«И холодное прошлое заговорит о походах, боях и победах…»
// Археологические «жемчужины» Осетии – в Нартиаде Махарбека ТУГАНОВА
В сфере необыкновенно разносторонних интересов Махарбека Туганова, народного художника Северной Осетии и заслуженного деятеля искусств Грузинской ССР, выдающегося иллюстратора нартовского эпоса, очень серьезное место занимали вопросы, связанные с изучением истории, фольклора, этнографии и археологии его родной Осетии.
В 1926 году, после проведенной автором кропотливой источниковедческой работы, выходит обширная статья М.Туганова по средневековой истории Осетии – Алании, написанная на основе персидских, арабских, китайских и западноевропейских письменных источников XII-XV веков, а также «Географии» грузинского царевича Вахушти (XVIII в.). А наследие Туганова-нартоведа использовали в своих исследованиях, посвященных нартовскому эпосу, такие видные ученые, как В.И.Абаев и Ж. Дюмезиль. «Чтение статьи Туганова «Кто такие Нарты?» убедило меня, что осетины сохранили в своих сказаниях память о социальной системе, близкой к древнеиндийской», – писал, к примеру, последний.
Отлично зная, с одной стороны, сам эпос, будучи воспитан в традициях народа-создателя эпоса, и получив, с другой стороны, высшее образование европейского уровня и обладая энциклопедическими познаниями в самых широких сферах науки и искусства, Махарбек Туганов очень серьезное внимание в своих прославленных иллюстрациях к нартовскому эпосу уделял фактору исторической достоверности.
Еще весной 1901 г. он, как пишет биограф и друг Туганова Мусса Хаким, будучи тогда слушателем Петербургской художественной школы Я.О. Гольдблата, стал, приехав на каникулы домой, в Осетию, свидетелем раскопок, которые проводились Х.Кануковым на Кобанском некрополе. Археологический материал из них молодой художник использует для своих рисунков и набросков. «В поисках предметов материальной культуры предков осетинского народа он отправляется в селение Кобан, где уже в течение нескольких десятилетий велись раскопки древнего кладбища бронзового века. Орнамент подвесков, аграфов, фибул, рукояток мечей и других предметов Кобанского некрополя поразил Махарбека сходством с мотивами орнамента современных осетин. Во время экскурсии в Кобан во многом подтвердились его смутные догадки о генетической связи этих двух культур», – писал М. Хаким.
А уже позднее, в своей статье «Осетинское народное искусство», Туганов анализирует прикладное искусство Осетии, сравнивая его образцы с археологическими материалами скифо-аланского и кобанского культурного круга. В этой своей статье он связывает орнаменты на бронзовых топорах кобанской культуры с орнаментами Грузии, Армении и с «древнегреческой культурой острова Крит». Особое внимание обращает и на кобанские и скифо-сарматские образцы «звериного» стиля, находя им параллели в материальной культуре осетин. М.Туганов так писал о корнях осетинского народного искусства: «Народное творчество осетин выработало свой стиль, свой орнамент на ряде прошлых веков своего исторического развития – от неолита, предкобанской и кобанской бронзовой культуры, скифо-сарматской, и вплоть до начала XIX века».
Иллюстрацией к данным суждениям М.Туганова служит его же картина «Скифо-сарматский быт». Вот как характеризует ее Мусса Хаким: «…Единственной в своем роде является картина «Скифо-сарматский быт», рисующая быт отдаленных предков осетинского народа… Все, от девичьих украшений до кинжала воина, от звериной шкуры на плечах старика до вражеских скальпов на поясе его гостя, правдиво воскрешает образы далеких предков осетин. Кобанский инвентарь и сказания о нартах дали Махарбеку Сафаровичу возможность творчески воссоздать эти образы с такой художественной и научной убедительностью, что картина эта, помимо своих живописных достоинств, имеет глубоко познавательное значение».
В том, что в нартовском эпосе присутствует и историческая составляющая, сегодня уже сомневаться не приходиться. Как писал В.И.Абаев, «…если мифологическая основа нартовской эпопеи не вызывает сомнений , то столь же бесспорна ее историчность . Мы видим на каждом шагу, как сквозь традиционные мифологические схемы , модели и мотивы проступают черты истории, конкретной истории конкретного народа». На этих же позициях твердо стоял и Махарбек Туганов – и как фольклорист-нартовед, и как художник.
