Есть отчий дом, где чтят его и помнят…

Арина ТЕДЕЕВА

Горцы Осетии – люди особенные. Выросшие вдали от городской суеты и изнеженного бытия Владикавказа, в красивых, но суровых горах, где неустанный труд – естественный образ жизни, они обладают необычным складом ума и упорным характером. Какие бы жизненные препятствия не попадались на их пути, они никогда не сдаются. Никогда не пройдут мимо чужого горя, ни при каких обстоятельствах не разменивают на блага свои убеждения. Они не ищут легких путей и даже не подумают переложить свою работу на чьи-то плечи. Горцы прямолинейны, у них на лицах все написано. Поэтому когда другие люди изворачиваются, нарушают данное слово – это за гранью их понимания.

Таким и был Таймураз Хаджеты, мой земляк, мой друг, мой кумир. Мужественный, гордый, общительный, он без памяти любил свой Кударгом, любил петь осетинские героические песни и готов был слушать их часами. Насколько он был открыт для всех, настолько был и раним…

Мы родились с ним в одном ущелье, ходили в одну школу, но познакомились лишь в 1972 году, будучи уже студентами. В рейсовом автобусе Квайса-Цхинвал нас представил друг другу его родственник и мой однокурсник Сурен Хугаев. Мы только-только поступили в театральное училище им. Щепкина при Малом театре Союза ССР и, не скрывая радости, держали курс на Москву. А Таймураз пребывал не в самом лучшем расположении духа. Он уже был студентом четвертого курса Литературного института им. Горького и сокрушался, что лето упорхнуло так быстро, приходится покидать родные края, и его сердце остается здесь, на Родине.

Окрыленная предстоящим свиданием с Москвой, с ее классическим театральным миром и выдающимися педагогами (так все и оказалось), я не могла понять в полной мере такой большой грусти в настроении нашего спутника. Ведь он тоже едет не на прогулку, а вдохнуть полной грудью творческую атмосферу большой столицы. И тут он стал читать новые стихи, которые родились у него под впечатлением вынужденного расставания с отчим домом. Это были пронизывающие строки о родных горах, о своих корнях. Они меня буквально заворожили. К тому же Таймураз читал так эмоционально и так искренне, что на глаза наворачивались слезы.

А потом потрясший меня молодой поэт поделился сокровенным: где бы он ни был, что бы ни делал, во сне он всегда возвращается к истокам, в Кударское ущелье. Только здесь, с несокрушимой убежденностью  заметил он, в его сердце рождаются настоящие стихи, и поет душа.

«Вы это сами поймете после первого года учебы», – сказал он нам с Суреном, «новобранцам», на правах бывалого студента.

И все было именно так. Москва, конечно, это высочайший уровень знаний, это обретение профессии, уроки на всю жизнь. По крайней мере, для всех нас, попавших в осетинскую театральную студию. Но все равно рано или поздно осознаешь, что часть тебя – там, на квайсинской земле, в недрах Кударского ущелья – Кударгома. Как прав все-таки был Таймураз!

В Москве мы с ним продолжили общение. Осетинское студенческое сообщество в столице оказалось дружным, сплоченным. Нередко по праздникам центром встреч становилось наше общежитие.

Однажды на старый Новый год мы с однокурсницами напекли пирогов, приготовили по бабушкиным и маминым рецептам различные национальные блюда. Не успели накрыть стол, как нагрянули гости-земляки: студенты всегда остро чувствуют такие моменты. Таймураз Хаджеты, Алеш Гучмазов, Марат Бурнацев из Литинститута, Феликс Тадтаев из МГУ, скульптор Лазарь Гадаев и другие ребята быстро создали праздничную атмосферу. Было весело, шумно, играла музыка, все так активно занимались последними приготовлениями, что здание нашего общежития на Неглинке, простоявшее в центре Москвы более ста лет, не было готово к такому повороту событий. В один момент старая-престарая проводка не выдержала, и погас свет. Возник маленький переполох, кто-то вызвал аварийку, но нас это происшествие нисколько не огорчило. Мы зажгли свечи, и стало еще романтичнее.

После произнесенных тостов, спетых песен, рассказанных анекдотов и интересных историй из жизни, мы попросили наших поэтов почитать стихи. Бурнацев почему-то стал декламировать Есенина, а Хадже – так мы звали Таймураза – прочитал свое стихотворение-притчу про старую собаку. Он так раскрыл нам образ чувствующего близкую кончину пса, что наши сердца наполнились состраданием, многие, не стесняясь, прослезились. Мы попросили поэта записать это стихотворение нам в тетрадь. Это было 35 лет тому назад, а все так явственно стоит перед моими глазами!

С самого начала нашего знакомства Таймураз обращался ко мне «мæ хо» (сестра). Он меня считал своей сестрой только лишь потому, что мы были земляками. Так всегда и относился.

