Диакон Андрей КУРАЕВ: «Моя задача – помогать Абхазской церкви по мере сил»

«Когда одного византийского святого X века спросили, как надо молиться, он сказал: «Молитва-то простая: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного. Вопрос в том, как ее говорить.

Представьте себе, что человека обвинили в преступлении. Неважно, заслуженно или нет – но его ведут на смертную казнь. Никакие апелляции не помогли, приговор окончательный. Его ведут из тюрьмы на центральную площадь города, на плаху. И путь его лежит мимо царского дворца. И последний шанс его в том, что царь может помочь. И он должен закричать: «Государь, помилуй!», да так громко, чтобы царь услышал и помог. Вот так же надо кричать «Господи, помилуй!». Не в смысле громко. А чтобы сердце и совесть трепетали. С такой же надеждой, с таким же отчаянием»…

Эту притчу, рассказанную отцом Андреем Кураевым, я, наверное, запомню на всю жизнь. Как запомню и тот день, когда я получила редакционное задание взять у него интервью…

Наша справка

Андрей Вячеславович КУРАЕВ (15 февраля 1963, Москва) – протодиакон Русской Православной Церкви; профессор Московской духовной академии; писатель, учёный, автор официального учебника  «Основы православной культуры».

В живом журнале отца Андрея Кураева можно найти запись, сделанную 27 июля 2010 года:

«С сентября буду жить на два дома. Через неделю – в Сухуме и в Москве. Точнее, точек работы будет три. По дороге в Сухум буду останавливаться в Сочи для чтения лекций в местном филиале РГСУ».

В соответствии с договоренностями между МГУ и АГУ, Андрей Кураев читает лекции в Абхазском университете. Отец Андрей – обладатель многочисленных наград за миссионерскую деятельность и усилия в деле единения, солидарности и терпимости. Он уверен, что активное миссионерство жизненно необходимо, и известен в первую очередь благодаря своей широкой миссионерской деятельности, такой как: чтение лекций, издание книг, участие в телепрограммах.

За последние двадцать лет проповеди о.Андрея слышали в  десятках  странах  мира  – от  Канады  до Китая и от Финляднии до Израиля…

- Отец Андрей, почему Вы открыли миссию именно в Абхазии?

- Прежде всего для меня это возможность перейти от теории к практике. Я уже много лет преподаю курс миссиологии в Московской духовной академии, а теперь у меня появилась возможность перенести этот опыт сюда. И самому чему-то научиться, чтобы в свои российские лекции перенести опыт, обретенный в Абхазии.

Есть и вторая причина. Наверное, многие русские люди в душе ощущают вину за то, что в ельцинские годы официальная политика России была, мягко говоря,  непоследовательной, вплоть до блокады Абхазии. Поэтому во исправление прошлых ошибок, сейчас, как говорится, чем можем – тем поможем. У меня нет денег, чтобы вложить их в восстановление абхазской экономики, но  есть некоторые знания и есть опыт коммуникации с людьми. Самое большое сокровище, которое есть – это христианская православная вера. И вот этим, по возможности, очень хотелось бы поделиться.

И третье. Как всякий православный человек, я немного византиец, и очень люблю византийское наследие – культуру, мозаику, икону, фреску, богословие и многое другое в тысячелетней истории православной Византии – преемницы  Римской империи. Поэтому одна из граней моей жизни – это путешествия по тем частям света, где сохранились остатки византийской культуры.

Это бывает и радостно и больно. В турецком городе Эфесе зарос сорняками храм, в котором когда-то проходило событие всемирного значения – Третий Вселенский Собор. На нем было богословски оправдано именование Матери Христа – Богородицей… И как больно смотреть на те руины, вот так же больно мне смотреть на Пицундский собор: в его прекрасных и сохранившихся стенах все равно нет пока ни живой молитвы, ни живой службы.

Мне бы очень хотелось, чтобы древние ростки христианства на абхазской земле снова плодоносили в полную силу. Я человек достаточно свободный, не связанный с официальными работами и послушаниями в Москве. Поэтому я просто приехал к отцу Виссариону и предложил свою посильную помощь.

- Какие у Вас впечатления о нашей молодежи?

- Сегодня я как раз встречался со школьниками-старшеклассниками в Очамчире. Они из того удивительного разряда людей, которых я боюсь. Когда я вижу, что душа человека настолько открыта и пластична, то очень боюсь нечаянно навредить. Их вопросы настолько искренни и серьезны, что я иногда пугаюсь: а вдруг что-то не то скажу, и все испорчу? Но пока еще опыта общения с абхазской молодежью у меня немного.

- Как Вы считаете, что может повлиять на признание Русской Православной Церковью самостоятельности Абхазской епархии?