В частности, это подтверждается его статьей «Новое в нартовском эпосе», в которой он к древнейшим циклам эпоса относит малоизвестные сказания, записанные от сказителей Андиевых. В том числе это сказание об амазонках, которыми предводительствовала прекрасная воительница – дочь Даргавсара.
Его корни исследователь относит к скифо-сарматскому времени (сравнивая героинь сказания с геродотовскими амазонками), а возможно, и, к более раннему периоду – периоду разложения матриархата. В вышеупомянутой статье Туганов приводит данный эпический сюжет со своими комментариями: «В бою нартов с великанами участвует отряд девицы «Даргавсары чызг» (дочь Даргавсара , переодетой в мужской костюм, как и весь ее отряд…
Вся эпопея об этом воинственном отряде женщин, данная Андиевым, обстоятельства, побудившие их слиться в один целый отряд, их тренировка в лесу, их клятва уничтожить врага – все это одна из лучших мировых легенд об амазонках».
Иллюстрацией вышеизложенных утверждений Туганова служит его же графический лист «Тренировка нартовских женщин», где, кстати, на поясе одной из амазонок (девушка, стоящая в седле) опять фигурирует навершие меча в стиле кобанской археологической культуры.
Одним из древнейших циклов осетинского нартовского эпоса считается цикл Саоссы (в некоторых случаях он даже называется сказителями в качестве первого нарта). В картине Туганова «Сауассайы фастаг х?т» главный герой этого сказания изображен в момент своей последней битвы с уаигами. Не вдаваясь в целом в описание картины, хотелось бы обратить внимание на три главных атрибута вооружения нарта: палицу, кинжал и топор. Палица эта в эпосе названа металлической, в некоторых случаях – медной, в некоторых – железной. А среди вооружения археологических культур Кавказа эпохи поздней бронзы металлические палицы встречаются как весьма распространенный вид оружия. Типичны они и для кобанской культуры – и как вид вооружения, и как символ власти. На поясе нарта М.Туганов изобразил кинжал, совмещающий в себе черты кинжалов, характерных для разных культур и исторических эпох – от кобанской (роговидное навершие ) до позднесредневекового и, в целом, типичного общекавказского наконечника ножен. Но наиболее интересен в картине, на мой взгляд, топор, висящий на кожаной петле сбоку у пояса героя – как это и устанавливается исследователями для кобанских бронзовых боевых топоров. Характерный изгиб лезвия топора, в целом его форма, и, наконец, характерная для кобанских топоров короткая рукоять, – все это не оставляет сомнений в том, что художник изобразил здесь именно данный культурный атрибут, хорошо знакомый ему по раскопкам Х. Канукова. Таким образом, на картине изображена триада вооружения, наиболее характерная для кобанской культуры: бронзовый топор, кинжал и палица или булава (каменная, костяная, металлическая).
К древнейшему поколению нартовских героев относил М.Туганов и Бора-Болат-Курда, также связывая этого персонажа с исторической эпохой бронзы. «Как представитель бронзовой эпохи… в Андиевских сказаниях выведен нарт Бора-Болат-Курд, что значит в переводе: «Медью сильный кузнец». А М. Хаким так характеризует иллюстрации Туганова к циклу Бора-Болат-Курда: «Головные уборы, оружие персонажей украшены бараньими головками – типичным украшением кобанской культуры». Как известно, на Кавказе в отдаленные времена процветал культ божества, олицетворявшегося фигурой барана. В Осетии вплоть до 30-х годов прошлого столетия сохранились святилища, воздвигавшиеся в честь этого божества «Фыры дзуар».
