы подевались? Может, аварию сделали?

Они решили взять жен Олега и Батика и проехать сначала по больницам. Когда посещением железнодорожной больницы завершилось путешествие по лечебным заведениям города, результат оставался прежним – полная неизвестность. Они даже заехали в морг, но, к счастью, там никого из ребят не оказалось. Обращение в ГАИ также ничего не дало. Тогда стали объезжать райотделы милиции. И только ближе к вечеру в Советском РОВД обнаружились следы пропавших.

Однако оставался невыясненным главный вопрос: за что взяли ребят? И как в компании с Олегом и Батиком оказался Вова? Никаких сведений им в милиции добыть не удалось, увидеться с задержанными им также не позволили. Наездившись за целый день и валясь с ног от усталости, что в первую очередь относилось к не отошедшему от последствий случайного выстрела Валехе, Магкаев и Габеев вновь отложили дальнейшее выяснение до утра.

Но следующее утро внесло коренные изменения в ситуацию, еще два дня назад, казалось бы, не предвещавшую грозы. Когда в квартиру Габеевых вошли сотрудники милиции, Валеха все понял. Его мать пыталась было голосить, но такой способ противодействия способствовал лишь эмоциональному выплеску сгустка энергии. Сам «герой» предпочитал силы понапрасну не расходовать, цыкнул на мать и без возражений стал одеваться. Еще через две минуты он последовал за милиционерами на выход.

Мать бросилась к телефону. Первый, кому она позвонила, был Алихан. Новость потрясла его. Он сразу почувствовал, кто напортачил так, что подставил под удар всех разом. Но раздумывать было некогда. В Валехе-то он был уверен, но вот в остальных… Можно было надеяться только на то, что страх и остатки благоразумия позволят им держать язык за зубами.

Уже через полчаса после тревожного звонка Магкаев покинул квартиру и, захватив все необходимое, перебрался к родственникам. Еще через пять дней он уже ехал в поезде в Москву – туда, где находилось его сердце, и где он мог переждать вдруг набежавшие на его жизненный горизонт мрачные тучи.

Когда Алихан отдышался и стал жить-поживать в привычной студенческой среде в Мытищах, где было в избытке созвучного его настроению вольного ветра, начались неприятности. Проповедуемый им образ жизни, неизбежно вовлекавший в столкновения, от которых невозможно было уклониться, привел к конфликту, принявшему крайние формы. Но он еще успел спокойно встретить в осетинском кругу новый, 1988 год. Кто-то умудрился даже достать осетинский сыр, и на новогоднем столе появились три пирога, которые, стоило другим студентам их испробовать, почитались в любом московском общежитии в качестве царского блюда.

Настроение Магкаеву подпортило лишь то, что у него стало что-то не склеиваться во взаимоотношениях с кабардинской красавицей. В новый год она уехала в Подмосковье к каким-то родственникам, и, как ни уговаривал ее  Алихан, осталась непреклонной. Это был явный знак того, что их пути по океану жизни начинают расходиться, как в море корабли.

Не зря говорят, что беда не приходит одна. Все началось с того, что после новогодних праздников несколько «чехов», как в молодежной среде сокращенно называли чеченцев, вздумали «напрягать» Элика, студента-осетина, которого все обожали и который, хотя и был ушлым, но мухи никогда не обидел. Причем напрягать Элика вздумали не по делу, пытаясь взять того на испуг. Второкурсник испугался, но позвал на помощь своих более старших товарищей во главе с Алиханом. Внимательно выслушав суть произошедшего, Магкаев, который в рамках сформулированных им законов и принципов не мог терпеть несправедливости, решительно встал на защиту своего земляка.

Студент-то и «провинился» лишь в том, что после того, как почти задаром, всего за семьсот рублей продал «чехам» невесть откуда добытый орден Отечественной войны первой степени, тех задержала милиция. По легенде, чтобы «отмазаться», они вынуждены были отдать пять тысяч. И теперь напрягали будущего инженера-строителя на эту сумму: мол, это он сдал их «ментам».

Но это была именно легенда. Магкаев нутром это чувствовал, потому и «вписался» в защиту земляка. Первая «стрелка» завершилась полным отступлением «чехов». Когда они увидели, что на встречу вместе с юным второкурсником пожаловали внушительный Алихан и еще двое его товарищей, что уравнивало количественно силы противоборствующих сторон, их алчные взгляды заметно потускнели.

Алихан безошибочно определил, кто у «чехов» старший, подозвал его к себе.

– Послушай, земляк, – сочно выговаривая каждое слово, доходчиво цедил он, – вам лучше идти и отдыхать. Ты понял?

– Нас из-за него «менты» чуть не повязали, – попытался объясниться тот, сверкая в отблесках зимнего снега своими золотыми зубами.

– Никто не из-за кого не повязал. Вешай «лапшу» на уши в другом месте, – легко парировал Алихан. – А по любому вопросу теперь базарьте со мной. Я понятно сказал?

Нешуточная угроза в голосе Алихана, помноженная на абсолютную уверенность в своей правоте и в своих силах, как и в силах товарищей, заставили пришедших ретироваться. Но прежде чем уйти, вожак «чехов» примирительно предложил:

– Мы представим тебе свидетеля, и тогда давай вернемся к базару.