- Я вижу только два варианта. Либо этот вопрос будет вынесен на повестку дня Всеправославного Собора, который будет созван в ближайшие годы, и там, в диалоге всех патриархов мира, абхазский вопрос может быть и  поставлен и разрешен. Либо состоится  резкое и волевое решение Москвы, но для этого должна возникнуть какая-то очень уж кризисная ситуация. А и в России, и в Абхазии кризисов и без того хватает.

Торопить такой кризис  не стоит тем более, что речь идет скорее о символах, чем о реальности. В реальности – и отец Виссарион неоднократно об этом заявлял – Тбилиси никакого влияния на церковную жизнь Абхазии не оказывает.

На сегодняшний день Абхазской Церкви предоставлены все возможности для спокойного и органического роста. Моя задача – просто помогать этому по мере сил. Я не хочу подменять собой абхазских священников. Тем более что я диакон, а диакон не может  совершать таинства, не может ни исповедовать ни крестить. Я не намерен создавать никаких альтернативных структур, самостоятельных центров или приходов. Я просто  пробую дойти туда, куда абхазские священники из-за своей малочисленности, а, значит, перегруженности, дойти не всегда успевают – до мест, далеких от собственно храмов, то есть до школ, до университета. Вот, с вашей помощью, до масс-медиа.

- Что было самым трудным, с чем Вы столкнулись, приехав в Абхазию?

- Сквозняки в доме (улыбается). Есть и другие проблемы, но они не только мои, они касаются каждого человека, живущего здесь, и меня даже в меньшей степени, так как я здесь бываю наездами. Поэтому не мне жаловаться на перебои со светом или с водою.

В абхазской жизни, как мне кажется, есть серьезная психологическая проблема. Это различие в восприятии Абхазии русскими туристами и местными жителями.

Для русского туриста Абхазия – это страна отдыха, курорта. Кажется что тут все ради «расслабухи» и приятственности… А для абхаза Абхазия не курорт и не приятный эпизод; это все, что у него есть. Для него это предельно серьезно.

И главное – понятия курорта и военной мобилизации трудно совместимы. А национальное сознание жителей Абхазии еще не вернулось с войны. Отечественная война абхазского народа (этот термин даже незнаком большинству туристов) напоминает о себе на каждом шагу и в каждом человеке. И отсюда – болезненные недопонимания между приезжими и местными жителями. Потому что война заканчивается не тогда, когда гремит последний выстрел или подписывается мирный договор, а тогда, когда происходит внутренняя демобилизация.

Мне кажется, абхазский народ до сих пор не верит в то, что мир наступил навсегда. У очень многих людей, с кем ни встретишься, с кем ни побеседуешь, всплывают фронтовые воспоминания. Для русского человека это непривычно: в России фронтовики – из поколения моего деда. А здесь человек может быть младше тебя, но у него есть боевой опыт, который живет в нем, как осколок. Все это надо понять и пережить.

При этом и сами абхазы желают, чтобы их страна стала мировым курортом. Но понятия «курорт» и «конфликт» несовместимы. А конфликт, в который вовлечена Абхазии, словами не заговорить. Он реален и многолетен. Но значит и проблема разного психологического настроя туристов и хозяев останется надолго. И своя правда есть у  всех.

Еще в Абхазии я заметил определенную осмотрительность, вообще присущую жителям небольших городов: они должны присмотреться и подумать, допускать ли к себе нового человека, можно ли ему доверять. В этом смысле, у жителей мегаполиса другая психология – они принимают решения быстро, хотя нередко и ошибочно.

Например, я полгода читал лекции в сухумском университете. И только в конце семестра студенты начали засыпать меня вопросами, предложениями. Я спрашиваю: ребята, а где вы раньше-то были? И получаю ответ: «А мы к вам присматривались…».

А еще – будущее абхазского народа вызывает у меня тревогу… В любой стране мира молодежь родившаяся и живущая на курорте, находится в зоне риска. Молодые люди видят, как туристы тратят деньги, отдыхают, и думают, будто это и есть нормальная жизнь.

Ребенок видит, как какой-нибудь воркутинский шахтер просаживает деньги, но не видит, как тот их зарабатывает. И у него может сформироваться не очень верное представление о том, как надо жить. Из-за этого может деформироваться и трудовая этика. Это серьезная проблема. Но она не национальная, а социологическая.

Понимаете, какие-то вещи могут быть полезными для экономики страны, для процветания курортного бизнеса, но не для человека. Для человека, особенно для мужчины, очень важно что-то делать своими руками, созидать, а не просто принимать гостей и чем-то торговать.

