Старейший археолог России отмечает юбилей

Сегодня исполняется 95 лет со дня рождения выдающегося российского археолога, доктора исторических наук Василия Прокофьевича ЛЮБИНА, который более полувека назад открыл знаменитые Кударские пещеры в Южной Осетии – одни из древнейших на Кавказе стоянок человека.

Завтра состоится чествование крупного отечественного ученого в Санкт-Петербурге в Институте истории материальной культуры РАН.

Юбилей В.П.Любина – большое общественно-политическое событие и для Южной Осетии, которую старейший археолог России прославил на весь мир: собранный им богатейший материал – более 7000 археологических находок – передан в Эрмитаж, где теперь и будет храниться как бесценное научное достояние.

К 90-летнему юбилею Василий Любин был награжден орденом Дружбы Республики Южная Осетия, ему было присвоено звание «Почетный гражданин города Квайса» за №1.

На днях в редакцию сайта «Осетия-Квайса» пришло письмо от супруги юбиляра и его многолетнего соратника по археологическим делам кандидата исторических наук Елены Беляевой.

«Мы всегда рады хорошим новостям об осетинских делах, это нас живо интересует. У нас все хорошо, работаем, ездим вместе в экспедицию в Армению», – написала она, дав понять, что патриарх отечественной археологии прерывать свои научные изыскания не собирается.

Поздравляя Василия Прокофьевича с 95-летием, воспроизводим интервью, которое было опубликовано в журнале «Квайса» №2 за 2007 г. На наш взгляд, оно позволит объемно и полно представить жизнь юбиляра и его беззаветную преданность избранному делу.

Когда говорят древние, древние камни…

// Полмиллиона лет назад в Кударском ущелье были тропики, обитали львы и носороги, а первые люди изготавливали орудия охоты и труда из сланцев и песчаников  

Кударское ущелье издавна является одним из центров Осетии. Выходцы из этого сурового горного края вписали немало славных страниц в историческую летопись осетинского народа, достойно проявив себя и в ратных делах, и в трудовых свершениях. Многое о прошлом мы знаем по сохранившимся документам, по воспоминаниям предков, передававшимся из уст в уста, по письменным источникам, оставленным нам путешественниками, исследователями,  летописцами.

Между тем, если копнуть в глубь не веков, а тысячелетий, то окажется, что Кударское ущелье являлось колыбелью человеческой цивилизации на Кавказе. Так считает самая всевидящая из исторических наук – археология. Автор сенсационных открытий – Василий Прокофьевич Любин. Крупный ученый с мировым именем, доктор наук, профессор Санкт-Петербургского института истории материальной культуры РАН, он и сегодня, в канун своего 90-летия, в боевом научном строю: продолжает выезжать в экспедиции, ищет новые материалы, пишет книги.

Его квартира близ площади Мужества в Санкт-Петербурге представляет собой сплошную научно-исследовательскую лабораторию, где камни соседствуют с компьютерами и где Любин вместе со своей женой Еленой Владимировной Беляевой, соратником в археологических изысканиях, денно и нощно пытается докопаться до научной истины. Ученые только что вернулись из Франции, где проходил международный симпозиум по проблемам ашельской эпохи – периода, который отделяют от современности  многие тысячи лет.

– Вы удовлетворены тем, как прошел археологический форум?

– Симпозиум проходил в небольшом городке на французско-испанской границе. Там собралась научная элита специалистов по ашельской эпохе со всего мира. Мы заседали пять дней подряд с утра до вечера. Было сделано более 70 докладов, на которые отводилось по 15 минут. Сообщения сопровождались на экране иллюстративным материалом. Два доклада сделали мы. Один был посвящен режущим макроорудиям – рубилам, скреблам. А другой назывался «Ашельские каменные орудия и влияние сырья на их формы». В обоих докладах в качестве главных были использованы данные раскопок в Юго-Осетии. Но археология – наука такая, что мы оперируем материалом, почерпнутым не только на территории Осетии или всего Кавказа, но и другим, обнаруженным в Средиземноморье, на Ближнем Востоке, в Африке. Для того, чтобы быть компетентным специалистом, надо знать все, что происходило в то интересное ашельское время.

– Симпозиум окончен, и о нем забудьте?

