Маирбек ЦАРИКАЕВ: «В СССР Союз художников Северной Осетии всегда был одним из самых сильных»

Ольга РЕЗНИК

В творческой мастерской художника-прикладника, скульптора, народного художника РСО-Алания Маирбека ЦАРИКАЕВА светло, чисто, уютно, красиво. И никакого намека даже на художественный беспорядок. Он – человек собранный, работает среди красивых вещей. Чаши, подсвечники, винные наборы, замысловатые композиции, предметы интерьера, игрушки-сувениры, скульптурные портреты – все это и есть самая настоящая красота, причем, красота рукотворная, созданная самим же мастером. Вот так и получается обстановка, которая радует глаз и создает настроение.

Первым делом при входе бросается в глаза мемориальная доска Осману Давидовичу Царикаеву, сделанная сыном в память об отце, который, оказывается, был видным организатором банковской системы России, более 40 лет проработал управляющим конторы Северо-Осетинского отделения Госбанка… С разговора о детстве, откуда, собственно, все мы родом, и началась наша беседа с известным художником, который прожил большую творческую жизнь, наполненную делами и событиями.

ТАВАСИЕВ СЫГРАЛ БОЛЬШУЮ РОЛЬ В МОЕЙ СУДЬБЕ

– Когда у вас пробудилась тяга к искусству? В ваших произведениях налицо связь с осетинским народным творчеством.

– Изобразительным искусством я начал интересоваться еще в школьные годы. Уже в начальных классах все свое свободное время я занимался рисованием. Учился я здесь, во Владикавказе, в 28-й школе. Но никогда не думал, что стану профессиональным художником, потому что знал, что у нас в Осетии тогда таких возможностей не было. А насчет поездки куда-то даже и мечтать не приходилось, потому что шла война.

– Как же все-таки вы осуществили то, что казалось малореальным?

– Так получилось, что в 1944 году сюда приехал наш известный скульптор-монументалист Сосланбек Дафаевич Тавасиев. Он работал в Москве. Известность ему принес, в первую очередь, знаменитый памятник Салавату Юлаеву в Башкирии. Тавасиев являлся народным художником Северо-Осетинской и Башкирской АССР одновременно… А нам он приходился родственником. Папа мой – тавасиевский племянник.

– Значит, вы Тавасиева хорошо знали?

– Конечно, хорошо. Тавасиев сыграл большую роль в моей судьбе. Когда он приехал сюда, чтобы договориться с руководством республики об организации его персональной выставки, естественно, не мог не посетить отца моего, своего родственника. В общем, он пришел к нам в гости.

Памяти отца.

А в тот период снова открыли Цейский дом отдыха. И меня отец отправил туда для здоровья. И как раз в это время Тавасиев пришел к нам. А у нас вся квартира была обвешана моими рисунками. Тавасиев сразу на них обратил внимание: «Это кто у вас занимается этим делом?». – «А это сын», – сказал мой отец. – «А где он сейчас? Чем вообще занимается?». – «Он учится в железнодорожном институте».

– В железнодорожном институте? Здесь у нас, во Владикавказе?

– Да. Я как раз окончил девятилетку, а в то время в здании 27-й школы находился эвакуированный сюда РИЖТ – Ростовский институт железнодорожного транспорта. Туда был набор с девятиклассным образованием на подготовительные курсы, куда я в 1944 году и поступил.

Тавасиев тогда спросил отца, как бы ему со мной повидаться. Отец ответил, что я в Цее. Он еще поинтересовался, почему именно железнодорожный институт? Отец ответил: какой есть, в такой и поступил. Тавасиев также спросил, может ли он со мной переговорить. Отец пообещал, что он меня вызовет, и я приеду.

Отец и в самом деле выслал за мной банковскую машину. Привезли меня в город. Отец сказал: «Сходи в гостиницу «Интурист». Там тебя ждет такой-то человек». Я тогда понятия не имел, кто такой Тавасиев. Пришел я к нему в гостиницу. Это было в обед. Сосланбек Дафаевич как раз собирался пойти в ресторан пообедать и пригласил меня с собой. Я отказался, потому что только что из-за стола. Тогда он дал мне задание нарисовать, пока он будет обедать, графин со стаканом воды, их он поставил на табуретку. Получился этакий импровизированный натюрморт. Он дал мне бумагу, карандаш, резинку. И ушел. Через час вернулся. Посмотрел на мой рисунок и сказал: «Ничего». – Потом спросил: «Хочешь стать художником?» – Я засмеялся и ответил: «Каким образом?» – «Это другой вопрос. Главное, чтобы у тебя желание было!» – «Конечно, я люблю рисовать. Но где мне учится?» – «В Москве».