– Хорошо. Но без дураков, шуток в таких делах я не признаю, – предупредил Магкаев.

Московская эпопея Алихана Магкаева завершилась самым неожиданным образом. Прошло еще несколько дней после первой «стрелки», и вскоре «чехи» вновь вошли в контакт, предложив встретиться.

– Передай им, пусть завтра приходят сюда. И не толпой, а вдвоем, – сказал посланцу Алихан, развалившись на общежитском диване в холле второго этажа.

Он собирался быстро разделаться с этим недоразумением и вечером скорым поездом «Осетия» выехать из Москвы в Курск, откуда родом была его мать, Клавдия Александровна. Она, взяв на работе десятидневный тайм-аут в счет накопившихся отгулов, на днях приезжала в Москву, чтобы подкупить детские вещи внуку, сыну сестры Алихана, которому в декабре исполнился ровно год. Выполнив намеченное буквально за один поход в «Детский мир», она уехала в Курск, чтобы, погостив там, вернуться во Владикавказ.

На следующий день после состоявшегося разговора в девять часов вечера в комнату, названную Алиханом, вошли двое «чехов».

– Ну, что нашли свидетеля или «фуфло» нам решили подсунуть? – спросил Магкаев, стоя у приоткрытого окна, в которое выпускал сигаретный дым его не менее внушительный по габаритам товарищ.

– Есть свидетель, есть. И не один, – с наигранным подобострастием ответил обладатель металлических зубов.

– И где же?

– Сейчас будут. Заходите, – громко произнес главный «чех».

Дверь в комнату приоткрылась, и в дверном проеме показались силуэты двух мужчин, один из которых был в милицейской форме, а другой – в гражданке. Наметанному глазу Алихана движения и повадки второго выдавали в нем столь же алчного до денег представителя правоохранительного ведомства. Магкаев понимал, что встреча даже с неофициальными в данный момент блюстителями закона ему в его положении категорически противопоказана. Не раздумывая, он распахнул окно и сиганул вниз.

Через секунду он взвыл от дикой боли. Цоколь второго этажа, что присуще постройкам сталинской эпохи, был очень высоким. И, прыгая, Магкаев неудачно приземлился, навалившись всей тяжестью тела на правую ногу, которая не выдержала такой резкой и большой перегрузки. Но он не стал дожидаться помощи на месте, а, прыгая на одной ноге, сумел добраться до круглосуточного медицинского пункта, находившегося на территории студенческого городка. Там ему сняли  с ноги ботинок и вызвали «скорую». Он позвонил также своему товарищу-земляку, который примчался наравне с медиками.

Магкаева отвезли в больницу, где определили закрытый перелом. Врачи настаивали, чтобы он остался в стационаре, но он наотрез отказался, попросив наложить на ногу лангетку и сделать обезболивающий укол. Он надеялся дотянуть до Курска, где были все его близкие – бабушка, мать, два ее родных брата – и где он бы не был в малоподвижном состоянии одинок.

Днем Алихану сделали еще один укол. Потом опекавший его приятель отвез на вокзал, посадил в поезд и отправил в Курск. Состояние сына сильно подействовало на мать. Когда она спросила, как же так получилось, то это не застало его врасплох. Еще в поезде в полудреме Магкаев прокручивал в забытьи широко известные и милые сердцу стихи.

Худощавый и низкорослый,

Средь мальчишек всегда герой,

Часто, часто с разбитым носом

Приходил я к себе домой.

 

И навстречу испуганной маме

Я цедил сквозь кровавый рот:

«Ничего! Я споткнулся о камень,

Это к завтраму все заживет».

Поэтому на ожидаемый материнский вопрос последовал есенинский ответ.

– Я споткнулся, мама. И неудачно упал, – спокойно сообщил ей он.

– Как же так можно споткнуться? – не поверила сыну она.

– В метро, на лестнице. Промахнулся мимо ступеньки, полетел вниз и сломал ногу, – настаивал на своей заготовленной версии Алихан.

Клавдия Александровна поохала, поахала и вместе со своим старшим братом повела сына к врачу. В областной больнице, куда они отправились, Алихану, посмотрев рентгеновские снимки, сделали «костяную ногу», наложив гипс от пятки до бедра.

Вскоре боль стихла, но Магкаеву стало еще более невыносимо. Скованный в гипсовой броне, как одинокий корабль, застрявший в арктических льдах, он, не имея возможности даже нормально пошевелиться, чувствовал себя совершенно беспомощным. Травматолог строго наказал быть загипсованным в таком виде в течение трех месяцев, но Алихан, несмотря на протесты родных, через неделю решительно уполовинил  врачебное предписание. В результате собственного вмешательства гипс теперь обвивал его ногу только от щиколотки до колена. В таком виде он мог более уверенно передвигаться на костылях и вообще почувствовал себя человеком.

Все это время мать была рядом с сыном. Она позвонила во Владикавказ на работу, сообщила причину, по которой вынуждена задержаться, и взяла теперь отпуск без содержания. Месяц мать с сыном провели в Курске, но потом резко засобирались. Первым настоял на отъезде Алихан. Он не хотел и далее своим состоянием доставлять неудобства и хлопоты радушным родственникам. Вынужденное бездействие угнетало его. Да и соскучился он по родному воздуху, по привычным с детства звукам за окном, по знакомым лицам. И во второй половине февраля они тронулись в путь.