– Не совсем так. Во-первых, мы узнали много нового, что дало богатую пищу для размышлений, а, во-вторых, всех выступавших попросили представить полные тексты докладов. Они войдут в итоговый сборник, который будет издан на французском и английском языках. Так что Южная Осетия в очередной раз будет отмечена за рубежом, как один из центров ашельского мира.

– Что значит «в очередной раз»?

– То, что о находках в Кударском ущелье давно знают специалисты во всем мире, используя этот материал в своих работах. Скажу также, что несколько лет назад в Бельгии на французском языке была издана моя монография «Ашельская эпоха на Кавказе», на обложке которой – цветная фотография горы Часавал-хох.

Гора Часавал-хох. Общий вид с востока. На переднем плане – селение Фасраг, где находилась база экспедиции. Кударские пещеры расположены в основании верхнего обрыва.

– Вы так часто оперируете понятием «ашельский мир», но для человека, не связанного с древней историей и археологией, понять, что это такое, не так просто…

– Каменный век охватывает период от двух с половиной миллионов до 7-8 тысяч лет тому назад. Ему принадлежит вся история человечества, кроме той, когда был изобретен металл и в руках человека появились медь, а потом железо.

Самые ранние культуры каменного века находятся в Африке, которая является прародиной человечества. Именно там совершенствуются первые каменные орудия. Прошло примерно семьсот тысяч лет, прежде чем человек начал продвигаться из Африки на север, в Евразию, через Ближний Восток и Восточную Анатолию. Тогда люди появились и на Кавказе.

Однако широкое освоение Кавказа произошло позднее – 500-400 тысяч лет назад, в период расселения древних людей на просторах Южной Евразии. Эта эпоха и именуется в археологии ашельской – по названию французского города Сен-Ашель, где были найдены во множестве наиболее характерные каменные макроорудия – двусторонне обработанные ручные рубила.

– Можно ли по имеющимся в настоящее время данным археологии хотя бы приблизительно реконструировать образ жизни той невообразимо далекой эпохи?

– Был ашельский мир, никаких границ, а, тем более, паспортного или таможенного контроля, не было, люди свободно передвигались, обогащая друг друга новыми знаниями. Древняя индустрия была, в общем-то, довольно типична, хотя имелись какие-то региональные, локальные особенности. Я уже говорил, как и куда шло передвижение людей. Отмечу еще только, что, например, Европа тогда большого значения не имела. Это был маленький полуостров гигантского евразийского материка – в каком-то смысле периферия ашельского мира. А основные места обитания – Африка, Ближний Восток, Кавказ, Индия и Китай.

Может быть, это сильно сказано, но Осетия – и Северная и Южная – весь этот массив территории, занимающий место в центральной части кавказской горной страны, имеет с древнейших времен несомненное геополитическое значение. Почему? Потому что занимает ключевую позицию. Ни на одном другом участке Большой Кавказ так легко не преодолевается, как здесь, в срединной части.  Есть карта, на которую нанесены современные ледники. Ими испещрены и западная, и восточная части Кавказа. А вот в центральной их совсем мало. Поэтому во все времена, начиная с палеолита, с каменного века, людям легче было пересекать Кавказ именно здесь, особенно в межледниковый период максимально благоприятного климата. Следует учесть и то, что весь Кавказ какой-нибудь миллион лет тому назад был ниже на 1-1,5 километра, и перевалы были более доступными. Через Осетию проходила столбовая дорога расселения раннего человечества. Поэтому в Кударском ущелье и сохранились следы пребывания древних людей.

На Кавказе древние люди обосновывались, прежде всего, там, где было пригодное для производства каменных орудий сырье. Самые ранние культуры каменного века находятся на южной окраине Кавказа – в Центрально-Армянском нагорье, в предгорьях Ахалкалакско-Джавахетского хребта. Если же говорить об ашельской эпохе, то в настоящее время известно о шести сохранившихся пещерных стоянках человека, три из них – Кударо I, Кударо III и Цон расположены в Юго-Осетии, еще по одной – в Азербайджане, Причерноморье и в Карачаево-Черкессии.

– Неужели все, что вы говорите, настолько достоверно? Или это больше догадки богатых на воображение ученых?