Я, по правде говоря, засомневался: идет война, карточная система. А в Москву в ту пору был вообще въезд по пропускам. Я сказал: «Меня родители не отпустят. Так что, вряд ли что-нибудь получится». – «Родителей я беру на себя. Главное, что ты хочешь».

После этого разговора я уехал обратно в Цей. А когда вернулся, отец мне сказал: «Вот предлагает Сосланбек тебе в Москву поехать». Мама была категорически против. Тогда отец обратился к ней с такими словами: «Давай его спросим». – «Я, конечно, хотел бы стать художником», – ответил я. Тогда мы решили так: я заканчиваю подготовительное отделение – это приравнивалось к среднему образованию. И еду в Москву. Так и сделал: забрал документы из РИЖТа и уехал.

ОТ МОСКВЫ ДО ЗАГОРСКОЙ ИГРУШКИ

Приехал я в Москву к Тавасиеву. У него и квартира, и мастерская находились в одном и том же доме. Он меня и повез в Московский институт прикладного и декоративного искусства. Это было в августе 1945 года. Зашли мы в секретариат. Тавасиев спросил, здесь ли ректор. Он был с ним лично знаком. Ректора на месте не оказалось. Тогда Тавасиев поинтересовался у секретаря: «Как быть? Вот приехал мой племянник и хочет поступить». И тут ученый секретарь института сообщила, что прием закончился, уже три дня идут экзамены, и предложила попробовать свои силы в следующем году. Тавасиев предпринял было попытку как-то с ней договориться, но из этого ничего не получилось. И он сдался.

В молодые годы Царикаев занимался всеми видами изобразительного искусства.

Мы вышли. Он сказал: «Поехали». Но я попросился остаться. Очень хотелось посмотреть, как там рисуют, какой у абитуриентов уровень. И я остался. Начал ходить по коридорам, заглядывать в аудитории – в них были стеклянные двери. Потом раздался звонок. Абитуриенты вышли из аудиторий. Одного парня я спросил, можно ли зайти посмотреть. Он мне сказал: «Пойдем». Мы зашли в аудиторию. На вступительном экзамене они, оказывается, рисовали бюст Аполлона. Я подумал, что, наверное, тоже смог бы такое нарисовать. Тут прозвенел звонок. Зашли абитуриенты, зашел преподаватель. Он меня спросил: «А вы что, молодой человек, опоздали?». Я ответил, что опоздал. Ведь это была правда. Тогда преподаватель предложил мне взять бумагу, мольберт, где-нибудь пристроиться. И я начал рисовать. Так где-то часа два прорисовал. А в конце занятия зашла та ученый секретарь. Увидев меня, она спросила: «А вы что здесь делаете?». Я в ответ промолчал. Преподаватель сказал ей, что я опоздал. Да, подтвердила она, опоздал. И сообщила, что у меня не приняли документы, и сказала, чтобы я отправлялся домой. Она ушла. А преподаватель подошел ко мне, поинтересовался, как же так случилось, что я опоздал, посмотрел мой рисунок и сказал: «Продолжай ходить, только не попадайся этой женщине на глаза. Посмотрим, какой у тебя будет результат». Это решило все.

Я стал каждый день приезжать, сдал рисунок, после этого композицию. Потом была лепка.

– До этого вы когда-нибудь лепили?

