Политический доктор Дзасохов

// «Люди, сменившие несколько партий, доверия вызывать не могут»

Для него политика — это и тайна, и наука, и стиль жизни. Он лично знал всех лидеров советских времен и про каждого может рассказать столько, что хватит на целую книгу. Но своим кумиром раз и навсегда выбрал Че Гевару, с которым встречался во время командировок на Кубу и которого считает почти святым.

А еще он сочетает образ настоящего кавказца с европейскими чертами. Не ездит верхом, умеет виртуозно контролировать свои чувства и всегда выступал за то, чтобы руководящие посты занимали не только мужчины, но и женщины.

О себе, политике и еще раз политике — накануне своего 80-летнего юбилея государственный деятель, дипломат, доктор политических наук Александр ДЗАСОХОВ в откровенном интервью «МК».

«ЧЕ ДАЖЕ ВНЕШНЕ ПОХОЖ БЫЛ НА ХРИСТА»

— Александр Сергеевич, кем вы только не были за свою политическую карьеру: послом в Сирии, членом президиума Верховного Совета СССР, членом политбюро, президентом Северной Осетии–Алании, членом Совета Федерации… Но вам самому, если уместно так выразиться, какой высокий пост больше пришелся по душе?

— Я бы сказал так: особенную радость и даже какое-то ностальгическое чувство вызывают воспоминания о годах, когда я возглавлял комитет ЦК КПСС стран Азии и Африки. Мне было тогда всего 30 лет, а должность большая, выполнял деликатные поручения самого ЦК. И, помню, приходит на беседу вице-президент Египта, фельдмаршал Анвар Садат, и спрашивает: «А где он сам?». Я ему: «Так это я и есть!».

Мне и сейчас порой снится, что я то в Сахаре, то в Эфиопии… Скучаю по Кубе — я очень любил там бывать, любил ее лидеров.

— Че Гевару?

— Да. И насколько бы легендарным ни был Фидель Кастро, Че Гевара превосходил его по популярности. Я вообще возвожу Че в ранг святых. Он даже по облику своему был похож на Христа, только с несправедливостью боролся своими методами. Причем ему вот приписывали маоизм, а это было не так. Как-то мы в 1965 году в Алжире на эту тему с ним заговорили, и он сказал, что в недоумении, почему его считают последователем Мао Цзэдуна. У него действительно были собственные представления о путях освободительной борьбы народов. Я оказался на Острове свободы в самое горячее время и видел, как Че Гевара, у которого было обостренное чувство справедливости, объединял вокруг себя десятки тысяч людей. Он так увлекал всех своими идеями! Притом что был настолько обычным, своим… Я наблюдал, как он в свободные дни охотно шел рубить сахарный тростник. В этом не было демонстрации его народности. Он с мачете был таким же естественным, как во время партизанских вылазок. У Че Гевары была астма, представляете, как с этой болезнью приходилось в тропическую жару? Но он даже ингалятором пользовался так, чтобы никто не видел и не догадывался о его страданиях.

— А кто еще из иностранных лидеров тогда вас поразил?

— Президент Чили Сальвадор Альенде. В 1963 году, когда он был еще только сенатором, я оказался у него в гостях как один из лидеров Комитета молодежных организаций нашей страны. Мы ходили с ним на футбол, пиво пили. Он был прекрасным оратором, таким живым, таким заряжающим! Или вот первый президент Кипра архиепископ Макарий. Между прочим, уникальный случай в политике, чтобы страну возглавил патриарх. Сам этот человек был удивительной судьбы и удивительной силы духа. Когда я с ним общался, поражался его спокойствию, его мудрости.

— Вот некоторые говорят, что СССР в те годы вмешивался в чужие дела: стимулировал борьбу, вооружал повстанцев. Вы ощущали себя организатором переворотов?

— Те, кто так говорит, не понимают главного. Форма вооруженной борьбы народа, не получающего понимания его устремления к независимости, признается базовыми документами ООН. Действительно, именно Москва внесла в 60-м году резолюцию о предоставлении независимости колониальным народам. И молодые государства часто опирались на моральную, материальную, дипломатическую и — что скрывать — военную поддержку нашей страны. Многие лидеры этих стран даже образование получали у нас (политическое и военное в том числе).

— Вот вы лично немало сделали для этого в свое время. И вам не обидно, что отношения с этими государствами были потеряны с развалом Союза?

— Еще как обидно! Когда произошел распад, они были удивлены — почему Москва отвернулась? Почему в России к ним абсолютно нет интереса? Почему мы не возвращаем обратно то, что для них сделали? Они, богатые сырьем (от газа до алмазов), были стольким обязаны нашей стране.