Пролетели студенческие годы, местом моего пребывания стал Владикавказ, и, надо же, вновь мы с Хадже очутились в одном городе. Я уже работала на Северо-Осетинском телевидении режиссером в редакции литературно-драматических передач, и мы с ним часто виделись, когда он приходил к своим друзьям-однокурсникам – Тотрадзу Кокаеву, Гастану Агнаеву, Ларисе Кусаевой. И непременно всегда интересовался, не обижает ли меня кто-нибудь. Позже он посвятил мне одно из своих стихотворений, и я очень этим горжусь.

А потом были наши совместные проекты, рассказывавшие зрителям о творчестве Таймураза. Только сейчас я осознала то, насколько это было своевременным. Благодаря этому сохранились несколько программ с живым голосом блистательного осетинского поэта.

Никогда не забуду, как он не раз и не два просил тогдашнего руководителя телевидения Булата Фидарова дать возможность выехать съемочной группе в его родное село. Речь шла о программе, приуроченной к его 50-летнему юбилею.

Как только он узнал, что мы задумали снимать в Кударском ущелье, загорелся этой идеей. Его радовала сама возможность побывать в родном селе. И он мечтательно говорил: «Вот поедем домой, и будем снимать там и на берегу речки, и на пригорке возле святилища. Буду делать все, что ты меня попросишь. Любые стихи почитаю, лишь бы ты там снимала! Весь луг скошу, представляешь запах свежескошенной травы – это же фантастика!».

Труд горца тяжел, но притягателен. Поэт готов был скосить весь луг своей юности ради съемок на Родине.

Как же он хотел запечатлеть в видеокадрах то, чем он жил и дышал все эти годы! И как же черствы, глухи оказались чиновники. Глас поэта не был услышан. То мы находили бензин, а машины не было, то машину без бензина. А когда достали и то, и другое, не оказалось свободной видеокамеры. Так мы потеряли три летних месяца, пока в довершении всего не затерялся сценарий телепередачи, автором которого был Станислав Кадзаев.

Сегодня трудно это представить, но нам так и не удалось осуществить задуманный проект. «Больше нам с тобой не попеть в родном Кударском ущелье», – после всех наших мучений огорченно сказал Таймураз. И, хотя тогда жизнь казалась долгой и бесконечной, это были вещие слова.

В конце концов, мы с оператором Валерием Мирзоевым отвели его на Сапицкую. Это, конечно, было совсем не то, но я, как могла, успокаивала Таймураза: «Здесь тоже чудесное место, и получится замечательно. Посмотри, как кругом красиво!» Но все равно чувствовалось, что он читает стихи не так, как он это делал бы в родном селе. Тем не менее, эта телевизионная передача стала единственной большой программой о нем и о его творчестве.

Тонкий по натуре, Таймураз в отличие от людей, равнодушных к проблемам других, всегда старался войти в положение каждого. Даже любой божьей твари. Его сестра Ксения рассказала как-то мне один случай. Таймураз каждое лето приезжал в родное село. И вот как-то он долго писал одно стихотворение – всю ночь свет в его комнате горел. Под утро он чуть-чуть подремал, встал, попил молоко и опять сел писать. Сестра подошла к нему и хотела смахнуть веником паука. Таймураз остановил ее: «Не трогай его. Он тоже трудился со мной все это время. Это мой напарник».

И в таком содружестве у него рождались бессмертные строки. На стихи Таймураза написано много песен. Причем все они сделаны по велению души и сердца. Это не как бывает обычно: кто-то напишет что-то рифмованное, и бегает везде, просит, чтобы написали музыку и исполнили, берет измором и настырностью. Как-то я дала сборник стихов Хаджеты композитору Мурату Плиеву. И он не уставал восхищаться: «Какая поэзия! Иногда прихожу домой, безумно уставший, а как возьму книжку, почитаю, так и усталость исчезает».

Хадже был хорошим рассказчиком и в свои разные жизненные ситуации вплетал зарисовки из Нартского эпоса, я всегда поражалась, как он умело это делал. А его любовь к лошадям – это особая тема. Я их тоже любила, и мы часто в городской среде вспоминали о былых временах.

Творческое завещание Хаджеты.

Однажды я рассказала ему случай, который в то лето произошел с моим дядей. Тот проскакал изрядное расстояние, а на подъезде к селу решил дать коню отдых. Сам тоже прилег под яблоней и задремал. Солнце стало заходить, и конь стал стучать копытами, фыркать. Дядя мой проснулся. Но прикинулся спящим. А конь не успокаивался, и начал толкать его головой, пару раз заржал, потом опустился на передние колени и стал опять тормошить хозяина. Дядя мой встал, успокоил коня, и они поехали домой.

Когда я досказала Таймуразу конец этой истории, он что-то пробурчал и ушел. Я в начале ничего не поняла, только смотрела ему вслед. А он смахивал слезы и не хотел, чтобы я это заметила.

Вот таким был и остался в моей памяти Хадже – мужественный потомок алан с чистой, незапятнанной душой ребенка.