Зарина АБАЕВА: «В один миг моя жизнь переменилась»

Творческий путь Зарины АБАЕВОЙ начался с Пермской оперы: в 2011 году молодая певица окончила вокальный факультет Российской академии музыки имени Гнесиных, а уже в следующем году влилась в труппу театра. Сейчас Зарина Абаева — прима Пермской оперы и приглашенная солистка театров из разных уголков мира.

В 2015 году она была номинирована на премию «Золотая Маска» за исполнение партии Антонии в «Сказках Гофмана».

— Когда вы поняли, что музыка — это то, с чем вы хотите связать свою жизнь?

— В музыку меня привела мама. Она прекрасно играла на фортепиано, подбирала мелодии на слух. Однако в силу жизненных обстоятельств не смогла получить музыкальное образование. Мне выпала роль исполнить ее мечту. В шесть лет мама отдала меня в музыкальную школу на фортепианное отделение.

Мама смогла привить мне главное — любовь к музыке. Я подчас читаю интервью разных артистов, и многие из них рассказывают о каком-то насилии, об игре «из-под палки». В нашей семье такого не было: я сама очень хотела быть музыкантом. Я не только играла, но и постоянно пела. Поэтому в следующем учебном заведении, во Владикавказском колледже искусств им. Валерия Гергиева, меня заметили и посоветовали перейти на вокальное отделение.

В то время этим колледжем заведовала Долорес Билаонова, яркая женщина, заслуженная артистка России. Она была большой патриоткой своего народа: хотя после стажировки в Большом театре ей предложили там остаться, она вернулась к нам, в Осетию, и стала преподавать.

После колледжа я поступила в училище искусств и на третьем курсе начала учиться у Нелли Ильиничны Хестановой. Это была судьбоносная встреча. Таких великих душой людей и таких педагогов, наверное, сейчас не встретишь. Именно она привила мне понимание того, что фундамент — это основа: без академической базы певица на сцене долго не продержится, «природа» заканчивается очень быстро.

Нелли Ильинична сопровождала меня — и другую свою ученицу, Веронику Джиоеву — при поступлении в Гнесинку. Я ужасно волновалась. Нелли Ильинична стояла со мной в очереди, но внутрь ее не пустили: по правилам, абитуриенты должны были заходить одни. Уже на пороге меня кто-то одернул: «Вы здесь, Зарина? Вы знаете, ко мне на улице подошла ваша мама и попросила передать вам: пусть поет вперед, в зал!». Нелли Ильинична действительно была для меня второй мамой. Я могла позвонить ей в любой, самой сложной и даже не связанной с профессией ситуацией. И она всегда мне помогала. Сейчас мне ее очень не хватает: четыре года назад она ушла из жизни.

— Как вы попали в Пермскую оперу? Вы сама родом из Осетии, учились в Москве, живете там же…

— Это произошло из-за Теодора Курентзиса. Я впервые услышала его выступление в 2005 году, и оно произвело на меня совершенно необыкновенное впечатление: это была настоящая, плотная, энергичная магия. После Гнесинки я поступила в магистратуру и стала преподавать в музыкальной школе. Но однажды мне позвонила Нелли Ильинична и тоном, не терпящим возражений, спросила: «Ты зачем ерундой занимаешься? В старости преподавать будешь. Ты должна прослушиваться!» Я было пискнула, что не готова, но это было совершенно бесполезно. Нелли Ильинична позвонила Веронике Джиоевой, которая в тот момент работала с Теодором. Вероника дала ей номер Виталия Полонского, я набралась храбрости, позвонила ему и прислала свою единственную на тот момент запись. Два месяца никто мне не отвечал, и я жила спокойной жизнью.

1 апреля 2012 года — как бы забавно это ни звучало — моя жизнь полностью изменилась. Мне позвонили с незнакомого номера, я взяла трубку и услышала, что меня ждут на прослушивание в Пермской опере. Я впала в совершеннейший шок, позвала свою подругу, и вместе с ней мы поехали в Пермь.

Я сидела в хоровом классе, когда туда влетел Теодор. Не вошел — именно влетел. Мы познакомились, и я начала петь письмо Татьяны из оперы «Евгений Онегин». Эта сцена тоже оказалась судьбоносной. Как только я издала первые ноты, Теодор сразу заинтересовался. На каком-то моменте он остановил меня и сказал: «Давайте мы сейчас с вами поработаем». Я планировала в этот же день уехать обратно в Москву, но осталась в Перми на три дня. Теодор попросил меня подготовить арию Графини из «Свадьбы Фигаро», арию Мими из «Богемы» и арию Иоланты. Я не спала всю ночь, готовилась. Наутро пришла в хоровой класс — а там весь хор. Я думала, что упаду в обморок. Но в результате осталась работать в труппе театра.

В один миг моя жизнь полностью и безоговорочно переменилась. Клянусь, я не смела даже мечтать, что буду работать с Курентзисом — но где-то в глубине души все же надеялась. Теперь я знаю, что мечты сбываются.