Думаю, есть только один способ справиться с этой проблемой. Прежде всего, нужно, как говорил Сент-Экзюпери, «прибраться на своей планете». Я надеюсь, что в ситуации, когда сформировалось хозяйское ощущение своего дома, суверенитета, у молодежи республики обострится ответственность за родную землю. Это и будет противоядием от угрозы, которую я озвучил.

- Отец Виссарион как вас принял?

- Мне кажется, для русского гостя это самый опасный человек! Его гостеприимство безгранично и я просто не могу его вместить! Батюшка водил меня к своим друзьям, знакомил меня с абхазскими традициями, а многие из них связаны с застольями, где я всегда оказывался «слабым звеном». А если совсем всерьез – то именно отец Виссарион представил меня и президенту Багапшу и тогда еще премьер-министру (ныне вице-президенту) Анквабу, и нынешнему премьеру Шамба и многим другим лидерам абхазского народа.

- С кем еще  из абхазских лидеров  вы хотели бы познакомиться?

- Я мечтаю о знакомстве со жрецами… Понимаю, что в чем-то наши религиозные взгляды различны. Но если я хочу как религиовед понять абхазскую логику и душу, наверно, я должен понять и их, а может даже и обратиться  к их совету.

- Вы возглавляли редколлегию по созданию учебника «Основы православной культуры». На Ваш взгляд, пригодился бы этот  учебник в абхазских школах?

- Абхазии нужен свой учебник, абхазский. Не только по языку, но и по материалу, иллюстрациям, притчам, примерам, поэзии… Для абхазов такой  учебник может даже важнее, чем для русских. Слишком много потерь было в абхазской истории – достаточно вспомнить гибель Госархива в годы войны… И поэтому сегодня на своей земле абхазы оказались в роли Колумба: они открывают для себя и историю и свой язык, и этимологию родных слов…

Вообще, если появится кто-то, кто будет писать про абхазскую православную культуру, перед ним обязательно встанет вопрос этимологии. Поскольку люди часто не слышат христианского происхождения слов.

Допустим, в чеченском языке название месяца «май» до сих пор содержит в себе напоминание о св. Георгии Победоносце. Ведь когда-то чеченцы были христианами. Они стали мусульманами не так давно, в период войны против России в  XIX веке, потому что не хотели идти в один храм с теми, кого считали агрессорами. Но несмотря на этот выбор, в чеченском языке остались христианские корни.

- В декабре прошлого года произошли волнения на Манежной площади в Москве, с участием сотен молодых людей. Как Вы оцениваете эти события?

- Это был протест, который со стороны может показаться националистическим, но на самом деле – это протест социальный. К сожалению, государство за последние двадцать лет стало бесконечно далеким от человека. Чиновники настолько «забронзовели», что до них очень трудно достучаться.

Случай с гибелью Егора Свиридова показал беззащитность каждого из нас перед лицом преступности. Людей возмутило не столько убийство, сколько противозаконные действия следователя. И лишь позднее какие-то люди, вполне возможно, провокаторы, попытались придать стихийному бунту, направленному против бездействия правительства, националистическую окраску.

В целом Россия – терпимая страна. Веками у нас считается совершенно нормальным соработать с людьми других наций и вероисповеданий. Это органичная часть русской истории.

Кстати, ситуация на Манежке была использована для создания некой антирусской солидарности. Появилась попытка создать новую общность «кавказцы» – неважно, мусульмане это или православные, чеченцы или осетины.

С обеих сторон есть желающие разжечь межнациональную рознь. И очень важно не поддаваться на эти провокации.

- Какие меры необходимо предпринять, чтобы сгладить межнациональные противоречия?

- Знаете, в чем главная проблема выходцев с Северного Кавказа в городах центральной России? Когда человек живет в небольшом архаическом обществе,  он послушно следует определенной матрице поведения. Но когда он покидает общину и оказывается в большом городе, у него начинается кризис идентичности.

Россия это проходила в начале XX века, в период массовой миграции с деревень – был всплеск уличного хулиганства, разбоев. Парень, который был паинькой у себя на селе, думал, что в городе его никто не знает и не узнает, и  потому ему все позволено. Нечто подобное происходит и в наши дни с ребятами с Северного Кавказа.

Вопрос состоит в том, как добиться того, чтобы, скажем, дагестанский парень, который считает себя мусульманином, остался дагестанцем и мусульманином, находясь в Ставрополе или в Москве. Чтобы он понимал, что есть законы Шариата, которые не позволяют трогать чужую женщину даже глазами. И ему надо объяснить, что русская девушка – такая же неприкосновенная святыня, как и его соплеменница. Объяснять это должны и представители духовенства, и родители, и старейшины – все, кто для молодого человека авторитет.