– До этого не лепил. Но поскольку формой владел, что-то у меня получалось. Я сделал скульптуру – коня, а рядом с ним всадника. Короче говоря, дошел я до окончания экзаменов. И был у нас просмотр. Все вывесили свои работы на стене, скульптуры расположили на тумбочках. Пришла комиссия во главе с ректором. А мы наблюдали за всем происходящим в глазок. Когда подошли к моим работам, что-то стала говорить та секретарша. Видимо, сказала, что я нелегал и не надо мои рисунки просматривать. После этого все перешли к другому художнику. Когда все закончилось, наш преподаватель  Николай Николаевич сказал, чтобы я собрал все свои работы и ждал его. Он меня и повел к ректору. А ректором, вернее директором института (так эта должность тогда называлась) был академик Александр Александрович Дейнека. Николай Николаевич объяснил ему ситуацию, сказал, что я приехал с Кавказа, что документы у меня не приняли, так как я опоздал, сказал, что, несмотря на это, он допустил меня к экзаменам. Потом они посмотрели мои работы, сказали, что неплохо. Александр Александрович поинтересовался, откуда я, много ли у нас, в Осетии, художников. Я ответил, что немного. Тогда он сказал: «Давай, Николай Николаевич, возьмем его на подготовительное отделение». Так вопрос решился. Год я проучился на подготовительном отделении, успешно его закончил, а потом меня приняли на первый курс.

– По окончании института вы сразу вернулись домой?

– В 1952 году я окончил полный курс на красный диплом. Комиссия распределила меня в научно-исследовательский институт игрушки в город Загорск, который сейчас называется Сергиев Посад.

– А почему именно туда?

– Я дал согласие, потому что у меня был друг Леонид Стеколов, с которым мы договорились: куда угодно, но вместе. И вот в Загорск как раз было два места. Туда мы и поехали.

– С Сосланбеком Тавасиевым во время учебы продолжали общаться?

– Да, конечно. Я постоянно бывал у него в мастерской. И даже помог в работе над памятником Плиеву, который установлен у нас на улице Кирова рядом с аграрным университетом.

– Как вам работалось в Загорске? Долго там пробыли?

– В институте игрушки я проработал 12 лет. Удивительное заведение, по-настоящему научное учреждение. Я даже не знал, что в Советском Союзе такое серьезное отношение к игрушкам. Там были лаборатории по каждому виду игрушки – мягкая игрушка, куклы, металлическая игрушка, елочная игрушка и масса всяких других. Я начал работать сначала модельером – создавал новые игрушки. Через какое-то время меня назначили заведующим инструментально-производственных мастерских этого института. А еще через год назначили главным художником. В этой должности я и проработал до самого конца.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

– А в Осетию когда вернулись?

– В 1964 году я получил письмо от отца. Он писал, что к нему обратились из министерства культуры республики с просьбой, чтобы я переехал в Осетию, так как в республике не было кадров профессиональных художников по декоративно-прикладному искусству, которое хотели развивать.

Я после получения этого сообщения пошел к директору института и сказал, что меня зовут на родину. Директор посетовал по поводу того, что меня только ввели в курс дела – всего, и есть уже неплохие результаты. И предложил продолжить работу.

В очередной свой отпуск я приехал домой. И отец меня направил к министру культуры. Гаппаеву Ивану Александровичу. Мы с ним очень хорошо поговорили. Я объяснил, что вошел там в курс дела и не хотелось бы отрываться от всего этого. Иван Александрович сказал: «Я тебя очень прошу. Этот раздел изобразительного искусства нам очень серьезно поднимать надо». А он большим другом отца моего был… В общем, я тогда уехал обратно, не дал ему согласия.

Через какое-то время вызвал меня директор института и сообщил, что пришла правительственная телеграмма из министерства культуры Северной Осетии, в которой просят направить меня для дальнейшей работы в Северную Осетию в связи с отсутствием там специалистов по декоративно-прикладному искусству. Вот после этого я и решил ехать домой. Директор, правда, меня никак не хотел отпускать. В конце концов, выложил мне последний свой козырь, сказав, что через полгода уходит на пенсию и рассчитывает на меня как на своего преемника. Он раскрыл мне все перспективы. Но я ответил: «Нет, Владимир Владимирович. Я себя не вижу администратором. Я себя вижу художником, и поэтому, наверное, я поеду туда. Я буду работать художником». Так я в 1964 году вместе с семьей приехал сюда.

– А женились вы когда?

– Женился я в 1961 году в один из своих приездов домой.

– Жена имеет какое-то отношение к искусству?

– Нет, Тамара окончила Московский университет. Работала сначала в газете «Растдзинад», потом ее оттуда забрали в «Блокнот агитатора». И до ухода на пенсию она возглавляла «Блокнот агитатора» обкома партии.