Пока Магкаев отстаивал справедливость в Москве и приходил в себя в Курске, во Владикавказе события, к которым он имел непосредственное отношение, развивались не сказать, что стремительно, но с  неуклонной поступательностью. Следствие уже завершилось, и на носу был суд над участниками разбойного нападения на семью Дзоблаевых-Есеновых.

По приезду Алихан быстро вошел в курс происходящего. Он по-прежнему не без оснований считал, что если бы Батик оказался покрепче, а поведение его задержанных товарищей умным и солидарным, то никакого разбоя не было бы и в помине, а все ограничилось бы вымогательством. Магкаев знал, что Есенова почти двое суток не сообщала сотрудникам милиции о факте нападения на ее квартиру в марте прошлого года. Ведь она  понимала, что могут возникнуть ненужные вопросы: откуда у скромной труженицы такие капиталы, раз она заплатила немалые деньги, и почему она сразу не обратилась в милицию – было, что скрывать?

Лишь одно складывалось для Магкаева благоприятно: следствие никак не могло установить одного из участников разбойного нападения на Есенову. Еще в январе 1988 г. следователь, занимавшийся делом, направил в прокуратуру республики ходатайство о продлении сроков содержания под стражей обвиняемых и предварительного следствия, где указывал, что «в процессе расследования настоящего уголовного дела выявлен факт разбойного нападения на гр-ку Есенову Бурдули, Габеевым, Хестановым и неустановленным следствием лицом». Ранее он даже направил запрос в уголовный розыск республики с просьбой установить причастность к разбойному нападению на Есенову некоего Абрека, о котором были получены данные в ходе допроса одного из арестованных по другому делу. Ответ не заставил себя ждать.

На ваш №5-2410 от 21.12.1987 сообщаю, что ОУР ОВД Советского райисполкома по картотеке был установлен проходящий по кличке «Абрек» Волокитин Александр Васильевич, 1954 г.р., проживающий по ул. Калоева, 197. Гр-н Волокитин, ранее трижды судимый, в настоящее время находится в санатории «Кармадон», где работает на стройке.

По приезду домой гр-н Волокитин будет вызван к вам для дачи показаний по существу дела. Одновременно нами проводятся оперативно-розыскные мероприятия по проверке его причастности к разбойному нападению на гр-ку Есенову. При получении положительных результатов сообщим незамедлительно.

Начальник ОУР МВД СО АССР

Полковник милиции В.П.Быковский

30.12.1987 г.

Дополнительная проверка не выявила причастности Абрека к расследуемому преступлению, как не выявила причастность другого обладателя криминального прошлого по кличке «Старый», на которого первоначально указал Хестанов. Это не позволило следствию пойти по ложному следу, но и не приблизило к разгадке таинственного лица, которое, как становилось ясно в процессе расследования, играло отнюдь не второстепенную роль в организации и осуществлении преступления.

Приобщенная к делу записка, которая содержалась в письме, подброшенном в квартиру Есеновой, была направлена на почерковедческую экспертизу. Для этого у всех четверых арестованных, проходивших по данному делу, были взяты образцы почерка. Каждый написал по два текста. Один представлял собой автобиографию в свободном изложении, другой, составленный специалистами, писался под диктовку. Последний вариант по общему содержанию и набору конкретных слов и фраз был максимально приближен к «боевым условиям».

Экспериментальный образец почерка N.

Здравствуй, дорогой Ирбек!

Ты уже понял, от кого это письмо, не удивляйся, а постарайся прочесть его до конца.

Передал ли ты привет дяде? Как там поживает Инесса? Ты не подумай, что я беспокою тебя из-за того, что мне что-то нужно от тебя. Мы ведь с тобой давно хотели встретиться. В последнее время мы стали редко видеться.

Передай нашей знакомой, пусть не надеется, что я с ней сойдусь. Тогда она отделалась легким испугом, а теперь все кончено между нами. Ответ будет держать она, и винить будет только себя.

Вся ее жизнь была беспутной. От близких она давно отвернулась. Мне писали, что к ней несколько раз приезжала милиция, хотя я ее умолял не связываться со спекулянтами. И в гости к ней приходили не просто так, а знали, что у нее что-то есть, что-то припрятано. Но она, как всегда, прикидывается бедной овечкой. Для нее же будет лучше, если поделится своим состоянием с родственниками и соседями, как я. Недавно я купил машину за 15 тысяч и дал 35 тысяч другу.

Передай ей, что я позвоню в 21.00. Пусть к телефону подойдет сама. Мы обо всем договоримся. Я возьму только часть из вещей, чтобы не оставить ее голой. После этого я ее больше не буду тревожить.

Я слышал, что около нее крутятся фраера, смотри, как бы она не оказалась в воровском мире.

Текст написан под диктовку собственноручно.

Сравнив взятые образцы с приобщенным к делу оригиналом, экспертиза установила, что письмо на имя Есеновой, в котором вымогались деньги, написал Олег Кундухов. Под давлением экспертного заключения он признался в написании записки, но от авторства отказался, подчеркнув, что выполнял всего лишь функции переписчика уже подготовленного текста.