– Археология – это не фантазии, а серьезные научные выводы на основе собранного материала. Разрез отложений, который должен быть идеально вертикальным, как витрина магазина. Он становится читаемым, можно разобрать все нюансы, все переходы от одного периода к другому, наблюдать, как меняется фауна, как меняется состав каменных орудий, проследить изменение природы вообще. Через каждые три сантиметра берется проба земли. Потом эти пробы поступают в лабораторию, делается споро-пыльцевой анализ, и на специальных аппаратах наподобие сепараторов из этой земли выколачивается пыльца древних растений. Специалисты изучают эти пылинки под микроскопом. Нет двух растений, пыльца которых была бы одинакова. Каждая имеет свою форму, свою структуру, свои особенности. И определяют по пыльце состав окружающей растительности – трав, кустарников, деревьев. И становится ясным,  были здесь степи, полупустыни, леса и какие – хвойные, лиственные или смешанные, субтропические, тропические. Когда вот таким образом мы прорабатываем всю толщу, мы видим, как менялся климат. Когда, скажем, найденную в Кударо I пыльцу проработали, выяснилось, что климат в Кударском ущелье менялся от тропического до почти альпийского.  В период тепла там жили обезьянки, носороги, львы, тигры. Найдены также кости архаичных форм козлов, баранов, лошадей. Когда наступал холодный период, то все представители теплолюбивой фауны отступали, оставались только те, кто мог жить в субальпийских условиях. Например, козлы, грызуны, некоторые птицы, которые и сейчас в этих краях обитают.

– Вы более полувека в археологии. Не жалеете о выборе профессии? И как получилось, что ваша основная профессиональная деятельность оказалась связанной с Южной Осетией?

–  Я человек настолько конченный, что если мне будет сто лет, я от своего рабочего стола не уйду, собранный мной полевой материал не оставлю, потому что это удивительно интересно. Археология – развивающаяся наука, в ней очень много неразработанных проблем. Очень часто просто поднимаешь целину. В общем, это захватывающее занятие, и я с большим энтузиазмом удовлетворяю свое любопытство за государственный счет. Но сначала я оказался в Южной Осетии, и только потом стал археологом.

– Это уже любопытно. В чем же может быть взаимосвязь, да еще в такой последовательности?

– В линии судьбы, но это очень длинная история. Вот представьте, я родился 31 декабря 1917 г. по старому стилю (по новому – 13 января 1918 г.) на Украине, в сельской семье, где не было книг. Пережил гражданскую войну, военный коммунизм, реконструкцию, первые пятилетки, лозунг «Кадры решают все». В 1941 году окончил исторический факультет Одесского университета.

Капитан артиллерии.

С началом Великой Отечественной нас сразу мобилизовали и отправили в Горьковское училище зенитной артиллерии. С июня 1942 г. и до победы над Японией я на фронте в зенитно-артиллеристском полку. Войну окончил в звании капитана. Потом началась довольно мрачная полоса. Я вернулся на Украину, в Полтавскую область, где мои родители пережидали оккупацию. Мой старший брат погиб в бою, а младшего немцы угнали в Германию, он работал там на рудниках. И когда вернулся, надо было его спасать. Так мы оказались на Кавказе.

В то время был приказ: демобилизованных офицеров, тем более, членов партии, принимать обязательно на работу. Мы побывали в Сухуми, в Тбилиси, в Кутаиси, в Баку. И всюду предлагали одну и ту же работу – учителем в трудовой колонии. А в то время была колоссальная безотцовщина, тысячи и тысячи детей остались без крова, без родных, и они кочевали по всей стране. Зимой на юге их отлавливали и водворяли в детские трудовые колонии, целая сеть которых была создана в южных районах. Такая колония была и в Цхинвале.

Когда в результате наших мытарств деньги кончились, пришлось-таки устроиться в колонии недалеко от Кутаиси.  Там заместителем директора по учебной части был Семен Карабанов, который в 12-летнем возрасте попал к Макаренко и стал его самым способным и смышленым учеником. Я проработал в Кутаиси несколько месяцев, и решил уезжать обратно на Украину. Очень уж мне не понравилась там обстановка, отношение к детям, отношение к русским со стороны начальства. Поехал в Тбилиси оформить документы, и там встретил Семена. А он приехал по другому поводу. Когда он узнал о моем намерении, то сообщил: «Я только что получил назначение в Южную Осетию. Поедешь? Ты мне нужен». И он меня уговорил. 15 августа 1947 года я приехал в Цхинвал и начал работать директором школы при колонии.

