Лишь бы не было войны?

// О том, почему Южная Осетия голосовала и будет голосовать за Аллу ДЖИОЕВУ

Административный ресурс на выборах в Южной Осетии споткнулся о протестный электорат, отдавший свои голоса кандидату Алле Джиоевой. Почему все-таки она победила?

Для победы «прокремлевского кандидата» Анатолия Бибилова во втором туре Москве пришлось подключить самые мощные ресурсы — президента Дмитрия Медведева, который во время встречи с Анатолием Бибиловым прямо заявил, что это креатура Москвы. Однако даже вмешательство президента России не помогло Южной Осетии избежать противостояния — на прошлой неделе ЦИК республики объявил о предварительной победе Аллы Джиоевой. Верховный суд в ответ признал итоги прошедшего голосования недействительными, была объявлена дата новых выборов — в марте. Это вызвало волну возмущения, ситуация накалилась до предела, и гражданский мир в Южной Осетии повис на волоске.

Выясняя причины неожиданной победы протестного кандидата, наш корреспондент нашел людей, которые, безусловно, голосовали и будут голосовать за Джиоеву.

Жизнь в руинах

Общежитие сельхозтехникума расположено в отдаленном цхинвальском квартале, в народе называемом «Шанхай». Когда-то это было обычное общежитие для студентов. В начале 1990-х, в разгар грузино-осетинского конфликта, его заселили беженцы из внутренних районов Грузии. С тех пор там и живут. Первый корпус после августовской войны 2008 года частично отремонтировал Красный крест — поменяли кровлю и трубы, поставили новые санузлы и автономный душ — по одному санблоку на этаж. Но здесь нет воды, и ее таскают снизу, из водонапорной колонки. О том, что такое центральное отопление, жильцы даже не знают, отапливаются комнаты буржуйками.

Аза Кобесова и ее четверо детей живут на третьем этаже, в одной большой комнате. Интерьер — кровати, диваны, обеденный стол, за которым едят и делают уроки, печка-буржуйка, баки с водой. Чисто, тепло, но у хозяйки глаза на мокром месте. 22 года назад она бежала сюда из пограничного грузино-осетинского села Эредви. В общежитии у Азы родились и выросли дети: старшему — 16, младшему — полтора года. Она санитарка в местном роддоме, зарплата 4,5 тысячи рублей. На каждого ребенка получает пособие 200 рублей и еще 2,5 тысячи — на 13-летнего сына-инвалида. (В 2008 году, сразу после войны, Азамат пострадал от разрыва снаряда, он теперь плохо видит, и еще у него нет пальцев на руке.) Меньше чем на 8 тысяч рублей в месяц в Цхинвале прожить невозможно — это очень дорогой город. Здесь ничего не производится и не выращивается, продукты, овощи и фрукты завозят из России, и цены на них сопоставимы с московскими.

В этом корпусе живут 14 семей и тут полно детей — в каждой семье по двое-четверо. Детского сада в «Шанхае» нет, дети остаются дома одни, пока родители на работе. Статус беженца у Азы забрали сразу после августовской войны 2008 года — теперь село Эредви официально считается территорией Южной Осетии, хотя оно пустое, там никто не живет и дома разрушены. Аза, вытирая слезы, говорит, что ей еще повезло, потому что в соседнем корпусе общежития «вообще кошмар».

В соседний корпус в августе 2008-го попали тяжелые снаряды — фасад и крыша левой части здания разрушены, коридор завален кирпичом и мусором. У самой границы нежилой зоны — две комнаты Догузовых, Фени и Луизы. Они тоже беженцы из сел ущелья Малой Лиахвы, где когда-то осетины и грузины жили душа в душу, а в начале 1990-х стали врагами. Луиза тяжело больна. Фене — 87 лет, и она почти не разговаривает. У Луизы пенсия по инвалидности, у Фени социальная пенсия, живут на 10 тысяч рублей в месяц. Аренда самой скромной квартиры в Цхинвале обходится в 7-8 тысяч рублей, из-за того, что дома разрушены, а процесс восстановления был заморожен еще в прошлом году, целые квартиры пользуются большим спросом. Некоторые семьи снимают полуразрушенное жилье, оно дешевле.

Напротив Догузовых — комната 75-летней Дзерассы Плиевой. Это одинокая женщина на костылях, в дырявом платье и летней обуви. В 1991 году Дзерассу, ее дочь и еще 22 осетинские семьи вывезли из села Ванат на бэтээрах. Все вещи пришлось бросить. Больше всего она жалеет об оставленных в родном доме фотографиях. Сейчас дома этого уже нет.

Ванат сегодня — тоже территория Южной Осетии, поэтому Дзерассу больше не считают беженкой. Дочь Дзерассы год назад уехала во Владикавказ и не может вернуться из-за проблем с паспортом. А может быть, не хочет. Каждый вечер, ложась спать, Дзерасса смотрит в потрескавшийся потолок и думает, что если случится землетрясение, то крыша упадет. «Я уже ни на что не надеюсь,— говорит она.— Я ни от кого не видела помощи».

