«Их здесь не будет»

// Конфликт в Пригородном районе по-прежнему в замороженном состоянии

В Северной Осетии и Ингушетии вспоминают события девятнадцатилетней давности — осетино-ингушский конфликт 1992 года. Корреспондент «МН» прошел по улицам, которые были полем боя, и побывал на единственной в стране административной границе, до сих пор напоминающей границу двух разных государств.

Стрелять начали ночью с 30 на 31 октября 1992 года: вооруженные группы из Ингушетии вторглись на территорию Северной Осетии. Вспыхнул весь Пригородный район, полукольцом охватывающий с востока Владикавказ. 1 ноября Кремль ввел в зону конфликта войска, 2-го объявил чрезвычайное положение.

До депортации ингушей в 1944 году Пригородный район относился к Чечено-Ингушетии, но после реабилитации высланных народов в 1957 году не вернулся в ее состав. А ингуши в район возвращались. В качестве компенсации Чечено-Ингушетия получила тогда три ставропольских района севернее Терека. Но в 1992-м Чечня существовала отдельно от Ингушетии, и эти районы остались за Чечней. В 1992-м Верховный совет РФ обсуждал закон о реабилитации репрессированных народов, в том числе территориальной. Часть ингушских лидеров сочла, что пришло время осуществить ее на практике.

Пригородный район остался за Северной Осетией, а ингушские беженцы через несколько лет начали возвращаться. Многие села Пригородного снова смешанные или даже преимущественно ингушские. Но конфликт не исчерпан. Официальной оценки войны 1992 года до сих пор нет. Драму тех дней в Ингушетии считают геноцидом ингушей, в Северной Осетии — войной против осетин с целью захвата земель Пригородного района.

Нынешний глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров сам из Пригородного, он почти каждый день ездит из Ингушетии домой. Граница двух республик стала гораздо прозрачнее, но это все равно рубеж, по обе стороны которого два недружелюбных друг к другу мира.

В 2009 году главы Ингушетии и Северной Осетии подписали программу действий по развитию добрососедских отношений. «С 1992-го таких программ и договоров было подписано больше 180. Ни один документ не принес результатов, — считают в ингушском отделении правозащитного центра «Мемориал». — Если бы не исключительные отношения между главами, конфликт давно вспыхнул бы снова: достаточно бытовой ссоры».

Сергей из Октябрьского (Северная Осетия) все дни войны провел дома, помогая осетинским добровольцам. «Когда все началось, нам нечем было защищаться, — говорит он. — Мы просто стояли возле дома и смотрели на трассирующие пули над головой — ингуши обстреливали нас с другого берега. Наш дом защитила школа, иначе был бы как дуршлаг».

Сергея сильнее самого факта войны задело то, что ингуши, зная о нападении, уехали, никого не предупредив: «Ни один даже не намекнул! Я тогда на базаре работал, они всю выручку в тот день забрали и исчезли. Ученики-ингуши моей мамы, которая работала учительницей, не пришли на занятия. А ночью начались обстрелы».

В Октябрьское не вернулся почти никто из ингушей, живших здесь до войны. После конфликта для возвращения были закрыты села, где шли самые тяжелые бои: Терк, Октябрьское, Ир, Чермен, Камбилеевка. Местные жители рассказывают, что в 1992 году здесь творились страшные зверства. Возвращение ингушей создало бы опасность возобновления конфликта, поэтому официально оно откладывалось до восстановления «морально-психологического климата». Первые попытки возвращения — ингуши переставляли на окраины сел свои бытовки из лагерей беженцев — заканчивались поджогом бытовок.

Сейчас возвращаться в эти села разрешено, но реально вернувшихся единицы. Закрытыми остаются Терк, Южный, Чернореченское и Балта: они попали в так называемую водоохранную зону, откуда отселили всех, включая осетин. Ингушским семьям из этих сел пообещали участки за пределами зоны.

В Ингушетии осетинская версия событий непопулярна. Пострадавшими здесь считают себя. Бежавшие из Пригородного района рассказывают, какие ужасы пережили осенью 92-го и как живут уже 19 лет изгнанниками в собственной стране.

«Нас били, брали в заложники, я еле вырвалась из Владикавказа, — рассказывает Малкан Цорова, беженка, до сих пор живущая в Назрани в лагере беженцев, который официально называется «местом компактного проживания». — Сама я из осетинского поселка Мизур, но вернуться не могу, в моей квартире давно живут другие люди». В некоторых случаях ингушам удается отстоять право на жилплощадь в судах Северной Осетии, но далеко не всем.

В Ингушетии остается около 1600 беженцев без крова. Эта цифра должна говорить, что последствия конфликта преодолены: в графе возвращенных значится не менее 12 тыс. человек, остальные, по-видимому, обустроились в Ингушетии или в других регионах. Но несколько сотен семей все еще пытаются вернуться.

Еще важнее проблема принадлежности земли: хотя Ингушетия закрепила границы своих муниципалитетов, что, по сути, означает отказ от притязаний на Пригородный, для ингушей эта территория — Западная Ингушетия. Постпред Ингушетии в Москве Ваха Евлоев считает, что разумный выход — прозрачность региональных границ, чтобы они перестали иметь практическое значение. Для Осетии это едва ли приемлемо: здесь опасаются, что возвращение беженцев и без переноса границы сделает Пригородный район ингушским.

«Значительное количество ингушей вернулось, — рассказал «МН» Тамерлан Акиев, глава ингушского офиса «Мемориала». — Для тех, кто не мог вернуться непосредственно в родные места, выделена земля. Но до сих пор есть места, куда ингушей не пускают».

Осетинские жители центра пограничного села Чермен о возвращении беженцев даже разговаривать не хотят. Они спокойно, но со сталью в голосе говорят: «Их здесь не будет».

«Ингушский след» в Осетии склонны видеть в любом преступлении. Боевики, захватившие школу в Беслане, попали сюда из Ингушетии; у машины, взорвавшейся год назад у Центрального рынка во Владикавказе, были ингушские номера. В Ингушетии уверены, что «анонимные» силовики, проводящие операции, в результате которых пропадают жители, чья принадлежность к боевикам не всегда доказана, заезжают из Осетии. Все это нормализации отношений не способствует.

Сейчас ингуши в Осетии живут анклавами. Аслан Хадзиев, ингуш по национальности, житель села Дачное, подтверждает это: он вернулся еще в 1996-м, и у него около 3 тыс. ингушских соседей. Но почти все они учатся и работают в Ингушетии. «В Осетии перспектив у них практически нет», — говорит Хадзиев. Это парадокс: Ингушетия — один из лидеров по уровню безработицы.

Анастасия ЯМЩИКОВА,
«Московские новости», 2.11.2011