– Получается, что и в Южной Осетии можно было бы написать «Педагогическую поэму»? Нашелся бы только свой Макаренко…

– Написать книгу можно, и, уверен, она получилась бы и увлекательной, и поучительной. Потому что Карабанов был настоящим энтузиастом и большим педагогом, которого уважали и ребята, чего было добиться не просто, и жители Цхинвала.

Семен был заместителем директора колонии по учебно-воспитательной части. Колония располагалась на улице Карла Маркса, там, где находились бани. В Цхинвале я пришел в себя, обжился. Мне выделили комнату, дали койку, стол из сосновых досок, потом ко мне приехали мать и младший брат.

Познакомился я с местной молодежью. Моим другом стал небезызвестный Знаур Гассиев. Мы славно дружили в течение нескольких лет. Он был учителем математики. Знаур – самый яркий из всех осетин, которых я знал. Прекрасная голова, очень веселый, остроумный, блестящий тамада, великолепный математик, виртуозный скрипач, цепкий футболист – словом, очень талантливый человек. Не случайно, он всегда был на виду. И, конечно, важно, что и сейчас Знаур Николаевич среди тех, кто отстаивает свободу и независимость Южной Осетии.

Горы, которые стали родными.

– Учительствовал я три года. Последний год – в женской школе. Это было незабываемое время. Тогда дети шли в школу, как на праздник. Мамы шили им белоснежные воротнички, и по утрам все улицы заполнялись нарядно одетыми школьниками.

Как-то в 5 «в», где я был классным руководителем, а старостой была Валя Маргиева, ученицы попросили остаться после уроков, чтобы что-то показать. Выяснилось, что они поставили пьесу на тему Троянской войны. И не просто пьесу, а с балетными номерами: сделали себе из марли пачки и порхали по импровизированной сцене. Вот такие были дети – с фантазией, с выдумкой, с инициативой.

Мне повезло, что у меня было много старательных учениц. Одна из них – Диана Абаева – сейчас преподает русскую литературу в Лондонском университете, являясь признанным специалистом по творчеству Мандельштама. В середине 70-х из Лондона на мое имя пришел загадочный конверт. Это было письмо от Дианы. Она написала, что благодаря моему преподаванию полюбила историю, полюбила античность, увлеклась культурой. В 1999 г. в Англии проходила научная конференция, и мы встретились у нее дома. Диана с трепетом вспоминала родную Осетию. Много ностальгических слов было сказано, много слез пролито.

– Если все складывалось так замечательно, что же  побудило вас уйти из школы?

– Причиной стала как раз археология. В декабре 1950 г. я уехал в аспирантуру в Ленинград. А все получилось таким образом. В 1949 г. Цхинвал приехала сотрудница Эрмитажа Евгения Георгиевна Пчелина, впоследствии ставшая большим ученым и блестящей аланисткой. Она еще до войны проводила раскопки в Южной Осетии. И возобновила поиски. Однажды я пришел на какое-то научное заседание, где Пчелина  делала доклад, который мне понравился. Узнав, что она собирается в горы, я попросил взять меня в экспедицию. Она была счастлива. Два года мы работали вместе: в Знаурском районе, в окрестностях Кемульты, где-то на малой Лиахве.

Евгения Георгиевна написала письмо директору Эрмитажа Борису Борисовичу Пиотровскому (отцу нынешнего директора),  что есть в Южной Осетии один парень, который заинтересовался археологией, и попросила взять меня в аспирантуру. Пиотровский ответил: «Кота в мешке не покупаю. Пусть приезжает». Когда я оказался в Ленинграде и пришел в Эрмитаж, он послушал меня и убедился, что я ничего, кроме элементарных полевых познаний, в археологии не смыслю. Это его страшно обрадовало. Борис Борисович искренне считал, что в не забитую никакими теориями голову лучше вкладывать истинные знания. И он сказал: «Беру». Подобрал мне необходимую литературу для подготовки, я успешно сдал экзамены и был зачислен в аспирантуру. Борис Борисович утвердил тему моей диссертации: «Древнейшие памятники Юго-Осетии».

Селение Фасраг. 1955 г.