10 февраля 1988 года прокурором Советского района г. Владикавказа Н.И.Мамаевым  было подписано обвинительное заключение в отношении Бурдули, Габеева, Хестанова и Кундухова, и дело направлено в суд. Тогда никто не предполагал, что судебные заседания окажутся затяжными и завершатся только в мае следующего года. Но уже в начале судебного марафона не выдержали нервы у одного из самых стойких подсудимых – Валерия Габеева, который совершил недопустимый для своего высокого положения в группе прокол.

Когда всех четверых доставили из СИЗО для участия в судебном заседании, то Валеха не придумал ничего лучшего, как передать на волю Алихану Магкаеву заготовленную записку через конвоира. В ней он просил передать в камеру деньги, как будто что-то оставил на хранение. У него было много других более надежных способов отправить сообщение, в том числе и в устной форме через родных, но он предпочел прямолинейность. Видимо, трехмесячное пребывание за решеткой сломало привычный образ жизни, и Валеха не мог уже принимать выверенные решения. Или не хотел?

Вопрос далеко не риторический. Потому что психологическое состояние заключенного – очень сложная и тонкая вещь. Не всякий, оказавшись в совершенно иной, нежели на свободе, социальной среде, в окружении чуждых людей, под сенью воровских законов способен смотреть на мир адекватно, не подвергаясь такому искушению, как зависть. В таких условиях тяжелее всего бывает отогнать от себя навязчивую, как комар, мысль: «Я тут томлюсь за решеткой, а он на свободе разгуливает. Пусть нам хотя бы помогает».

Таким был подспудный ход мыслей Габеева или нет, судить с достоверностью сложно, но факт остается фактом: записку мы перехватили, в ней выделялась  недвусмысленная фраза, адресованная Магкаеву: «Не сочти за навязчивость, но ты один остался на свободе…». В результате  всплыло новое имя, и оно было официально зафиксировано.

Но Валеха не стал первооткрывателем. Нам, оперативникам, продолжавшим работать по этому делу, с помощью наших коллег из агентурного подразделения еще раньше удалось, благодаря  виртуозно проведенной в стенах СИЗО разработке, выйти на Алихана. Более того, мы уже даже знали, что именно Магкаев был организатором и вдохновителем разбойного нападения на Симу Аликову. Но у нас, безусловно, не хватало надежных свидетельств и твердых доказательств, чтобы припереть его к стенке. «Малява» Габеева, конечно же, укрепила нас в этом мнении. Но не более.

Наступил март. Первый суд над участниками разбойного нападения на Есенову закончился тем, что дело вернули на доследование, которое, судя по всему, было лишь вопросом юридической техники. Но зато перед нами зияла невспаханная целина по разбойному нападению на Аликову. Когда об участии в нападении Магкаева была получена информация, в которой можно было не сомневаться, я связался по телефону с Симой Хазметовной, чем очень ее переполошил и встревожил.

Ее реакция была понятной: через год после преступления самые острые чувства схлынули, травмы, нанесенные ей, быстро зажили, а моральная боль притупилась. Женщине в годах просто не хотелось ворошить горькую страницу своей жизни, вновь возвращая себя и своих близких к испытанным при этом не самым приятным чувствам.

Но была и еще одна причина, по которой Аликова ударилась в небольшую панику. О ней она рассказала, когда я приехал к ней домой, чтобы в надежде на понимание побеседовать в неформальной обстановке. Оказалось, что несколько месяцев назад она на рынке по улице Леваневского углядела торговца овощами, который показался похожим на преступника, мельком увиденного ею в то роковое утро.

Она быстро покинула рынок и прибежала к своему участковому. Тот сообщил в райотдел, и продавца, не долго думая, забрали в милицию. На опознании Аликова вновь подтвердила, что задержанный и есть один из участников нападения на нее. Но уверенности при этом не продемонстрировала.

– Вы абсолютно уверены, что именно этот гражданин участвовал в разбойном нападении на вас? – спросила ее следователь Наташа Фридман.

– Вроде да, – ответила Сима.

– Так вроде или вы твердо его опознаете?

– По-моему, он похож на того.

Настойчивость следователя, уловившего очевидные сомнения, и впрямь оказалась небеспочвенной. В ходе дальнейшей детальной проверки выяснилось, что задержанный житель селения Мичурино, приехавший на рынок продать свою сельхозпродукцию, к преступлению на улице Гугкаева никак не мог иметь отношения. У него, жившего на виду у сельчан, отлучавшегося в город крайне редко и большей частью осенью, было не то что железное, а бетонное алиби. Да и склонности к чему-то противоправному он, по единодушному мнению окружающих, не имел и иметь не мог.

Это известие так расстроило Симу Хазметовну, что она еще долго жила под впечатлением от своего, как она считала, эксцентричного поступка. Она расстроилась не из-за того, что преступники продолжали гулять на свободе, а из-за того, что чуть было не пострадал совершенно невинный человек. После этого проявить для нее какую-либо активность в расследовании стало сродни подвигу – настолько казнила себя совестливая женщина.

