Вспомним, товарищ, мы Афганистан…

Слова из песни, вынесенные в заголовок, знакомы и понятны большому количеству бывших советских граждан. И в первую очередь, конечно же, тем, кто воевал в Афганистане, их родным и близким.

Один из тех, кто участвовал в выполнении «интернационального долга» – подполковник запаса, кавалер ордена Красной Звезды Александр Бузаров. Участие в афганской войне, по словам Александра Борисовича, в корне изменило его взгляды. А главный вывод, который он сделал, с честью пройдя через многие испытания, – это уникальность, ценность человеческой жизни.

В канун Дня памяти воинов-интернационалистов специальный корреспондент сайта «Осетия-Квайса» Ольга РЕЗНИК встретилась во Владикавказе с Александром БУЗАРОВЫМ.

– Почему вы избрали для себя профессию военного? Ведь она во все времена считалась нелегкой, сопряженной с риском службой.–

– Можно сказать, что это семейная традиция. У меня отец был военнослужащим, служил в Тихоокеанском военно-морском флоте. Дед мой, Елкан Бузаров, погиб в Великую Отечественную войну при обороне Севастополя. На фронт он ушел добровольцем, хотя и имел бронь. Старший брат отца Хусина в 18 лет стал защитником родины. Он героически воевал. В должности командира танковой роты участвовал в знаменитом сражении под Прохоровкой. Дядя-то и был для меня примером всегда и во всем. Когда приходилось трудно, я всегда вспоминал его. Думал: ему-то было не легче, чем мне сейчас. Кстати, сын дяди, мой двоюродный брат – тоже офицер. В свое время он окончил наше зенитно-ракетное училище, служил на Дальнем Востоке.

Моя бабушка тоже не понаслышке знала о войне. Бабуля прожила 93 года. Всю жизнь она работала учителем начальных классов. После гибели деда одна поднимала четверых детей. Все они получили высшее образование, вышли в люди. И в этом заслуга моей бабушки, она, как говорится, задавала тон.

Бабуля не раз рассказывала мне, как во время Великой Отечественной их село Кора-Урсдон заняли немцы, как она с детьми, в том числе и с двухмесячным младенцем на руках пряталась в лесу, как потом, после войны, восстанавливали разрушенный дом…

Словом, окончив школу в 1978 году, я не стоял перед выбором, кем быть. Поступил в наше общевойсковое училище, о чем никогда не пожалел.

– Как складывалась ваша судьба после выпуска? Как попали в Афганистан?

– Училище я окончил с отличием, поэтому у меня было право выбора. Служить начал в южной группе войск в Венгрии. К счастью, в военную службу окунулся сразу и в полном объеме. К войскам, находящимся в ту пору в соцстранах предъявлялись самые высокие требования. Ведь в случае наступления это были первые ударные войска. Так проходило мое становление как офицера.

В Венгрии я прослужил полтора года. А в Афганистане в то время наши войска понесли большие потери, поэтому нас направили туда. И все-таки я рад, что приобрел опыт службы до Афганистана. Без него было бы труднее. Я с сожалением вспоминаю сейчас о тех ребятах из нашего училища (а их было человек 30, пятеро погибли сразу), кого буквально по окончании училища отправили в Афганистан. Это, считаю, неправильно, так как для работы с людьми, к тому же в экстремальной обстановке, необходим опыт. Ведь командир там должен был не только выполнять боевые задачи, но и думать о том, как сохранить жизнь людей.

– Куда вы попали, прибыв в Афганистан?

– Попал я сразу в Кабул, в тот полк, где до этого служил Герой Советского Союза Руслан Аушев, выпускник нашего училища, который еще в годы учебы встречался с нами, курсантами. Только он в то время уже учился в Академии. А со мной служил его младший брат Багаутдин, с которым мы были дружны. Причем, я попал в тот самый батальон, где Аушев до этого был комбатом. Высокий уровень дисциплины, установленный им, поддерживался и после его отъезда. И это очень важно. Когда с дисциплиной все в порядке, боевые потери намного ниже.