– А откуда он знал о Южной Осетии?

– Там же много раз бывала Пчелина. И я, работая с ней, открыл на окраине Сталинира могильник бронзового века. И нашел несколько блестящих вещей, среди которых был топорик – уникальный образец, восходящий к началу литейного дела в Закавказье. У меня тогда кроме этой небольшой бронзы ничего не было. Но Пчелина продолжала работу в Южной Осетии, я поехал с ней в экспедицию в 1951 году и нашел в Знаурском районе недалеко от селения Балта ашельские ручные рубила. Это была сенсация. В то время ашель был найден только под Сухуми, и больше на Кавказе ничего подобного не было. Вернувшись в Ленинград, показал рубила Пиотровскому. Тот сразу все понял и на следующий день перевел меня из сектора бронзы в сектор палеолита. «Это – выигрышная тема, – сказал Борис Борисович, – ты поедешь в Южную Осетию еще, наберешь материал, это и будет твоя кандидатская». А у меня оставалось меньше двух аспирантских лет. С большим трудом, но я все-таки написал диссертацию «Каменный век Юго-Осетии» и защитил ее в Москве. И с января 1954 года по сегодняшний день работаю в Институте истории материальной культуры.

Книги, в которые вложены годы труда.

– У вас огромное количество научных работ. Какую из них вы бы назвали своей главной книгой?

– Несмотря на почтенный возраст, я все-таки надеюсь, что главная книга еще впереди. Пока же самый капитальный труд – «Стоянка Homo erectus в пещере Кударо I». Эта книга вышла в соавторстве с Е.В.Беляевой в 2004 году в Санкт-Петербурге. В ней собран весь археологический материал по пещере Кударо I, которую я открыл в 1955 году, в течение многих лет раскапывал и тщательно исследовал. Были получены богатейшие данные, обработать которые стоило колоссальных усилий. Но это только первая книга. Предстоит еще подготовить к изданию вторую, в которой будут представлены подробные результаты  естественно-научных изысканий Кударо I.

Вот это исследование ценнее всех остальных. Другие книги тоже актуальны. Но пройдет двадцать лет, накапливаются новые факты, и, может быть, многое придется переделывать коренным образом. А эта книга – она навсегда. В ней – оригинальный материал, который полностью исследован. В Кударо I оставлен небольшой контрольный участок, но все основное – здесь, в этой книге. В этом ее ценность.

– Вы упомянули, что теперь работаете  в соавторстве со своей супругой. Чувствуется, что у вас слаженный научный дуэт. Где вы нашли друг друга?

– В пещере. В Кударском ущелье. Это не шутка. Елена  намного моложе меня, ей 47 лет. Она москвичка, внучка академика Александрова, очень крупного ученого, выросла в хорошей семье, прекрасно знает языки.

Когда Лена была совсем юной и училась в старших классах, то через институт археологии приехала в экспедицию в Южную Осетию. И начала ездить в экспедиции ежегодно. Вначале я к ней относился просто как к старательной девочке. А потом, с годами, она как-то начала оттеснять других, выделяться своей заинтересованностью, работоспособностью, одержимостью. Так в 70 лет я женился в третий раз. В следующем году будет ровно 20 лет, как мы вместе. Все наши интересы – в археологических делах, мы понимаем друг друга с полуслова. Сейчас Елена стала самостоятельным, волевым ученым. Защитила кандидатскую, напечатала хорошую книгу. Южную Осетию она тоже знает хорошо, работала там не один сезон.

– Где сейчас находятся найденные вами в Южной Осетии образцы?

– Все материалы по Кударо I хранятся у нас в институте, но скоро, в октябре-ноябре, сменят «прописку» и переедут в Эрмитаж. Сейчас там хранятся материалы ашельской эпохи из Кубани и из Армении. Кударская коллекция будет третьей. В настоящее время все экспонаты уже зашифрованы, по ним составлены подробнейшие описи: где что найдено, на какой глубине, в каком квадрате, в какой галерее. Находки, обнаруженные в Южной Осетии, жаждет получить Грузия, но мы ни в коем случае этого не допустим.

Пещера Кударо III. Эпизод раскопок: в центре студент из Кот д’Ивуар (Зап. Африка) Ф.Геде.