Я ей честно рассказал, что мы по своим каналам вышли на настоящего участника разбойного нападения. Подчеркнул, что ошибки тут быть не может, уже несколько раз все перепроверили. Но одновременно признался и в том, что без ее помощи мы бессильны, поэтому очень рассчитываем на предстоящее опознание с ее участием. Аликова  в ответ замахала руками.

– Нет-нет, даже не просите.

– Сима Хазметовна, – настаивал я, – это надо обязательно сделать. Вы же помните его?

– Он был такой огромный, с мохнатыми бровями.

– Да, нет, не придумывайте никаких гигантов и угрожающих бровей. Это вам со страху показалось, – мне пришлось уводить ее с ложного пути и подталкивать в верном направлении. – Вы отбросьте тот страх и прокрутите перед глазами лицо этого человека.

– Но я же видела его одного и всего несколько секунд, – она сопротивлялась отчаянно.

– Именно этого одного мы вам и покажем. Я гарантирую, что это он.

– А если я его не узнаю?

– Вы успокойтесь, соберитесь с мыслями, вспомните шаг за шагом, как все было, какое лицо вы увидели перед собой, и у вас обязательно все получится, – терпеливо подбадривая Аликову, я чувствовал себя в роли психолога, что, в общем-то, было не так далеко от истины.

Твердо мы так ни о чем не договорились, но на нужную волну Симу Хазметовну я настроил. Пусть свыкается с мыслью, что опознание обязательно будет и что ей предстоит важная миссия. Еще один аргумент, подтверждающий необходимость этого, я оставил в запасе.

Пока разворачивался процесс установления доверительного контакта с Аликовой, нельзя было упустить обретенную инициативу в отношении подозреваемого. Магкаев еще  нежился в постели, как его разбудил телефонный звонок. Трубку взяла сестра.

– Алик, это тебя, – громко, чтобы тот услышал в другой комнате, сказала она брату.

– Пусть подождут минутку, – попросил он.

Алихан с неохотой поднялся, влез в стоявшие рядом костыли и заковылял в прихожую. Но прежде, чем взять телефонную трубку, заглянул в ванную комнату, чтобы слегка освежить лицо. Когда он вышел, чтобы ответить на звонок, то вместо телефона увидел перед собой удостоверение офицера милиции.

Я представился. Попросил Магкаева одеться и поехать со мной. Объяснять, по какому поводу у нас возникли к нему вопросы, не стал. Ведь это была пока разведка боем. Мы приехали в Советский РОВД, зашли к Наталье Фридман, но, как мы с ней и условились заранее, не стали говорить ничего конкретного по разбойному нападению на Аликову.

С Магкаевым разговаривали недолго. Это была, скорее, проба сил. Он прекрасно понимал, что ради десятиминутного общения никто не будет прилагать столько усилий понапрасну. И сознавал, что находится в сантиметрах от ареста.

– Сейчас тебя отвезут домой, а ты хорошо подумай, какая за тобой вина. Подумай и прими правильное решение, – я пытался ему втолковать, что противиться неизбежному бессмысленно, и надо искать наиболее приемлемый и достойных выход из проигрышной ситуации.

Магкаев ничего не ответил. Но по его спокойному лицу было видно, что он на глупости не настроен и действительно будет крепко думать. Как Алихан впоследствии признался, он и не думал скрыться. «Не нравится мне бегать, прятаться, сидеть на чужой шее, тем более со сломанной ногой», – поделился он потом со мной мотивами такого решения. И, наверное, это правильно. Кочевая жизнь «на чемоданах», с постоянной оглядкой и подозрением всего и всех, не может быть полноценной по определению.

Но ключевой раунд был впереди. За время его раздумий я рассчитывал окончательно развеять колебания Аликовой и организовать решающее опознание. Но Сима оказалась крепким орешком. Она снова стала отнекиваться, и мне пришлось ее опять убеждать в правильности и необходимости задуманного. Когда лед растаял, я вынул из рукава последний козырь, сообщив ей о дерзком ограблении Есеновой.

– Четверых мы взяли, уже идет суд по тому делу. Если вы завтра, Сима Хазметовна, не опознаете одного из главарей, дело по нападению на вас окончательно развалится, и он будет совершать новые преступления.

– А без меня вы его не можете арестовать? – взмолилась женщина.

– Не можем. Без граждан мы вообще ничего не можем. Вот если бы Есенова нам своевременно сообщила о нападении, мы бы, не исключено, сели бы «на хвост» преступникам, и до нападения на вас дело бы не дошло. Вот и вы, если сейчас смалодушничаете, то в дальнейшем могут пострадать еще много людей.

Возразить Аликовой было нечего и, наконец, она согласилась. Как только это произошло, я позвонил Магкаеву и попросил его прийти завтра с утра ко мне в министерство. Это была своего рода лакмусовая бумажка: если бы он не пришел – значит, наш первый разговор оказался бессмысленным. Но я был уверен, что произойдет иначе.

И, действительно, на следующий день, а было 18 марта, Алихан позвонил мне из бюро пропусков точно в назначенное время. Он еще передвигался на костылях, но гипс умело прятал под широкие брюки. Поэтому несведущий легко мог принять его за инвалида. Позвонив в Советский РОВД и убедившись, что все, кому положено было быть – потерпевшая, понятые, двое мужчин, которые должны были во время опознания составить компанию Магкаеву – уже на месте, мы вместе с подозреваемым на моей «шестерке» выехали туда.