Бытует мнение, что Теодор любит работать с уже готовыми, состоявшимися артистами. Но я вижу, что ему в музыканте важен не предшествующий опыт и регалии, а прежде всего музыкальность, а также гибкость, пластичность и выносливость. Чтобы работать с такой степенью самоотдачи, как он требует, нужны стальные нервы. Как выяснилось, у меня они есть.

— Сложно было переехать в другой, совсем незнакомый город?

— Ради мечты мне пришлось отказаться от дома: он у меня в Москве. Там же оставался мой любимый человек, с которым из-за моего отъезда мы расстались — правда, спустя полтора года сошлись снова и вот уже семь с половиной лет вместе. Мы учились с ним в Гнесинке, он трубач, поэтому понимает и меня, и мою профессию, и то, что такое музыка. Это бесценно: такое принятие помогает мне творить, жить и дышать. А театр… театр — это мой первый и главный дом.

Зарина АБАЕВА в роли Кармен (театр «Новая Опера», Москва)

— Сейчас у вас за плечами почти десять лет опыта. Что на этом этапе вы больше любите: концертные исполнения опер или постановки?

— Люблю оба жанра, потому что они кардинально и сущностно разные. Концертный вариант люблю за его сложность: единственное, что у тебя есть — это твой голос, и ты должен им донести до слушателя всё, совершенно всё, о чем поешь.

В спектакле — жизнь, движение, и многое можно показать через тело. Это мир, который создается каждый вечер заново, персонажи становятся реальными, оживают их драмы, взаимоотношения, взгляды и встречи.

— Кто стал вашим любимым композитором за это время? Что вы больше всего любите петь?

— Мой любимый композитор — Джузеппе Верди. Я обожаю его, более того, я его чувствую на каком-то подсознательном уровне: стоит мне открыть ноты, как я понимаю, что мне нужно делать. Люблю Петра Ильича Чайковского: в его музыке так много любви, искреннего и глубокого чувства. Его музыка — о вечности.

Но это всё скорее вопрос личных пристрастий. Когда начинаешь работать с произведением, даже если до этого оно было тебе не по душе, то постепенно все равно начинаешь влюбляться в него. Так у меня произошло с Пуччини и «Мадам Баттерфлай», которую я по причинам, не очень ясным для себя, не хотела исполнять на первых порах.

Если говорить о планах и мечтах — которые, как я говорила, всё же сбываются — я бы хотела исполнить весь репертуар Верди, доступный моему голосу. Может, из-за того, что Верди более драматичен, более характерен, чем другие, и больше мне подходит по духу.

— Кого вы любите и цените из современных певиц?

— Я люблю Виолету Урмана: сегодня она одна из певиц, которые правильно строят свою карьеру. Она приобрела мировую известность как меццо-сопрано, потом начала «вторую карьеру» в качестве сопрано, а потом перешла обратно в меццо.

Я больше слушаю певиц «старой гвардии», из великих. Ориентируюсь на Гену Димитрову, Ширли Верретт, и, конечно, Марию Каллас. Сколько себя помню, стараюсь слушать все доступные записи вокалистов, но не останавливаться только на них: считаю, что певица должна знать не только вокальную, но и симфоническую, и инструментальную музыку — да и вообще знать обо всем, иначе как можно раскрыть партию нужным образом?

И еще я очень хочу упомянуть уникальную певицу Мариэллу Девиа — ей сейчас уже под семьдесят. Она даже не гениальна, а уникальна: в свои семьдесят она поет как 30-летняя певица, смогла сохранить свой голос.

А что тому причиной, кроме природных данных? Разумеется, труд, старание — и правильное выстраивание репертуара. А это самая главная часть работы певицы.

— Как нужно, по вашему мнению, относиться к своему голосу?

— Мой голос — он мой, мужского рода. И нужно с ним вести себя как с мужчиной: ласково и нежно договариваться, любить его, ухаживать за ним. А если ты начнешь его «пилить», он может закапризничать. Или вообще уйти от тебя, такой глупой.

— Какие спектакли стали для вас лучшими?

— Если честно, я до сих пор не могу поверить в то, что шестнадцать раз подряд спела «Реквием» Верди во время гастролей Теодора Курентзиса и musicAeterna. Ощущение было, будто я взобралась на Олимп. Я уже не понимала, где мы находимся, в каком городе — я скорее была не в городе, а во сне, в фантазии, в дурмане. Тот тур и останется на всю мою жизнь: чувство, которое я испытала на сцене, когда пела свою арию, последний седьмой номер, в Милане — забыть нельзя. Мне без преувеличения казалось, что в этот момент я разговаривала с Богом. Это было что-то не от мира сего, неземное, фантастическое.

Когда я возвращалась домой, в Москву, то думала, что буду долго приходить в себя. Но первое, что я сделала — побелила кухню. Мне остро нужна была деятельность, я боялась, что после таких сильных, почти даже нечеловеческих впечатлений, впаду в депрессию. И я решила, что надо взять себя в руки и идти дальше. Такая вот у нас профессия.

Наталья ОВЧИННИКОВА (при участии Татьяны ШКЛЯЕВОЙ)

Фото – Фатима АБАЕВА и театр «Новая Опера» (Москва)