Никогда не забуду перелет из Ташкента в Кабул. Самолет шел на посадку. С высоты 100 метров я увидел внизу военный городок, какие-то казармы, спортивную площадку. По пояс раздетые солдаты играли в волейбол. Что-то строилось. Это потом я узнал, что строились блочные дома Советского района Кабула, в котором жили наши гражданские и военные специалисты. Ничего себе, подумал я тогда, война.

Однако идиллия длилась недолго, я очень быстро понял, что попал именно на войну. К месту службы ехал по Кабулу с вещами на броне бронетранспортера. Навстречу – колонна техники. Прибыл в полк, докладываю, а мне в ответ: сейчас, мол, не до тебя. Оказывается, эта колонна, что шла нам навстречу, попала в серьезную засаду. Быстро была собрана тактическая группа, которую послали на подмогу. К вечеру все разрешилось.

– А когда вы сами в первый раз понюхали порох?

– Где-то через неделю. Наш батальон в течение 10 дней был в горах в рейдовой боевой операции. Перемещались мы ночью. А чтобы сократить путь, пошли через кишлак, который считали заброшенным, и попали в засаду. Нас обстреляли. Бой был короткий. Я понял только, что стреляют. Сразу уяснил: в такой ситуации нужно осознать, что происходит, где твои подчиненные и попытаться ими управлять. Инстинкт самосохранения, скажу я вам, первоначально сильно проявляется – падаешь в укрытие, потом соображаешь, что делать дальше. И это хорошо. А тогда все обошлось, мы ворвались в дом, заняли круговую оборону…

– Сколько таких вылазок потом еще было?

– Кто ж их считал? Мы называли их рейдовыми операциями. А продолжаться они могли от одного дня до полутора месяцев. Наша работа заключалась в поиске душманов и оружия. Так и искали то бандформирования, то оружейные схроны. Местность гористая. Там, кто выше, тот и победит. Ведь сверху все видно.

– Жарко бывало?

– Не всегда. Иногда было спокойно. И это даже пугало. Складывалось впечатление, будто тебя заманивают в мышеловку, ждут твоей ошибки. Я командовал третьим взводом, который замыкал нашу колонну. Мы должны были предотвращать нападение с тыла. Если отсекут, мы становились смертниками. В плен попасть было реально. В процессе операций у меня развилась интуиция. Стал чувствовать спинным мозгом, есть кто-то сзади или нет.

– В плен было страшно попасть?

– Страшно. Были случаи, что мы теряли бойцов. Кто-то физически не выдерживал нагрузку, отставал. Мало того, что местность гористая, так еще на себе тащили боеприпасы, еду, оружие – до 20 килограммов на одном человеке. Так вот, потом наших потерявшихся бойцов мы находили жестоко убитыми. Поэтому каждый из нас для себя на всякий случай носил гранату. У меня для этих целей всегда был припасен и один патрон. Жутко о таком говорить, но это было. И в той обстановке считалось естественным.

– А с мирным населением вы общались?

– Конечно, Наши рейдовые операции проходили если не в горах, то в кишлаках. Обычная афганская семья – это пожилой афганец, две-три женщины неопределенного возраста (все афганские женщины выглядят одинаково старо, видимо, из-за жары), 12-20 детей.

– А мужчины?

– Мужчины либо в государственной армии, либо у душманов, либо прячутся от тех и от других.

– Как относилось к вам местное население?

– В основном, нормально. В Кабуле в торговых рядах продавцы понятно говорили по-русски. Очень доброжелательно относились к нам офицеры государственной армии. Гражданское население – осторожно, но дружелюбно. Ему выгодно было нейтрально себя вести, особенно в отдаленных кишлаках, где сегодня мы, а завтра – душманы. Многое зависело от того, с каким лицом ты к ним придешь. Понятное дело, наступает очерствение, когда столько смертей вокруг. Но я на Кавказе вырос, где уважение к старшим – дело святое. Поэтому от своих солдат требовал, чтобы они не обижали местное население. Узбеки, которые служили в каждом воинском подразделении, знали пуштунский язык. Через них мы с афганцами и общались. Когда местное население видело, что к ним относятся с уважением, отвечало тем же. Помню, бывали случаи, когда нам предлагали даже чай, лепешки. В общем, недаром говорят: каков привет, таков ответ.