Когда молодой человек уезжает из дома, надо, чтобы он не жил по принципу: «община меня не видит, поэтому можно делать, что хочется». Очень важно, чтобы  нравственный кодекс был не внешней нормой, а внутренним убеждением. Бог должен быть не в книге, а в твоей душе. И не имеет значения, как далеко ты от своего дома, от своего духовного наставника. Все равно ты должен жить так, как если бы ты находился в самом священном месте своей родины.

Справедливости ради скажу, что в адрес выходцев из Абхазии я никогда не слышал упреков в безнравственном поведении.

- Отец Андрей, многих занимает вопрос: можно ли верить в Бога вне Церкви?

- А что значит верить? Церковь предлагает не веру, а опыт. Надо, чтобы Бог стал не предметом веры, а предметом очевидности. Апостол Павел дает такое определение веры: «Вера – это обличение вещей невидимых». То есть, то, что раньше было для тебя невидимым, наделяется ликом, проступает в твою жизнь, входит в нее, становится ощутимым. Верить можно во что угодно и где угодно. А вот чтобы сделать предмет веры предметом своего опыта, здесь уже нужна духовная настойчивость. «Требуйте Царствие Божие, стучите, домогайтесь его», – говорил Христос.

- Все-таки, насколько обязательно для верующего христианина регулярно посещать храм?

- В христианстве нет обязательности. Церковь – это мир советов. Иисус говорил: «если хочешь быть совершен, отдай все, и иди за мной». Так что если человек хочет, чтобы в его жизни появился новый духовный опыт, если он хочет, чтобы этот опыт его радовал, а не огорчал, – вот тогда и нужны какие-то действия и какие то не-деяния.

Нет, это не обязательность. Это любящая факультативность.

В церковной традиции христианин часто сравнивается с беременной женщиной, которая во многом себя ограничивает. Грани этого образа таковы:

а) никто не обязывает женщину быть беременной. Сегодня есть даже популярное интернет-сообщество «Child Free»; ну не хочешь ты материнства, для тебя это не радость – это твой выбор. С другой стороны, человек, стремящийся к материнству, входит в состояние, в котором будут ограничения, будет боль, но будет и предвкушаемая или уже знакомая ему радость.

б) исполнение инструкций для беременных само по себе не дает материнства.

в) когда же женщина ощущает, что ее  тело перестает быть только ее, она меняется естественно, без приказов.

Если ты хочешь, чтобы Христос был в тебе, подумай об условиях, как Его принять, как сделать так, чтобы не было «духовного выкидыша».

- Древнее название Абхазии – Апсны – означает «Страна души». Есть мнение, что человечество разгневало Бога, что конец света близок, и никакое спасение души никому не поможет. Можно ли так безысходно смотреть на современную жизнь?

- С людьми, которые так говорят, неважно, где они живут, я не соглашусь. Не потому, что читал какие-то другие книги, а потому что у меня есть опыт диалога с детьми, с молодежью. Мир однажды закончится, это верно. Но причина конца света для христианина вполне понятна: мир закончится тогда, когда люди перестанут радовать Бога, когда Бог отчается в людях. Образно говоря, признак конца – это когда передачу «Дом-2» перенесут на канал «Культура». Беспокаянность (отсутствие покаяния), непеременчивость, неотзывчивость людей – вот причина конца.

Но пока я вижу достаточно много людей, которые откликаются на призыв к вере, на слово о Христе. Откликаются не просто глазами или ответным словом, а судьбами своими. И поэтому скажу: в ближайшем будущем конца света ожидать не стоит. По крайней мере, в наших странах и в нашем поколении.

- Правда ли, что люди, оказавшиеся у власти, утрачивают веру и перестают бояться Бога?

- Один языческий вождь, умирая, предупредил своих соплеменников: бойтесь христиан, их Бог прощает им все. Быть может, кто-то из наших вождей обрел веру в слишком легковесном варианте. Может, он полагает, что у него есть «карманный» батюшка, прикормленный епископ, которые и отпустят ему все грехи. Но тогда получается грустная пародия на христианскую жизнь и веру. Власть это риск. Поэтому так важны для христианского сознания редкие образы святых царей и князей.

- Некоторые люди считают, что Бог – это гораздо более рациональная духовность, и Он совершенно по-иному смотрит на человеческую жизнь. И будто бы для такой рациональной духовности многие грехи, осуждаемые Церковью, не являются грехами…

- С этим я тоже не соглашусь. Бог создал нас по Своему образу, и поэтому в фундаментальных, значимых вещах наши представления о добре и зле совпадают с Божественным замыслом. И это не потому, что мы удачно познали Бога, а потому, что Бог смирил себя до нашего уровня и создал нас способными быть с ним «на одной волне».

Асмат АВИДЗБА,
era-abkhazia.org