– Что это за «Блокнот агитатора»?

– Это журнал такой был.

Таких кукол, которые раньше делали по моделям Царикаева, сегодня уже во Владикавказе не встретишь.

– Ваш опыт работы в институте игрушки здесь, в Осетии, когда-нибудь пригодился?

– Пригодился. Когда директор производственного объединения «Казбек» Касполат Харитонович Карсанов открыл сувенирный цех, я сделал для него более 10 моделей сувениров. Эти игрушки-сувениры с удовольствием покупали туристы, приезжавшие к нам в республику. Сейчас такие сувениры уже нигде не купишь.

– С чего началась ваша карьера в Осетии?

– Вскоре после приезда меня вызвали в обком партии и предложили стать директором Художественного фонда. Его я возглавлял 10 лет – с 1964 по 1974 годы.

– А чем он в те годы Художественный фонд республики занимался?

– Художественный фонд вообще – это производственное подразделение Союза художников. Это фактически организация, которая создавала материальную базу для Союза художников. Художественный фонд занимался созданием произведений прикладного искусства. Живописные работы, скульптурные работы – все заказы, которые были по изобразительному искусству, проходили только через Художественный фонд. Тогда такое распоряжение было. А заказов было очень много. Особенно по наглядной агитации. Ведь на всех предприятиях, в организациях были специальные уголки, где висели политические плакаты, фотографии ударников производства.

Народный артист СССР Михаил Ульянов в новом Доме художников Северной Осетии. Слева - Маирбек Царикаев.

Что мне главным образом удалось за 10 лет сделать, кроме того, что мы увеличили серьезно выпуск нашей промышленной продукции, так это то, что мы построили Дом художника по улице Шмулевича,1. Там была наша главная база – творческие мастерские.

– А на творчество-то оставалось время, когда вы руководили Художественным фондом?

– Все дело в том, что судьба моя сложилась так, что большая часть времени у меня ушла на административную работу. Я ушел с поста директора фонда, потому что уже не хотел заниматься этим. Меня приняли в Союз художников. Хотелось больше времени уделять творчеству, участвовать в выставках. Но… я уже попал в номенклатуру обкома, и меня никак не отпускали. Тем не менее, когда я секретарю по идеологии положил на стол заявление, то, в конце концов, в обкоме вынуждены были дать согласие. Ну, не хочет – значит, не хочет. После этого первые же выборы были. И меня избрали в члены правления Союза художников. Назначили ответсекретарем. А на следующих выборах я опять в правление попал, и меня избрали председателем. И потом еще 10 лет – с 1980 по 1990 год возглавлял Союз художников Северной Осетии.

О СОЮЗЕ ХУДОЖНИКОВ И МОНУМЕНТАЛЬНОМ ИСКУССТВЕ

– В настоящее время Союз художников нашей республики среди других творческих объединений считается одним из многочисленных и самым сильным. А каким он был тогда?

– Он и тогда был самым сильным, одним из лучших в России и СССР. Помню, когда я приехал в Москву на какое-то заседание (решался вопрос об организации очередной российской выставки), председатель Союза художников России Сергей Петрович Ткачев спросил меня: «Осетины будут участвовать в выставке?» – « А как же, будут». – И он сказал: «Обязательно, чтобы вы в полной мере были представлены, потому что без вас выставка российская не получится в полном профессиональном объеме».

Чаша для осетинского пива.

– Союз художников республики и тогда был одним из самых многочисленных, как сейчас?

– Нет, тогда он таким не был. Членов союза художников было где-то два десятка, не больше. Но какие это были имена! Когда я только начал возглавлять Союз художников, в него входили Азанбек Джанаев, Батр Калманов, Юрий Дзантиев, Чермен Дзанагов… Плеяда была очень сильная. Достаточно сказать, что авторитет нашего Союза был так высок, что выставочный комитет художников Юга России возглавлял наш известный скульптор Сергей Павлович Санакоев. И наши художники были членами этого выставочного комитета Союза художников России.

Декоративная тарелка "Солнце".

За период, когда я был председателем Союза, нам удалось выстроить еще два объекта. Причем, таких объектов ни у одного Союза художников России не было. Только Москва и Ленинград имели подобные базы. Вот и мы создали себе такую базу.