Войдя в кабинет следователя, Алихан, чтобы не отличаться от двух других кандидатов, которых мы подобрали для показа Аликовой, первым делом упрятал в угол свои костыли. Из трех расставленных у стены стульев мы предложили ему сесть на средний. Магкаев подумал-подумал и согласился, хотя мог выбрать любое место.

Пока готовилась процедура опознания, Сима Хазметовна сидела в соседнем кабинете и, естественно, была чрезвычайно взволнована. Я зашел к ней и попытался шуткой снять напряжение. Но она продолжала оставаться предельно сосредоточенной. Пришлось и мне подлаживаться к ее настроению.

– Все будет хорошо. Не спешите, сосредоточьтесь, и, даю голову на отсечение, вы его обязательно узнаете, – подбадривал я ее как мог.

И вот настал решающий момент. Аликова восприняла мои советы буквально. Она тянула с ответом минут пять, которые всем казались целой вечностью. Даже Магкаев, который поначалу внешне был спокоен, как мне показалось, начал нервничать. То ли она уловила эту невидимую глазу перемену, то ли помог Всевышний, или она действительно выхватила что-то из кладовой своей памяти, но, перефразируя известные слова вождя мирового пролетариата, «то, чего так долго ждали сотрудники милиции, свершилось!». Долго разгуливавший на свободе преступник в присутствии понятых был опознан – и по росту, и по облику, и по голосу, что и было зафиксировано в составленном тут же протоколе.

Правда, Магкаев попытался высказать претензию, ссылаясь на то, что один из двух предъявленных Аликовой на опознание мужчин, был совсем непохож на него. На это я ему резонно возразил: как раз смысл данной процедуры и сводится к тому, чтобы был выбран один из разных людей. Конечно, это не должны быть заведомо разнокалиберные фигуры, например, юноша и старик, то есть чувство разумности в возрасте, во внешнем облике и в голосе надо соблюсти. Но вместе с тем, мы не должны составлять тройку сплошь из одних близнецов. И мы поступили в полном соответствии с уголовно-процессуальным кодексом РСФСР.

Теперь у нас было полное право арестовать Алихана Магкаева по подозрению в разбойном нападении, совершенном на гражданку Аликову 29 мая 1987 года. Но перед тем, как увезти его и поместить в камеру предварительного заключения, мы разрешили переговорить «без протокола», что называется по душам, преступнику и его жертве.

– Алихан, зачем ты это сделал? – с искренней наивностью спросила его Сима Хазметовна.

– Сделал и сделал, сейчас уже ничего не изменишь, – огорченный, но не растерянный, Алихан ушел от прямого ответа.

Аликова была настойчива.

– Ты же такой молодой, видный парень, тебе нужно было все это? Загубил всю свою жизнь! – Симе Хазметовне было его действительно жалко.

– Я вижу, как вы и вам подобные живут, – неожиданно резко высказался Магкаев. – Вы что, на трудовую зарплату все это золото и бриллианты заимели?

– Побойся Бога, – опешила женщина.

– Скажи лучше спасибо, что мы тебя не тронули, – не унимался молодой человек.

– Как не тронули? Вы же мне чуть весь рот вместе с зубами не вывернули! Я две недели не могла ни есть, ни пить!

– Но мы же утюгом не стали тебя пытать. Ты же слышала, как недавно в Беслане в квартире поступили? Прижигали хозяина утюгом! А мы хотели, чтобы все по-хорошему получилось, – у Алихана была своя логика жизни, которая казенными фразами не могла быть поколеблена.

– Ладно, действительно поздно спорить и выяснять отношения, – смирилась Сима Хазметовна. – Но ты можешь мне сказать, если ты такой благородный, кто навел на меня?

– Подсказали знающие люди.

– Скажи кто? Хотя бы намекни! Я тебя только об этом прошу!

Но Магкаев в своем молчании был непреклонен.

За решеткой хорошо думается. А ситуация в корне изменилась. Поэтому наш подопечный, не ожидавший, что потерпевшая может его узнать, сразу вынужден был пойти на сотрудничество со следствием. Но в определенных пределах. Он так и не назвал соучастников преступления, твердо придерживаясь собственной версии.

В изложении Магкаева все обстояло так. Он случайно познакомился с двумя парнями из Ставрополя, которые спросили, где можно купить водку. Алихан указал на «стекляшку» – продуктовый магазин на «молоканке». Они купили водки и пригласили его выпить. Пошли на Терек. Разговорились. Ставропольчане рассказали, что привезли бычков, сдали их на мясокомбинат, а весовщица их обманула  в итоговой цифре на один нолик, а это немного-немало – больше двадцати тысяч рублей. Приезжие уже несколько дней упрашивали ее «вернуть награбленное», но та была непреклонна, вот они от безвыходности решили заглянуть на следующий день к ней домой для «последнего разговора». Так что Алихан пошел на дело исключительно из дружеских чувств к своим новым ставропольским знакомым.

Эта версия, совершенно очевидно, была шита белыми нитками. Об этом знали мы, сотрудники уголовного розыска, знал следователь, работники прокуратуры, знал и сам Магкаев. Мы даже уже вычислили, кто из участников мартовского нападения на Есенову принял участие в аналогичном преступлении спустя два с половиной месяца. Но доказать ничего не могли. Так этот пробел в виде словосочетания «Магкаев и два неустановленных лица» и остался в двух приговорах народного суда Советского района.