— Сейчас ситуация меняется?

— Да. Потихоньку. Наши первые лица начали летать в Южную Африку, Анголу, Египет, Вьетнам, Лаос… Уже есть соглашения, договоренности. Это правильно с точки зрения истории и принципа справедливости.

КАК ОТМЫТЬ ОТ ГРЯЗИ ПОЛИТИКА

— Вы в политике всю жизнь. Скажите откровенно, все-таки действительно — грязное это дело?

— Я воспроизвожу в своей памяти людей, которых можно было бы упрекнуть в том, что они политику подменяли грязным делом. Увы, немало встречал их на своем пути. Для меня абсолютно невозможно объяснить такое недоразумение в поведении политика, когда он побывал в 5, 6 и более партиях. Такие люди доверия в целом не могут вызывать. Я в КПCC как член Политбюро работал всего 13 месяцев. Но из здания ЦК уходил последним. И был огорчен тем, что люди, которые всю жизнь там проработали, куда-то испарились. Когда меня избрали президентом Северной Осетии-Алании, я приостановил свое членство в КПСС и больше ни в одну партию не вступал.

Вообще про себя я вам скажу так — скорее всего я политическую деятельность воспринимал как форму активной творческой жизни, часть моего призвания, моей сути. Для меня сложно, почти невозможно предавать дело или кого-то, перескакивать с одних взглядов на другие.

— Но тогда вам должно быть очень грустно смотреть на современных политиков.

— Среди них на самом деле можно встретить немало поверхностных, страдающих конъюнктурой. Но немало и добросовестных. Главная проблема в том, что современные молодые партии — они все-таки формируются сверху. В том смысле, что не выросли из народа, не выстраданы и не закалились. И не может тот, кто вчера еще был просто известной личностью, превратиться за ночь в политика.

— Политика и эмоции — вещи совместимые?

— Расскажу две истории, которые случились с разницей в три года. В 1960-м, во время одного из мероприятий в Воронеже, ученый-агроном, рассказывая о собранном урожае, показал два початка кукурузы. Хрущев спросил: «А вес их каков?» — «Где-то 250 граммов». И тут помощник Хрущева хвать початки — и на весы и тут же докладывает: меньше 250 граммов. Хрущев начал кричать, унижать этого достойного ученого, говорил всякие нелепости. И это был урок жизни для меня — я понял, что никогда руководитель высокого уровня не должен опускаться до такого. А вот другая история. В 1963-м на Ленгорах проходила встреча с комсомольцами, в том числе участвовавшими в вооруженных конфликтах. И когда на сцену вышел парень-сапер, которому в Алжире миной оторвало ногу, Леонид Брежнев не выдержал, ушел за кулисы. Я видел, как он там курил и слезы текли. Помню, он сразу дал указания помочь этому саперу. Вот вам эмоции Хрущева и эмоции Брежнева. А сейчас я смотрю на некоторых губернаторов и не понимаю — как так случилось, что на этом посту люди, которые не умеют откровенно публично разговаривать с народом? У таких не было и никогда не будет глубоких связей с обществом.

— Вот вас укоряют, что вы бесконфликтны, никогда не вступаете в острые дискуссии… Это действительно так?

— Мое правило — быть открытым и не избегать острых дискуссий. И в то же время я действительно никогда не скандалил и уже точно не буду. Я сделал свой выбор. Если руководитель с высоты своей должности будет по каждому поводу выходить к микрофону, кричать, по именам критиковать, а потом быстро забывать — это как называется? Брутальность или чрезмерная эмоциональность? И ведь он все это передает населению. А что за этим последует?

Единственный раз, когда я говорил на высоких тонах, — страшная трагедия в Беслане. Но и это слышали только 5-7 высокопоставленных персон, которые точно все запомнили на всю жизнь. Что толку, если я всех генералов и прокуроров буду разносить? Это вернет погибших или поможет расследованию?

«ДЕЛО БЕСЛАНА НЕ ЗАКРЫТО»

— Раз уж вы сами заговорили о Беслане, о расследовании. Разве что-то еще не ясно в этой трагедии?

— Я считаю, что там есть совершенно белые пятна. И я хочу досконального расследования всех обстоятельств. Для меня не ясно, к примеру, в каких условиях воспитывались, в каких школах учились те, кто пришли убивать детей в Беслан. Они же были в соседней республике, они готовились. Ни один родитель, учитель, директор школы не был вызван в суд, не давал показания.

— Почему?