Выхожу в разрушенный коридор, залитый водой,— в пробоины сочится тающий снег. Крутая лестница с зияющими кое-где дырами вместо ступеней, по которой каждый день эти старые женщины спускаются в туалет, на улицу. Внизу небольшие канистры с водой, которые они затаскивают на свой пятый этаж. По лестнице за мной идет седая женщина в легком халате — они тут все ходят в летней одежде: зимняя не у всех есть. Таня Казиева берет меня за руку и ведет в свою комнату. Ей 74 года, она из Дмениси. Всю жизнь проработала в колхозе, а в итоге также на бэтээрах была вывезена в Цхинвал из родного дома. У нее минимальная российская пенсия — около 4 тысяч рублей. Макароны, разложенные на простыне на полу, чтобы не заплесневели в коробках,— ее основная еда.

У соседки Люды Валиевой в двух комнатах живут мать, отец, брат с сестрой и маленькая дочь. Они из пограничного села Сабулок, там тоже никого не осталось. После войны ей предложили переселиться в микрорайон Солнечный — там раньше располагалась грузинская администрация Южной Осетии. Но Солнечный давно заселен беженцами, а Люде предложили переехать в недостроенный корпус — при условии, что достроить его должны сами переселенцы. Люда работает судомойкой в ресторане, ее зарплаты не хватает даже на еду, не то что на строительство дома. Так и остались в этой ночлежке.

С советским паспортом

На окраине Цхинвала — турбаза «Осетия». То есть когда-то это была турбаза, а теперь нищая общага для переселенцев. Здесь и беженцы из Грузии, и внутренние переселенцы. Воды здесь нет. Автандил Джиоев, беженец из Грузии, говорит, что если лето будет жаркое, жителям района грозит эпидемия дизентерии и еще целого букета инфекций.

Автандил оказался здесь в 2007 году. Он жил в Тбилиси, а потом развелся с женой и уехал к родителям в деревню, в Кахетию. Но жить ему не дали, говорит, что к нему зачастил представитель местного «особого отдела» с настойчивыми предложениями «помочь Грузии». «Что это значит? — переспрашивает он.— Ну, работать на их ФСБ предлагали!» После очередного визита особиста он сбежал — испугался. «Подумал, вдруг разозлятся, что я им не помогаю, и посадят меня в тюрьму — особист этот мне так и говорил, что посадит». У Автандила нет паспорта и гражданства Южной Осетии, потому что по закону получить паспорт здесь можно только после пяти лет проживания. Правда, перед выборами паспорта раздавали направо и налево, но Автандил, наверное, об этом не знал. А может, просто не попал в списки благонадежных. Российского паспорта у него тоже нет. От грузинского гражданства он отказался. Его единственный документ — старый советский паспорт. Когда-то он полгода был ликвидатором на Чернобыльской АЭС. Теперь ходит по домам и предлагает свою помощь: «Я и строитель, и разрушитель, и слесарь, и маляр,— улыбается он.— Жизнь всему научила. Раньше было плохо, а сейчас легче, работа есть, люди потихоньку ремонтируют свое жилье, строятся».

Его двоюродная сестра Лена Лирчук-Джиоева, медсестра местной больницы, беженка начала 1990-х, получила временное жилье в городе, но потом его забрали для родственницы начальника горотдела местной милиции, а Лена оказалась в этом общежитии. «Я и не жалуюсь,— говорит она.— Все тут неплохо, но грязно очень». Комнаты Лены и Автандила — самые чистые в общежитии. Они сделали тут ремонт, наклеили обои и застеклили окна. У некоторых жильцов до сих пор целлофан вместо стекол.

Черная дыра

Напротив турбазы, через Большую Лиахву, строится современное здание — здесь будет располагаться российское посольство. Когда его начали строить, жители турбазы радовались: значит, теперь им построят новые корпуса и у них будет жилье. В 2008 году с Москвой связывали огромные надежды. Но прошло три года, ничего не изменилось. Цхинвал сегодня напоминает о войне сильнее, чем в сентябре 2008-го. Местные жители говорят, что даже война не смогла так разрушить город, как его разрушили восстановительные работы.

Город перекопан вдоль и поперек — подрядчики укладывали трубы, но бросили работу на полпути. Теперь в Цхинвале самый ходовой товар — резиновые сапоги.

Большинство домов так и не восстановлено. Многие жители города снимают однокомнатные квартиры, ютясь в них большими семьями. Часть многоэтажек отремонтирована только частично — дома, треснувшие от фундамента до крыши и просевшие, накрыли новыми крышами, а квартиры, в которые попали артснаряды, залатали и наклеили обои. Но в эти квартиры возвращаются не все — боятся землетрясений, которые здесь нередки.