– В Тбилиси привыкли зариться на чужое. Есть ли в неуемных амбициях наших беспокойных соседей хоть какое-то научное обоснование?  

– На археологические ценности Южной Осетии в Грузии глаз положили давно. Когда в экспедиции Пчелиной под Балтой мне удалось обнаружить первый ашельский материал, то из Ленинграда в Тбилиси было направлено письмо о том, чтобы выдать мне открытый лист на новые раскопки. Из Тбилиси ответили, что аспирантам открытые листы не выдают. И направили туда свою экспедицию во главе с А.Н.Каландадзе. Но тот решил только руководить процессом. Позвал рабочих и сказал им: «Возьмите грабли, лопаты и разгребайте. А когда что-то найдете, принесите мне». Сам же сидел в тени деревьев и дремал. Рабочие ничего не понимали в археологии и ничего ему не принесли.  И когда Каландадзе вернулся в Тбилиси, то доложил, что Любин все выдумал, ничего в этом месте нет.

Ученые Франции и СССР в пещере Кударо I. В.П.Любин рассказывает о результатах раскопок. 1978 г.

А потом в 1955 году я открыл пещеры Кударо. Пошел превосходный материал, и в Тбилиси всполошились. И вновь отказались давать мне открытый лист. Тогда из Москвы было направлено очень серьезное письмо. В ответ из Грузии в Институт археологии АН СССР, который возглавлял академик Рыбаков, снарядили  делегацию во главе с известным археологом Нино Бердзенишвили. Рыбаков созвал межреспубликанский координационный комитет, который и решал этот вопрос. В обсуждении принимали участие сам Рыбаков, Б.Б.Пиотровский (он специально приехал в Москву), Е.И.Крупнов, выходец из Моздока и заместитель Рыбакова, и трое грузин. А я сидел в коридоре, ожидая, как решат мою судьбу.

Спорить с академиком Рыбаковым, искусным, могучим и настойчивым полемистом, – это все равно, что попасть под каток, который укатывает асфальт. Я не раз был свидетелем того, как он переигрывал своих оппонентов. И грузин так укатал, что с той поры они безоговорочно каждый год выдавали мне открытый лист. Но бороться не прекратили, считая, что раз я открыл пещеры Кударо на горе Часавал-хох, то могу, минуя их, еще что-то открыть! И в Тбилиси старались всячески изолировать меня на этой горе, обложить, как обкладывают волков. В 1956 году они прислали ко мне молодого археолога Давида Тушабрамишвили, который в течение двух лет приглядывал за ходом работ. Недалеко от Часавал-хох находилась еще одна пещера. И мы собирались там копать. Давид узнал об этом из наших разговоров, и по его наводке в 1958 году грузины снарядили свою экспедицию в Цон. Нашли эту пещеру, начали ее копать. Там действительно интересный материал. Но в отличие от Кударо, где была постоянная стоянка людей, в Цоне был временный охотничий лагерь. И если грузины нашли в той пещере что-то около 200 вещей, то мы в Кударо – около 7000.

В семидесятые состоялся так называемый советско-французский полевой семинар. Два сезона мы работали во Франции, а следующие два – они в Советском Союзе. И один из этих сезонов был посвящен Кавказу. Так в 1978 году в Южную Осетию приехали известные французские археологи Анри де Люмлей, Жан Комбье, видные палеонтологи – специалисты по грызунам, носорогам, пыльце растений. Вместе с французами было человек 60 советских ученых из Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Баку, Еревана и целого ряда других городов. 12 сентября группа ученых побывала в Цоне, а 13 сентября они поднялись к пещерам Кударо. Как только мы начали показывать найденные здесь первоклассные материалы, грузинским товарищам стало не по себе – настолько разительным было представленное нами и увиденное накануне.

– Где вы сейчас работаете? Когда были в Южной Осетии в последний раз?

– Последние несколько сезонов мы провели в Армении, там намечаются чрезвычайно интересные открытия. А в Южной Осетии работали в 1998 году. В пещере Кударо III вскрыли самые глубокие слои и взяли образцы для дальнейших лабораторных исследований.

До этого я работал в Кударском ущелье регулярно – вплоть до 1988 года, а потом наступил огромный антракт.