– И что это за база?

– Мы построили выставочный зал на проспекте Коста. И построили еще на Гадиева художественно-производственный комбинат. Мы одного только серебра в изделия перерабатывали там полторы тонны в год. Нам это удалось сделать, потому что наш Художественный фонд и Союз художников были очень мощными. И Союзу, и фонду шли навстречу, нас поддерживали. В те годы Союз художников России возглавляли мои близкие товарищи Сергей Ткачев и Андрей Васнецов. Когда я учился в институте, занимался волейболом. А Андрей Васнецов был капитаном нашей команды. Сергей Ткачев тоже был волейболистом, но в Суриковском институте. Мы были тоже хорошо знакомы. Они, возглавляя Союз художников, шли нам навстречу.

Чаша для осетинского пива.

Выставочный зал был построен так. Встал вопрос о том, где проводить очередную выставку художников Юга России. Предыдущая проходила в Ставрополе. Решили, что выставка будет проводиться там, где есть база для ее организации. Я, помню, зашел в обком партии и сказал: «Есть возможность у нас организовать выставку Юга России». А это была очень престижная выставка. Кабалоев, первый секретарь обкома партии, и Дзестелов, секретарь по промышленности и строительству, меня поддержали. Они только сказали: единственное что, надо будет, чтобы Союз художников России финансировал строительство. Я позвонил Ткачеву. Сказал, что если будет финансирование, то выставочный зал у нас будет. Он ответил: «Великолепно». И дал указание Художественному фонду России, чтобы они профинансировали эту стройку. Но, говорит, пускай обком партии письменно подтвердит свое согласие. Письменное подтверждение было отправлено. И началось строительство выставочного зала.

– Хотелось бы поговорить о вашем монументальном искусстве. Вы совместно с Черменом Дзанаговым являетесь авторами обелиска памяти героев Великой Отечественной войны в селении Коста, аналогичного памятника в Моздоке, над которым работали вместе с Черменом Дзанаговым и Сергеем Санакоевым. Втроем вы создавали и памятник во Владикавказе, установленный на площади Дружбы народов…

Фрагмент памятника дружбы.

– Тогда мы выиграли конкурс. Был объявлен всероссийский конкурс на лучший памятник в честь 200-летия добровольного присоединения Осетии к России. Этот конкурс мы выиграли.

– И как вам работалось с такими известными мастерами, как Чермен Дзанагов и Сергей Санакоев?

– Коллектив наш, конечно, был сплоченным. И Чермен Дзанагов, и Сергей Санакоев – это профессионалы высшей пробы. Интересно то, что мы все были разного плана. По опыту работы я тоже скульптор, так как больше занимался скульптурой, нежели прикладным искусством. Санакоев (светлая ему память) был прекрасным миниатюристом. Он делал небольшие сюжетные скульптуры, на них, собственно говоря, он и заработал себе большой авторитет. А Чермен уже был известным монументалистом. Он не то четыре, не то пять лет работал с Тавасиевым в Москве, в том числе и над памятником Салавату Юлаеву, и над памятником Коста Хетагурову, который стоит около Осетинского театра. И вот сочетание монументалиста, декоратора (там было много декоративных элементов) и общего владения скульптурой дало свои результаты. Мы достаточно плодотворно проработали вместе. Хорошо ладили друг с другом и, соответственно, работали слаженно.

Мы добились того, чтобы всю эту работу делали в Ленинграде. Договорились лить там, где есть завод художественного литья. Кабалоев договорился с Демичевым, тогдашним министром культуры СССР, и вопрос решился. Существовала договоренность с заводом. Мы приехали туда. Нам дали целый большой ангар. Там мы и работали. Помогали нам рабочие этого завода, они сделали большой каркас. Мы занимались этим почти два года. Когда завершили работу, из Москвы приехала государственная комиссия, потому что памятник был государственного значения. Работу приняли. А тем временем здесь, у нас, уже готовили постамент. В 1982 году специалисты завода приехали сюда и установили здесь памятник.

О ПОРТРЕТНЫХ СКУЛЬПТУРАХ И ТВОРЧЕСКИХ ПЕРСПЕКТИВАХ

Портрет художника Владимира Кцоева.