Однако президент Эдуард Кокойты за три дня до выборов пристыдил журналистов, которые «выдвигают обвинения в адрес руководства Южной Осетии». И воззвал к их «совести». «Имейте уважение к людям, пережившим войну»,— сказал президент. И добавил, что никому не позволил превратить Южную Осетию в «черную дыру».

На самом деле Южная Осетия давно превратилась в эту самую дыру. Миллиарды, направленные сюда на восстановительные работы, точно канули в воду Большой Лиахвы. По словам лидера социал-демократической партии Дмитрия Тасоева, застой в восстановительных работах вызван тем, что местная власть не смогла отчитаться перед Москвой за «потраченные миллиарды», и пока не отчитаются, денег Южной Осетии Москва не даст. Кто должен отчитаться, непонятно — в администрации президента винят правительство «варяга» Вадима Бровцева, а в правительстве обвиняют президента и его команду. Лидер партии «Отечество» Вячеслав Гобозов убежден, что Москва решила сменить президента Кокойты на министра по чрезвычайным ситуациям Бибилова, потому что не верит Кокойты и его окружению и не хочет давать деньги под такого президента. Источники же в окружении Эдуарда Кокойты утверждают, что Москва не дает денег, потому что президент Южной Осетии не соглашается на откаты неким чиновникам в Москве.

А пока стороны выясняют, кто виноват, в общежитии сельхозтехникума одинокие старухи доживают свои последние дни в условиях, напоминающих блокадный Ленинград.

Но именно эти ущемленные люди голосовали за Джиоеву. За все годы своей жизни в этих ночлежках единственным политиком, которого они запомнили, была она. Перед выборами она приехала, ужаснулась и пообещала бороться за них. И в течение всей своей телевизионной агитации она рассказывала о беженцах и просила других кандидатов — кто бы из них ни победил — не забыть об этих людях. И ее неожиданная победа, вопреки воле Москвы, во многом была связана с беженцами.

Одни

Под Цхинвалом много пустых сел, где вообще никого нет. Когда-то здесь были знаменитые яблоневые сады, а теперь алые яблоки, присыпанные снегом, свисают с веток — их некому собирать. В пустых разрушенных домах живут только голодные собаки — хозяева во время войны бежали, но псы добросовестно охраняют то, что осталось от жилья.

Село Ванат совсем рядом с грузинской границей, и после войны августа 2008 года оно так и не ожило. Хотя вечером в центре села загорается огонек, и тогда становится ясно, что в Ванате не все мертво. Таня Галикашвили и Георгий Гасиев прожили тут всю жизнь, родили троих детей и решили тут же провести последние годы. Тане — 69, Георгию — 75. Она — добродушная, улыбчивая, он — суровый, молчаливый. Уже несколько лет Георгий прикован к постели. Дети живут в Северной Осетии, но живут стесненно. Да и привыкли Таня и Георгий к своей деревне.

Летом здесь хорошо, говорит Таня. В три уцелевших дома приезжают их хозяева, и тогда село оживает. Зимой Таня и Георгий одни. Топят буржуйку и смотрят по телевизору на российских политиков. Правда, к сожалению, а может быть, и к счастью, звука у телевизора нет.

— На улицу стараюсь не выходить, волков много развелось после войны,— рассказывает Таня.— В соседнем селе волк зашел в дом и напал на людей». Но каждое утро ей приходится идти в соседнее село, где можно купить хлеб.

А вот за телефонными карточками надо ехать в город. Поэтому карточки, которые изредка передают дети, она бережет — вдруг Георгию станет плохо и надо будет звать «скорую». «Врачи на «скорой» хорошие,— говорит Таня.— Если их вызывают в соседнее село, и они проезжают где-то рядом, то обязательно заезжают к нам — проведать Георгия, оставить лекарства». Зарплата цхинвальского врача — 6 тысяч рублей. Но в Южной Осетии, как нигде, очевидно, что широта души измеряется не размером зарплаты.

Таня так рада нашему приходу, что достает из сарая яблоки и виноград — свои припасы за зиму. Отказаться невозможно. Провожая нас до калитки, обнимает нас и говорит: «Все у нас хорошо, слава Богу. Лишь бы не было больше войны».

…Когда глубокой ночью мы возвращались из Ваната в Цхинвал, водитель показал мне на бледно-оранжевое зарево, разливавшееся из-за горы. «Там грузинское село,— пояснил скупо.— Саакашвили для своих не жалеет электричества». Мы ехали по абсолютно темной разбитой дороге, мимо брошенных сел и уничтоженных домов, ехали в разрушенный войной город, который, несмотря на миллиарды посланных сюда рублей, до сих пор выглядят как после боев. Водитель такси, воевавший за независимость Южной Осетии много лет, хмуро молчал всю дорогу. И мне казалось, я понимаю, о чем думает этот человек.

Ольга АЛЛЕНОВА, Цхинвал-Москва,
журнал «Огонёк», 05.12.2011

Фото: Лана Парастаева /  Коммерсантъ