Я хорошо знаю Квайсу и многих квайсинцев. Когда я только начинал раскопки, дорога в этих местах была ужасная. Из Цхинвала надо было добираться шесть-семь часов. Все изменил организаторский талант Иосифа Чиаева. Он проложил асфальтированную трассу, построил дома, благоустроил город, создал фонтаны, великолепные цветники, посадил тополиную аллею – он все там построил. С ним я не был знаком, но часто его видел, слышал его доклады. В нем, конечно, чувствовалась чрезвычайно интересная и яркая личность.

У меня было много друзей в Фасраге, где жили Зассеевы. В 50-е годы это было прекрасное селение. Там жил замечательный человек – Бимбол Зассеев. Когда я его встретил, ему уже было за 70 лет. Он участвовал в русско-японской войне, у него штыком был выколот один глаз, он был высоченного роста, умница, обладал прекрасной памятью. Старик рассказал Пчелиной всю историю своего рода, называя всех предков поименно. Евгения Георгиевна  все его рассказы тщательно записала, насчитав 15 поколений. В среднем на каждое поколение отводится (минимально) примерно 25-30 лет, иногда – больше. Так что цепкая память Бимбола простерлась почти на 500 лет!

Состав экспедиции 1980 г. Слева – В.П.Любин и палеонтолог Г.Ф.Барышников, в верхнем ряду справа – студент из Кении П.Оджуога.

– Можно ли рассчитывать, что вы еще приедете в экспедицию в Южную Осетию? Не пропал ли у вас интерес? И не исчерпан ли местный археологический материал?

– Мне сейчас, конечно, трудно, но это дело могла бы продолжить Елена, а я бы мог быть научным консультантом. Копает она очень хорошо. Прошла большую школу. Но сейчас, наверное, не самое лучшее время для ученых – слишком много больших и маленьких проблем у молодой республики. Хотя археологические перспективы здесь таятся огромные.

Дело в том, что гора Часавал-хох – это уникальное место. Там рядом находятся четыре пещерных галереи. Мы раскопали только одну. Вторую – Кударо III – частично. Там внутри 2-3 озерка, откуда люди из Кударо I брали воду. Но Кударо III в археологическом отношении менее интересна, чем Кударо I. Хотя палеонтолог был просто без ума от нее, потому что остатки фауны там просто роскошные. Рядом находится пещера Кударо II. Она вообще не исследована – только устье чуть-чуть. И там же рядом Кударо V. Это целый пещерный город ашельских людей, состоящий из четырех обширных сводов. Вход в Кударо V мы засыпали выбросом из Кударо I.  Но я прекрасно помню, где он находится. Кударо V может оказаться самой интересной из всех древних кударских стоянок в Юго-Осетии. Там обязательно надо копать, надо работать, но, конечно же, на профессиональном уровне.

– Не рисуете ли вы чересчур радужные перспективы…

– Многолетние раскопки в Южной Осетии дали первоклассный материал, эти памятники ашельской эпохи приобрели мировую известность. В районах уникальных находок принято устраивать музеи, где был бы не только представлен богатый иллюстративный материал, но и создан небольшой научный центр для дальнейших исследований и изучения найденного. Такие места становятся известны, их посещают ученые и многочисленные туристы. Я полагаю, что Южной Осетии есть прямой резон открыть свой научный центр в Квайсе на базе превосходных памятников каменного века.

– Но как практически сделать экспозиционную часть, если, например, результаты ваших полувековых разысканий будут теперь храниться в Эрмитаже?

– Достаточно возобновить раскопки, и пойдет новый, еще более интересный материал. Но, повторяю, раскопки не должны быть любительскими. Это должна быть, скажем, серьезная российско-осетинская археологическая экспедиция, которая бы все находки на месте же и обрабатывала. Вот они и вошли бы в музейную экспозицию. В этом случае надо заранее думать о подготовке местных кадров. Надо найти умного, серьезного молодого человека, который был бы патриотом Осетии не на словах, а на деле и был бы готов посвятить свою жизнь археологии родного края. Чтобы он приехал в целевую аспирантуру к нам в Институт истории материальной культуры, прошел бы здесь выучку, вернулся в Осетии и участвовал в  возобновлении раскопок кударских пещер.

Мне кажется, если будет заинтересованность в таком проекте, то он обречен на успех.

Игорь ДЗАНТИЕВ