Тхапсаев – непревзойденный Отелло

Роль Отелло, блестяще сыгранная на осетинском языке выдающимся актером XX века Владимиром ТХАПСАЕВЫМ в театре им. Моссовета, в свое время вызвала настоящую сенсацию в культурном мире столицы. Тхапсаев сыграл в Москве несколько спектаклей. И неизменно восхищал. Столичные зрители открыли для себя артиста из Осетии, увидели в нем недюжинный талант и горячо приветствовали его глубокое проникновение в главную шекспировскую роль.

Месяц назад сайт «Осетия-Квайса» уже публиковал интересные воспоминания современников о В.Тхапсаеве и его знаменитом сценическом образе, в частности восторженные слова главного режиссера Московского театра им. Гоголя Бориса Голубовского в «Вечерней Москве» и мемуары заслуженного артиста России Вениамина Панова.

Сегодня мы представляем вашему вниманию публикации о В.Тхапсаеве, напечатанные 55 лет назад, 10 мая 1955 года, в авторитетных советских изданиях –  «Литературная газета» и «Советская культура», и два стихотворения о нем.

***

В богатой международными встречами культурной жизни Москвы, среди концертов прославленных дирижеров: болгарского – Саши Попова или бразильского – Клаудио Санторо; замечательных пианисток: французской – Маргариты Лонг или польской Черны-Стефаньской; рядом с гастролями великолепного китайского ансамбля песни и пляски или артистов многовекового индийского театра, – казалось бы, могло пройти малозамеченным выступление на осетинском языке в роли Отелло Владимира ТХАПСАЕВА.

Но так не случилось. Трехразовая гастроль артиста Северо-Осетинского театра оказалась в столице Советского Союза настоящим праздником, взволновала, заставила думать.

Любители театра, видевшие в роли Отелло Остужева, Мордвинова, испытывали наслаждение – они почувствовали нечто новое в трактовке знакомого образа.

Владимир Тхапсаев играл на своем родном языке в спектакле театра имени Моссовета, пригласившего артиста выступить в ансамбле русских актеров.

Велик соблазн преодолеть иноязычность зрительного зала – усилить внешний рисунок образа: мимику, жест. Тхапсаев не сделал ни шага в этом направлении. Волнуют сдержанность и благородство, с какими артист выражает душевный мир сильного, честного, доверчивого и доброго человека – человека, созданного для счастья, подлым обманом с ним разлученного, казнящего самого себя за свою трагическую ошибку.

Детскую нежность Отелло, счастье доверчивой любви – но какой любви: приводящей человека на порог душевного изнеможения! – осетинский артист играет с удивительной поэтичностью. Его поведение так жизненно, так освещено внутренним светом, что совсем не нужно знания осетинского языка, чтобы понимать Отелло – Тхапсаева. Ничто не может помешать понимать правду человеческой любви, человеческого страдания. Вот раздается возглас нетерпеливый, страстный: «Кухмаржон! Кухмаржон!» Это Отелло просит Дездемону показать – платок! – помочь ему в борьбе с черной ревностью, с мраком. И когда все силы души истрачены в борьбе с предательским замыслом Яго, как понятно звучит со сцены – точно в медный колокол бьют – горестный возглас: «Харж-бон… Харж-бон». Это затравленный человек прощается со своим счастьем, со своим доблестным прошлым.

Есть закономерность в трактовке образа Отелло, выношенного на подмостках советского театра выдающимся актером маленького кавказского народа. Владимир Тхапсаев не показывает нам ни разрушения человеческой личности, ни агонии сердца, и вы не слышите звериных воплей мстителя. Замечательное явление! – народ, веками страдавший от братоубийственного обычая кровной мести, как будто запретил своему талантливому артисту это страшное чувство. Перед нами не мститель, а судья. Перед нами не ревнивец, давший волю своему инстинкту, а человек, казнящий обман, переступивший через свою любовь во имя торжества правды. И тут вспоминаешь, что ведь еще Пушкин говорил: «Отелло от природы не ревнив – напротив: он доверчив». Осетинский народ может гордиться не только своим осетинским театром, а тем, что в своем национальном театре он прочитал Шекспира по-пушкински!

Тхапсаев подходит к Отелло, как будто минуя все театральные условности. Он раскрывает его трагедию мужественно и сурово, без всякой позы, без театральной приподнятости, с изумительной силой психологического реализма.

У всего есть своя история. Жизнь Владимира Тхапсаева – это жизнь молодого поколения Осетии. Сын бедняка, комсомолец, он строил первую осетинскую гидростанцию в Гизельском ущелье. С путевкой комсомола работал юноша Тхапсаев, уже тогда влюбленный в театр, в шахтах далекого Сахалина. Да, это советский рабочий, ставший большим художником. Все тому благоприятствовало. Русские мастера сцены помогали Тхапсаеву овладеть мастерством. Русская театральная культура передавала ему ключи к пониманию роли. Успех Тхапсаева на московской сцене 1955 года не заставляет удивляться.