Первое заседание состоялось в начале июля 1988 года. Магкаеву дали десять лет. Но адвокат нашел какую-то зацепку в виде некоторого расхождения в показаниях потерпевшей на предварительном следствии и в суде, что позволяло претендовать на небольшое смягчение приговора. Когда он сказал об этом Магкаеву, тот во избежание худшего попросил оставить все, как есть. Но дотошный юрист не унимался и просил согласия на подачу жалобы, уверяя, что сумеет скостить минимум два года. В конце концов Алихан согласился.

В августе под председательством В.Джиоева в народном суде Советского района состоялось новое разбирательство. Оно длилось недолго. Магкаев, смирившись со своей участью, внешне довольно безразлично взирал за словесной эквилибристикой, приправленной юридическими терминами и набором статьей уголовного кодекса. Кульминацией судебного заседания стал приговор, после оглашения которого Алихан почувствовал себя опустошенным. «Я же говорил этому молодому петушку, чтобы не лез, куда не следует», – глядя на улыбающегося адвоката, клял он себя, на чем свет стоит.

После возвращения в СИЗО сокамерники его не узнали. Они провожали на суд молодого человека, который, несмотря на превратности судьбы, с оптимизмом смотрит в будущее, а встретили почти старика с погасшим взглядом. Алихан молча прошел к своему месту, залег на нары и отвернулся. Когда на следующий день его осмелились спросить о причине такой метаморфозы, то удивились.

– Никогда не слышал такого, чтобы второй суд при тех же обстоятельствах дал вместо десятки девятнадцать, – демонстрировал юридические знания и человеческое сочувствие тот, кто сидел в камере дольше всех.

– Я и сам не понимаю, что произошло, – недоумевал Магкаев. – Теперь выйду на волю пожилым.

Он не скрывал своего огорчения, как не скрывал и неописуемой радости, когда через несколько дней выяснилось, что на суде у него произошел просто обман слуха. Вместо девяти лет, которые ему определили в приговоре, Алихану послышалось девятнадцать. Как говорится, сам себя высек. Теперь он в душе хвалил адвоката и хулил судью, который, по его мнению, то ли устав от чтения, то ли по инерции так не акцентировано огласил заключительную, главную часть приговора.

Если Магкаев определился со своим будущим уже в августе 1988 года – всего через пять месяцев после ареста, то у остальной четверки, которая, к слову, в своих официальных показаниях также наложила «табу» на участие Алихана  в разбойном нападении на Есенову, судебная дистанция оказалась намного длиннее.

5 июля народный суд Советского района в третий раз признал виновными в совершении преступления  Габеева Валерия Захаровича, Хестанова Бориса Германовича, Кундухова Олега Казбековича и приговорил их соответственно к девяти, к шести и к двум годам и шести месяцам лишения свободы без ссылки, с конфискацией имущества и отбыванием наказания в колонии усиленного режима. А в отношении Бурдули Владимира Павловича суд вынес определение о выделении дела в отдельное производство и назначении психиатрической экспертизы.

Однако уже в августе, рассматривая кассационные жалобы, которые поступили как со стороны подсудимых, так и со стороны потерпевшей, судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СО АССР признала приговор незаконным и подлежащим отмене «в связи с существенным нарушением норм УПК РСФСР при производстве судебного следствия». Дело было направлено в тот же суд на новое рассмотрение.

Следственная канитель, которую удлинило решение о назначении психиатрической экспертизы, продолжалась еще несколько месяцев. И только 18 апреля 1989 года народным судом Советского района под председательством П. Кусаевой был вынесен окончательный вердикт.

Подсудимые Габеев В.З., Хестанов Б.Г., Бурдули В.П. вступили в преступный сговор с целью завладения личным имуществом Есеновой И.К., проживающей в г. Владикавказе по ул. Тбилисской, путем открытого похищения совместно с неустановленным лицом. Преступление ими совершено при следующих обстоятельствах.

2 марта 1987 г. примерно в 10 часов для осуществления преступного замысла Габеев В.З., Бурдули В.П. и неустановленное лицо путем свободного доступа проникли в квартиру Есеновой И.К., оставив  Хестанова Б.Г. внизу для страховки. Бурдули В.П., пройдя в спальную комнату и увидев в кровати Есенову И.К., вытащил из-за пояса нож и, приставив к горлу последней, потребовал выдать 50 тысяч рублей, при этом угрожая, что в случае отказа будет резать сына, мужа, а потом ее. В то же время в другой комнате Габеев В.З. и неустановленное лицо имеющейся у них бельевой веревкой связали сына и мужа Есеновой И.К., положили их на пол вниз лицом и, угрожая ножами, требовали показать место, где спрятаны деньги.

Когда Есенова И.К. закричала, то Бурдули В.П. схватил ее за горло и сдавил, затем накинул на шею петлю из бельевой веревки, которую принес с собой, рукой наносил удары по лицу, кончиком ножа водил по ее шее, требуя выдать деньги. Есенова И.К. дважды теряла сознание. Опасаясь за жизнь сына и мужа, она согласилась выдать 15 тысяч рублей, попросив отсрочить выдачу денег на сутки. 3 марта 1987 г. Есенова И.К. передала 15 тысяч рублей незнакомому парню.