Кобанские мотивы в виде упоминавшихся выше бараньих голов с витыми рогами присутствуют и среди атрибутов украшения оружия «старейшины нартов» – Урызмага. Это – навершия меча и посоха-копья, а также верхушка шлема на эскизе художника к спектаклю «Нарт Батрадз». Аналогичные кобанские мотивы присутствуют на шапочке Шатаны (эскиз к спектаклю «Нарт Батрадз»). Здесь хотелось бы добавить, что В.И.Абаев относил нартовского Урызмага и Шатану к «древнейшим мифологическим образам» эпоса.
Кобанскими являются также навершия мечей на картине «Смерть Ахсара и Ахсартага». Меч с кобанским зооморфным навершием присутствует и в картине М. Туганова «Похищение Дзылау и Болатбарзаем сестры гумиров». А в двух вариантах работы «Смерть Ахсара и Ахсартага» художник украсил платье Дзерассы изображениями рыб в характерном стиле, аналогичном для кобанской иконографии.
Кобанские атрибуты присутствуют у Туганова также в образе Сослана. Наиболее яркий пример этому – топор в руке героя на картине «Сослан в загробном мире». Навершие меча Сослана в картине «Смерть Тотрадза» также имеет кобанский облик.
На мой взгляд, кобанскими мотивами навеян и образ Афсати, изображенный на иллюстрации М.Туганова к одноименному стихотворению К.Л.Хетагурова. На голове колоритного бородатого старика, выглядывающего из-за туч, художник одновременно изобразил рога оленя, тура (или горного барана) и серны (или косули). Подобный собирательный образ кавказской фауны, обозначенный тремя парами рогов разных животных мы видим на сложной бронзовой подвеске из Фаскау (Горная Дигория). Весьма схожие, также тройные композиции, но уже состоящие из целых рогатых голов животных, представлены на кобанских бронзовых булавках из Кумбулты.
Глубокой архаикой веет и от образа нарта Дзылау с картины М.Туганова «Нарт Дзылау на оленях», на которой герой эпоса изображен верхом на двух оленях. Аналогичный сюжет (олень с сидящим на нем человеком) имеется на кобанской керамике.
Приведенные примеры далеко не исчерпывают всех исторических элементов, нашедших отражение в художественном творчестве М.С.Туганова. В целом, однако, можно заключить, что, наделяя персонажей нартского эпоса в своих иллюстрациях теми или иными разновременными культурно-хронологическими атрибутами, художник четко соблюдал тенденцию: для одних героев характерны одни такие атрибуты, другим же присущи совершенно другие. В качестве примера можно привести образ Батрадза. При всем многообразии тугановских сюжетов на тему этого образа, в них ни разу не присутствует ни один культурно-хронологический атрибут эпохи меди, бронзы или раннего железа. Батрадз всегда изображается Тугановым именно «булатным», с соответствующими эпохе развитого железа (или другими словами, – сармато – аланской эпохе) атрибутами.
Было бы, конечно, не совсем правильно искать в полотнах и графических листах М.Туганова, созданных на темы устного народного творчества осетин, точные археологические реконструкции. Исторические эпохи обозначены в них опосредовано. Но сколько там моментов, когда рядом с массой фантастических элементов, в картине вдруг обозначается предмет, переданный часто с точностью археологического чертежа! Именно через такие предметы – индикаторы, через их количество и то место в композиции рисунка, которое они занимают, Туганов – художник, на мой взгляд, и датировал примерные исторические рамки бытования того или иного цикла или сюжета нартовского эпоса.
На момент создания им иллюстраций к эпосу еще не были разработаны многие ключевые вопросы древнекавказской истории, археологии, и в особенности, – фольклористики. Кроме того, М.С.Туганов не имел ученых степеней по этим дисциплинам. В его научных работах по нартовскому эпосу или истории Осетии возможны отдельные неточности.
Однако огромный практический и теоретический опыт М. Туганова в таких областях знания, как осетинский фольклор, материальная культура и искусство осетин, позволили ему создать лучшие на сегодняшний день (а, возможно, они останутся таковыми и в обозримом будущем) художественные иллюстрации к нартовскому эпосу. Иллюстрации, которые являются гениальными по уровню фантазии и творческого прозрения художественными композициями…
Х.ЧШИЕВ, научный сотрудник Института истории и археологии при СОГУ им. К.Хетагурова,
«Северная Осетия», 16.06.2011