— Может быть, у кого-то было ошибочное мнение, что глубокое изучение вопроса осложнит межнациональные отношения. А на самом деле достоверное расследование пошло бы на пользу, помогло бы освободиться, очиститься, поняв, в какой среде вырос преступник, негодяй и садист. Это упреждение того, чтобы не было повторений.

— И все-таки ваш уход с поста президента связан с трагедией?

— Абсолютно нет. Руководство страны меня не отпускало, говорило, что я должен остаться. Но я все решил для себя. И, кстати, ушел не сразу — проработал еще около года после случившегося, потому что много было вопросов в республике, не связанных с трагедией, но которые нужно было срочно решать.

А про Беслан еще скажу, что я задолго до трагедии десятки раз призывал принять меры к тем, кто является пособниками террористов. Требовал повысить качество мер, которые бы упреждали террористические преступления. Все это не было услышано тогда. И изменения в законодательство последовали только после череды трагических происшествий.

— Вот вы говорили, что надо было применять меры к пособникам террористов. Но вы сами в первые месяцы после начала второй чеченской войны приютили у себя супругу Масхадова…

— Это правда. Во-первых, речь шла о семье, о жене и дочке, а не о его телохранителях. Во-вторых, была прямая просьба от Масхадова, а в то время с ним еще был какой-то диалог. А он сказал, что только мне может доверить семью. Хотя мы не встречались — он, видимо, слышал обо мне, читал. Я не мог отказать даже с точки зрения кавказских традиций. Но я все делал открыто — все знали, где супруга Масхадова живет, что и как. Такие эпизоды, они всегда остаются в народной памяти.

«КАВКАЗУ НУЖНЫ ВОЕННЫЕ УЧИЛИЩА»

— По-вашему, террористическая угроза с Кавказа в прошлом?

— Совершенно невозможно сравнить сегодняшнюю ситуацию с тем, что было 10-15 лет назад. Сама опасность сепаратизма отодвинулась. И теперь на смену силовым методам должны прийти формы политической и просветительской работы. Постоянно должны бывать здесь известные ученые, министры, читать лекции, выступать. Очень важно возродить в Грозном известный всесоюзный нефтяной институт, чтобы в городе было полно инженеров. Крайне необходимо восстанавливать по всему Кавказу военные учебные заведения, которые ошибочно были ликвидированы. Ведь учеба в таком заведении — самая глубокая форма идентификации себя со страной. Мне удалось добиться, чтобы началось восстановление старейшего суворовского училища во Владикавказе. Но этого мало.

— Не могу не спросить по поводу положения женщин на Кавказе. Вы, будучи президентом, пытались что-то изменить?

— Осетия (не в обиду соседям) изначально немного отличалась в этом смысле от других кавказских республик. В правительстве в мое время было несколько женщин, и они были очень успешны. Одна отвечала за социальные вопросы, другая — за образование, третья — за миграционную службу. Много было женщин в налоговой службе, в здравоохранении. Да что там — председателем парламента республики до последнего времени была женщина. Но я против гендерного квотирования. Должно быть все естественно.

— А как думаете, почему вообще в России мало женщин-политиков?

— Какая-то непонятная мне инерция. Хотя я вижу много очень добросовестных способных женщин, которые губернаторами могли бы быть, но не стали…

— Может, им удачи не хватает? Кстати, вы себя считаете удачливым человеком?

— Так и есть, я действительно удачлив. Я очень много видел, во многом участвовал. Жизнь была очень яркой. Помню нашу компанию — молодой Евгений Примаков, Илья Глазунов, Роберт Рождественский, Евгений Велихов… Мы все время друг друга искали, выезжали куда-то. Разве это не удача? И в работе мне ведь везло. Хотя я, надо признать, всегда старался.

— А отдушина у вас есть?

— Есть! Быть в кругу близких друзей. Раньше альпинизм, теперь пешие прогулки, посиделки, воспоминания… Это совершенно удивительно и заменить ничем невозможно. И это все очень меня увлекает — друзья и какая-то свобода.

А вторая отдушина у меня, если так можно выразиться, на уровне осетинской национальной ДНК. Где бы я ни был, я все время пытался приехать на родину. Хотя бы два раза в год. Это подпитка для меня духовная.

— Как настоящий кавказец поднимете за свой юбилей бокал?

— Подниму обязательно. Я предпочитаю наш национальный напиток арака или очень похожий на него виски. Но в торжественные моменты, например, когда ежегодно в Москве собираю друзей на праздник святого Георгия, мы первый тост произносим, держа в руках чашу пива. Это традиция.

Ева МЕРКАЧЕВА
«Московский Комсомолец», 03.04.2014