Подсудимые Габеев В.З., Хестанов Б.Г., Бурдули В.П., Кундухов О. К. написали и направили Есеновой И.К. два письма, в которых под угрозой насилия над ней и ее близкими требовали передать деньги в сумме 35 тысяч рублей. Первое письмо было написано и послано в июне, а второе – 10 ноября 1987 г. Тем самым совершили вымогательство личного имущества граждан под угрозой насилия над потерпевшей и ее близкими.

В судебном заседании Бурдули В.П вину свою в предъявленном обвинении признал частично… Подсудимый Габеев В.З. виновным себя не признал… Подсудимый Хестанов Б.Г. виновным себя признал частично… Подсудимый Кундухов О. К. виновным себя признал. Однако, помимо частичного признания, вина их доказана материалами дела.

Руководствуясь статьями 300-303, 307, 309, 315, 317 УПК РСФСР, суд приговорил:

Бурдули Владимира Павловича к десяти годам лишения свободы без ссылки с конфискацией имущества и отбыванием наказания в колонии усиленного режима;

Габеева Валерия Захаровича к девяти годам лишения свободы без ссылки с конфискацией имущества и отбыванием наказания в колонии усиленного режима;

Хестанова Бориса Германовича к шести годам лишения свободы с конфискацией имущества и отбыванием наказания в колонии усиленного режима;

Кундухова Олега Казбековича к двум годам и шести месяцам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.

В соответствии со ст. 62 УК РСФСР Кундухова Олега Казбековича подвергнуть принудительному лечению от наркомании (пирогенная терапия противопоказана).

Автомашину ВАЗ-2106 госномер В 53-88 СЕ конфисковать и обратить в доход потерпевшей Есеновой И.К. в счет возмещения ущерба. Взыскать с Габеева В.З., Хестанова Б.Г., Бурдули В.П. солидарно в пользу Есеновой И.К. 25843 рубля.

После вынесения приговора последовала очередная вереница кассационных жалоб. Однако на этот раз судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СО АССР оставила приговор без изменений, подтвердив справедливость вынесенных решений.

Мы случайно встретились с Алиханом Магкаевым через семнадцать лет. Я уже давно завершил службу и окунулся в череду нескончаемых повседневных забот, так свойственных малому бизнесу. Около «Банка Москвы» меня неожиданно окликнули. Обернувшись, я увидел лицо, которое мне кого-то напоминало.

– Не узнаете? – спросил меня солидный мужчина со следами натруженных рабочих рук.

– Не узнаю, – признался я после паузы, которая не выручила мою память.

– Магкаев Алихан, – представился мужчина, с которым когда-то столкнула меня судьба.

Мы разговорились. Алихан рассказал, где тянул лямку в неволе: полгода – в Дачном, потом – в Дагестане, год – в Сибири, а завершил – снова под Махачкалой. Он отбыл срок от звонка до звонка. Мне особенно приятно было осознавать, что эти девять лет его не сломали и не озлобили. Пройдя суровую жизненную школу и вступив в серьезный возраст, Магкаев, и это бросалось в глаза, многое переосмыслил и стал дорожить собственной судьбой. Он устроился работать на стройке бетонщиком, во многих элитных многоэтажках Владикавказа, характерной приметы современной архитектуры, есть и его труд. Алихан обзавелся семьей, у него заботливая жена и красивый ребенок.

Впрочем, при всем появившемся жизненном прагматизме, он и сам остался в душе ребенком, наивным романтиком уходящей эпохи. Под конец разговора Алихан поделился со мной поразительным откровением, который, думаю, стоит привести.

«Я много думал над тем, почему меня бог наказал, и я оказался в тюрьме, – начал свой монолог он. – И, кажется, понял. Перед тем, как мы пойти на Аликову, мы с Валехой зашли в Ильинскую церковь и поставили свечки перед иконой Святого Георгия. Мы стояли, и тут я ему предложил, если все будет нормально, если деньги возьмем, то надо будет барана зарезать, поехать куда-нибудь за город и воздать Всевышнему, ниспославшему нам удачу. Валеха горячо поддержал меня. Но мы не сделали этого. Барана не зарезали, забыли в суете сует о том, что сами же произносили перед ликом святого. Нас ведь никто за язык не тянул. Вот бог и наказал нас. А барана я зарезал, когда уже освободился – с опозданием на десять лет».

Эх, Алихан-Алихан! Никогда не доводило до добра стремление построить свое благополучие на причинении зла другим. Да и если бы в жизни было все так просто, если бы счастье измерялось количеством жертвенных баранов, то, смею заверить, несчастливых, по крайней мере, в Осетии, где с этим делом полный порядок, не осталось бы вовсе. Но можно ли измерить по этой нехитрой шкале ценностей улыбку собственного ребенка, тепло домашнего очага, хорошеющий облик родного города, по улицам которого мы каждый день спешим на работу или с наслаждением прогуливаемся? Мне кажется, что сама жизнь Магкаева, сама его судьба дала убедительный ответ на все главные вопросы.