Удивляться? Чего же? Пусть удивляются за рубежом те, кто не верит в возможность братского содружества народов. Для нас тут все обычно. Мы видим в этом явлении искусства как бы частицу самих себя, своей жизни. Вот, говорят, в Киргизии в национальном театре создал отличный образ Отелло еще один советский артист – сын киргизского народа. И в Туркмении, и в Азербайджане. Будем ждать всех их в Москве, как ждали Владимира Тхапсаева. Будем радоваться и их таланту и мастерству, тому новому, что они принесли в понимание многовекового образа, как радуемся сегодня творческой победе талантливого осетинского артиста.

Николай АТАРОВ, писатель
«Литературная газета», 10 мая 1955 г.

***

Счастливо избегнув внешней театральности, напыщенной декламационности и бесцельной красивости жестов, Тхапсаев создал простой, ясный и глубоко человечный образ.

Отелло – Тхапсаев доверчив, нежен и мягок с Дездемоной, доверчив к людям. Это большое чистое дитя – жертва человеконенавистничества. Интонации легкие и прозрачные, своеобразные, без тени позировки, грация движений, пластичность сочетаются у исполнителя с ярким темпераментом, с безупречной достоверностью подлинно-трагических переживаний. Тхапсаев убедителен и в минуты таких раздумий, и в сценах лирических, но правда его переживаний потрясает больше всего во второй половине спектакля, где игра его достигает истинно трагедийных высот.

Тхапсаев играл на родном осетинском языке, но все самые глубокие переживания мавра, все самые тончайшие движения души Отелло, переданные Тхапсаевым с подкупающей искренностью и подлинным артистизмом, были поняты московскому зрителю. Такова сила подлинного искусства.

Семен МЕЖИНСКИЙ, народный артист РСФСР
«Советская культура», 10 мая 1955г.

***

О Владимире – Бало Тхапсаеве, как называли его на родине, в Осетии, писали и стихотворения. Так, 30 мая 1970 года в газете «Социалистическая Осетия» была опубликована подборка стихов поэта и переводчика Льва Озерова. Среди стихов – посвящение легендарному Бало.

БАЛО ТХАПСАЕВУ

Слежу за тем, как мечется Отелло,
Как гнев бежит от сердца по руке –
К возлюбленной, к высокой шее белой…
Старик – Шекспир, видать, писал умело
На звонком осетинском языке.
Идет гроза вблизи и вдалеке.
Теряет Лир семью, друзей, корону.
Не подготовлен к этому урону,
Он гол, о том твердят его уста…
Видать, Шекспир писал в краях Ирона
На языке и нартов, и Коста.

***

В начале 2010 года народный поэт Северной Осетии Ирина Гуржибекова выпустила новый сборник стихотворений «Стих и меч». В нем вновь есть строки, посвященные народному артисту СССР В.В.Тхапсаеву. Вновь, потому что это уже третье стихотворение поэтессы, обращенное к немеркнущей личности выдающегося мастера сцены.

Салам, Бало! Ни мрака нет, ни тлена.
И тот же город твой. И та же сцена.
И так же жаль сенаторам и дожам,
Что ты, хоть славно жил, но мало прожил.
И также суетятся вкруг правителей
Хулители, льстецы и восхвалители.
И против всех и всяческих законов
Природа даже летом холодеет.
Страна обманутою Дездемоной
Лежит с кровоподтеками на шее.
Да, яростная в мир явилась каста
Жрецов, плюющих в собственную паству,
Убийц детей, себе творящих благо…
Но ни в одной легенде или сказке
Не побеждали ни Яга, ни Яго.
Салам, Бало! Не канцелярской кнопкой
К театру имя мы твое пришпилили.
Дыханьем, духом мы твоим прошили
И все, что громко здесь, и все, что робко.Салам, Бало!
Вернись хоть на мгновенье.
Верни толпу скучающим ступеням.
В унылую посуду нашей тризны
Сыпь соль героики и романтизма.
Дай веру, что вернем мы все утраты.
Что, головы поднявши, вновь восстанут
И наш Чермен, и сыновья Сармата,
И даже Татартуп, что у Бекана.
А ну, Бало, дай руку Дездемоне.
Она ведь понарошку умирала
И нынче низко клонится в поклоне
Перед восторженно вздохнувшим залом.
А ты пойдешь домой, теплом пронзая
Холодный свет и казино, и клубов,
И лишь слегка усмешка тронет губы:
Она жива! Ну, просто роль такая…