– Маирбек Османович, расскажите, пожалуйста, о своих портретных скульптурах. Ведь со столькими людьми вам как художнику приходилось встречаться…

– Мной много портретов сделано. Часть из них находится в Художественном музее. Все, кого я лепил, – знатные люди. Это, к примеру, Герой Социалистического труда, ветеран войны, преподаватель университета Саханджери Кокаев. Деятели культуры – Васо Малиев, Володя Кцоев.

Вот эти портреты, что у меня в мастерской, – портреты ветеранов Великой Отечественной войны. Интересна история их создания. К 40-летию Победы мы вышли с инициативой организовать выставку портретов ветеранов войны. Это было в 1985 году. Договорились с республиканским советом ветеранов, чтобы они для нас наметили кандидатов. Они составили список. Мы распределили среди художников, кто над чьим портретом будет работать. Это были и живописные, и графические работы. Так создали целую галерею портретов ветеранов Великой Отечественной войны с расчетом на то, что будет создан музей боевой славы Осетии.

Портрет писателя Васо Малиева.

– А сколько портретов вы сами создали?

– Вот все мои работы. Сколько их? Пять. Нет, шесть. Все делали по одному портрету, а я постепенно сделал вот сколько. На выставке у меня было представлено два портрета. Остальные я делал уже после выставки. Потому что Совет ветеранов обратился к нам с предложением продолжить этот почин. Поскольку эта работа была безвозмездная, не все откликнулись, кто-то из художников был занят. Я же продолжил эту работу… А вот музей боевой славы, к сожалению, так до сих пор в нашем Владикавказе и не создан.

– Да… В городе Воинской славы нет музей воинской славы.

– Когда строили здание для Совета ветеранов на Горького, то говорили, что там будет музей. Но не нашлось места.

– А это что за портрет?

– А это уже другая история, тоже 80-е годы. По почину председателя обкома профсоюзов Риммы Гутиевой создавалась галерея портретов передовиков производства промышленных предприятий республики. В профсоюзах нам дали список ветеранов труда республики… Один из этих портретов вы видите. Это портрет ветерана электролитного цеха завода «Электроцинк» Руслан Губиев.

– Ваш сын имеет какое-то отношение к изобразительному искусству? Или он не пошел по вашим стопам?

– По моим стопам он не пошел, хотя у него были хорошие данные к изобразительному искусству. Я очень надеялся, что он станет художником. Но он вдруг, когда уже учился в 10-м классе, сказал что хочет посвятить себя медицине. Он детский хирург-травматолог.

– Что ж, он выбрал себе благородную профессию. Маирбек Османович, традиционный вопрос: над чем вы сейчас работаете?

Автопортрет.

– У меня последние годы сложились неудачно. Дело в том, что я в последнее время сильно потерял зрение. Настолько сильно, что уже работать не мог. На расстоянии одного метра человека не мог различить. На протяжении последних трех лет я вообще не работал. И, в конце концов, решился на операцию. Вот еще месяца не прошло, как мне были прооперированы оба глаза. Я теперь зрячий.

– Дай Бог, дай Бог…

– Поэтому нужно по-новому браться за работу.

– Какие-то планы уже есть?

– Планы у меня такие: в 2012 году у меня юбилей – 85 лет. Хочу сделать персональную выставку. Мне надо к этому готовиться. Осталось каких-то полтора года.

– С высоты прожитых лет что бы вы пожелали молодым художникам?

Автопортрет.

– Конечно, работать, работать и работать. В былые времена через систему Художественного фонда проходило много заказов. И некоторые художники тогда настолько увлеклись этими заказами, что практически перестали уделять внимание творческим работам. Многие деградировали в буквальном смысле этого слова. Поэтому уже серьезные профессиональные работы им были не под силу. Сейчас художники сами занимаются и созданием произведений, и их реализацией. Практически это все работы творческие. Пожелание мое такое: как можно больше и серьезнее работать и не увлекаться какими-то сиюминутными веяниями, которых сейчас очень много. Надо заниматься профессиональным искусством.

– Спасибо вам большое за пожелания и за ваш интересный рассказ. Мы, в свою очередь, вам желаем, чтобы все, как можно удачнее, сложилось с вашей персональной выставкой. Творческих вам успехов и крепкого здоровья!