Афганцы – народ трудолюбивый, но очень бедный. В сложных природных условиях они выращивают себе еду, содержат коз, овец, трудятся, не покладая рук. С водой в Афганистане проблемы. Ее прямо-таки распределяют, на вес золота каждая капля. Но, несмотря на все трудности, люди живут, работают. Чуть стало поспокойнее, смотришь, они уже боронят, сеют. В ход идут и деревянные плуги, и маленькие фордовские тракторы, «бурдухайки», как их называли. В Афганистане вообще все машины именовали «бурдухайками». «Бурдухай» – по-афгански «иди». Наверное, от этого слова и пошло название «бурдухайки».

– Расскажите о вашем последнем бое.

– Это было в Пянджерском ущелье. Там в ходе ночных боевых действий я получил серьезное ранение в ногу, было задето и бедро второй ноги. Сначала я попал в полевой госпиталь, потом в госпиталь в Кабуле, позже меня отправили самолетом в Ташкент. Знаете, в Ташкенте даже трава по-другому пахнет. Земля, солнце – все другое. Я бы назвал это запахом родины.

В госпитале случались и минуты отчаяния. После такого ранения продолжать дальнейшую службу в армии казалось невозможным. Но мой хирург сказал: « За два месяца поставлю тебя на ноги». Я тогда ему не поверил. Но через два месяца, действительно, встал на костыли, потихоньку, как ребенок, с нуля начал познавать процесс ходьбы.

– Как сложилась ваша дальнейшая судьба?

– Начальник училища, которое я окончил с отличием, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант Виталий Андреевич Ульянов узнал о моем ранении. Он прислал письмо, в котором писал, что не против, чтобы я проходил дальнейшую службу в училище. Это письмо вместе со своим письмом я отправил на имя министра обороны СССР. Получил положительный ответ: меня оставили в рядах Вооруженных Сил. Так что, дальнейшую службу я проходил в нашем общевойсковом училище. Планировал поступать в Академию. Но тут грянул развал Союза. Начались сокращения. Училище закрыли. Военнослужащим выдавались на руки личные дела – найдешь место службы – служи. Каждый должен был сам позаботиться о своей судьбе. Дальнейшую службу я проходил в районных, городских военкоматах… В армии служить интересно, хотя иногда очень трудно.

– Сегодня много спорят о той войне, названной афганской. Говорят, что она была ошибкой, что нечего было нам туда соваться. Что вы думаете по этому поводу?

– Отношение у меня двоякое. С одной стороны, это было нужно. Правда, планировалось сделать все не так, как получилось на самом деле. Советские воинские подразделения должны были стоять гарнизонами и не ввязываться в войну одного клана с другим…

Но ведь, если вдуматься, то мы лучшие достижения цивилизации привносили в скудную, отсталую жизнь Афганистана. А американцы тогда воевали с нами руками душманов. Если бы не их техника и их денежные вливания, то ничего бы и не было. Почему они нам мешали? Ведь мы не организовывали базы ракетных установок против кого-то. Мы строили школы, больницы. А американцы сегодня там все крушат и рушат. Мы же создали инфраструктуру для существования государства.

Но, с другой стороны, из первобытнообщинного строя нельзя сразу шагнуть в коммунизм. Уровень развития у афганцев был настолько низким, что они даже не понимали, что происходит. Это сейчас они осознали, что советские люди хотели им добра.

– Война в Афганистане повлияла как-то на ваше мировосприятие?

– Конечно, повлияла. Изменилось мое отношение к людям. Я не озлобился, а, напротив, стал добрее. Понял уникальность и ценность человеческой жизни.