Сердце поэта

Анатолий ДЗАНТИЕВ

В середине 80-х Таймураз Хаджеты обратился ко мне, чтобы я сделал подстрочники его стихов – ему нужно было отправлять их для перевода на русский язык в Москву. Потом я уже перестал этим заниматься, а тогда это не составляло мне особого труда и довольно легко удавалось. Уже сделанные мной подстрочники, видимо, нравились и авторам в Осетии, и переводчикам, поэтому ко мне обращались часто. Но я жалел свое время и поэтому далеко не всем шел навстречу. Однако на просьбу Таймураза откликнулся сразу, потому что всегда относился к нему с огромным уважением как к поэту редкого таланта и хорошему товарищу.

Т.Хаджеты, мне кажется, обладал одной особенностью – капитальностью, тяжеловесностью. То есть у него не было легкомысленного рифмоплетства. Не могу утверждать, что его поэзия была чисто философской, но она всегда несла с собой тяжесть мысли. И он этим отличался не только в поэзии, но и в жизни. Внешне вроде бы разбитной парень, который мог нарочито играть в богему, он был человеком, для которого творчество было смыслом всей жизни.

Мы с Таймуразом – представители одного поколения, хотя он все-таки чуточку младше меня. Честно говоря, не припомню, как я с ним познакомился – настолько он был слит с творческой плотью тогдашнего Владикавказа, и имя его всегда было на слуху.

Мне интересно было узнать, что он – брат Нафи Джусоева. Для меня это было откровением. И надо было иметь поэтическое мужество, чтобы в творческом плане «отмежеваться» от своего уже известного брата и заявить о себе как об отдельной творческой личности. И писать фамилию на свой манер – Хаджеты, только чтобы не попасть в тень Нафи.

Приведу в связи с этим далекий, но близкий по смыслу  аналог. Известные японские художники поступали в прошлом так: когда добивались признания, меняли свое имя. То есть исчезали для публики и уже под совершенно другим именем заново добивались признания. Они не хотели почивать на лаврах. Так же и Таймураз избрал свой собственный творческий путь и достиг в поэзии настоящих вершин.

Конечно, он был большим поэтом, очень ярким и своеобразным, каким и должен быть настоящий поэт. Хаджеты не признавал авторитетов, был очень самостоятелен и всегда восставал против угодливого чинопочитания. И поэтому у него порой возникали проблемы, конфликты. И с нашими известными писателями, которые больше были общественными деятелями, и с председателями и членами правления творческого союза. Мягко говоря, он был не очень удобен и никогда не шел ни у кого на поводу.

Пожалуй, следствием этого было то, что при жизни у него вышло не так много книг, а первый сборник на русском удалось издать только к 42 годам. Вот если бы подпевал, кому надо, или пел в унисон с принятыми сверху указаниями, ему было бы проще издаваться. Но против этого протестовала сама натура Таймураза.

Даже когда он шел по улице, он невольно демонстрировал свою полную самостоятельность – в походке, в осанке, в речи, в обращении. Казалось, что он заполнял всю улицу своей неповторимой внешностью и уверенностью.

Осетинское землячество в Литературном институте (слева направо): Гастан АГНАЕВ, Таймураз ХАДЖЕТЫ и Тотрадз КОКАЕВ.

Он шел по жизни своей дорогой, без оглядки на обстоятельства. И я не могу найти в нашем литературном мире ни одной известной мне личности, которая в этом плане была бы похожа на него. Каждый всегда в какой-то момент идет на компромисс. А он – нет. Второго такого в Осетии не было. Таймураз никаких компромиссов не признавал.

Это бы выглядело наивно, если бы такая позиция не подкреплялась образцами настоящей поэзии. Хаджеты действительно занимает очень значимое место в осетинской литературе. Почему? Потому что неподражаем в своем творчестве. «Я поэт. Этим и интересен», – сказал о себе Владимир Маяковский. Точная фраза. Эту фразу можно было бы адресовать и к Т. Хаджеты. И мне это в нем всегда нравилось.

В Таймуразе был силен протестный заряд. Потому, наверно, что он видел, насколько много несправедливостей в общественной жизни, а в творческом мире особенно. Кто-то штамповал стихи на «злобу дня» – и процветал, получал звания лауреатов и прочие дивиденды. Он так не мог. И, я думаю, что, возникавшие противоречия между ним и обыденной жизнью со всеми вытекающими из этого моментами, может быть, не дали раскрыться его мощному таланту еще полнее. Будь у него хоть какая-то поддержка, Таймураз, конечно же, мог бы самовыразиться много больше.

Его книгу выдвинули на премию Коста Хетагурова, но он ее не получил. Хотя, несомненно, был этого достоин. К сожалению, далеко не все таланты в Осетии были в свое время оценены должным образом. К их числу можно причислить и Таймураза.

Вообще этот случай и то, что и другие талантливые люди не стали лауреатами премии – позор осетинской культуры. Не только номенклатуры, которая сверху решает, кого миловать, а кого отвергать, а именно всей нашей культуры. Потому что власть никогда не позволит себе таких вещей, если сильны творческая интеллигенция, широкая общественность. Когда однажды знаменитого гроссмейстера Давида Бронштейна, кстати, чемпиона Владикавказа 1944 года, не включили вопреки спортивному принципу в турнир претендентов, то кто-то метко заметил: «Если не включили Бронштейна, то эта система неверная». Если мы не смогли дать премию таким людям, как Таймураз Хаджеты, значит, сам механизм этой премии, как и она сама, ставятся под сомнение.

На похоронах Таймураза было очень много людей. Его смерть была большой неожиданностью. Настолько большой, что если меня сейчас спросить, как это случилось, я бы не знал что ответить. Крепкий, здоровый мужчина в расцвете лет – и вдруг смерть – как гром среди ясного неба. Суть же в том, что у него, скорее всего, не выдержало сердце. Элементарно не выдержало. И это тоже следствие того, как чиновники, облеченные полномочиями, относятся к людям. Увы, не у каждого сердце бывает железным или каменным, особенно если это легко ранимое, чуткое поэтическое сердце.

С молодости я запомнил, как некоторые представители осетинской творческой интеллигенции – Ашах Токаев, Азанбек Джанаев, порой, от отчаяния писали слезные письма в обком партии. При этом они часто оперировали тем, что у многих  писателей не выдерживает сердце, и они именно из-за этого умирают (примеры перечислялись). В разговоре с ними мне не раз доводилось слышать, мол, у такого-то не выдержало сердце, и он неожиданно умер. Я возражал умудренным старшим: «Ну, что вы такое говорите! Разве от этого умирают!». Оказывается, так как раз и бывает. Только сейчас я начинаю понимать, что творческое сердце, испытывающее большие эмоциональные нагрузки и остро реагирующее на  несправедливость, на самом деле не выдерживает. С Таймуразом случилась именно такая беда.

Т. Хаджеты занимает особое место в национальной литературе. Его лирика без преувеличения составляет один из краеугольных камней осетинской поэтической  башни.

Некоторые называют Хаджеты «осетинским Есениным». Действительно, тот и другой великие лирики, у них много проникновенных, берущих за душу стихов. Но при всем их лиризме это все-таки разные творческие натуры. Считаю, что Таймураз по насыщенности, по глубине поэтической мысли стоит повыше своего прославленного собрата. Можно сказать, что Есенин – акварелист, тогда как Хаджеты – подлинный поэт-философ.

На ум невольно приходят красивые романтические есенинские строки, который мечтал «весенней гулкой ранью проскакать на розовом коне». Они, словно звонкое эхо в горах, находят отклики в строках  Таймураза: «Когда меня не станет, я всадником промчусь по небосводу». Это великие строки большого поэта.