Творить во спасение
Не знаю, встретимся ли мы после земной жизни в иной, но в этой мне и, думаю, многим другим Батраза ДЗИОВА, совсем недавно ушедшего из жизни, уже остро не хватает. Я не услышу, звоня ему из далекой страны, его родственное: «Ой, Руслан?!.. Кæм дæ?», что тут же гасило мой ностальгический синдром по Отечеству.
При всей ценности жизни уход из нее одного остается тобой нередко почти незамеченным – уход же другого невольно приравниваешь по своему трагизму к уходу из нее самого себя. Приблизительно такие чувства я испытал, услышав о неожиданной кончине моего друга Батраза Дзиова, и продолжаю испытывать сейчас. Еще за месяц до того, как его не стало, в компании с ним и служительницами муз в музее им. Туганова, видя его благородно состарившимся и для его возраста цветущим, мне никак не могла прийти мысль о том, что его вскоре может не стать.
Немного погодя после общения в музее я позвонил Батразу, но вместо знакомого родственного восклицания слышу какой-то явно онемевший от горя женский голос – это была его дочь Земфира.
– Отец в больнице, – давясь слезами, с трудом выговорила Земфира. – У него… у него онкология… запущенная…
В тот же день я с Земфирой был у своего друга в больничной палате. Он сидел на краю койки, сидел совсем не узнаваемый – тень недавнего Батраза, но прямой, чуть напряженный, будто на краю пропасти, хоть и в окружении ближайших родственников.
Я не стал искать слова утешения для его близких – это означало выдать Батразу его обреченность, хотя он, может, и догадывался о ней особой обостренной интуицией, которая чаще свойственна натурам творческим. Судя по его необычно застывшему взгляду, он, видимо, все же чувствовал свою обреченность и еще по тому, как он сразу же оживился, завидя меня, не только радостью, но и какой-то поспешной непривычной исповедью о том, чего я раньше не знал о нем и не писал в своих работах о его жизни и творчестве.
– Профессора были удивлены моим рисунком при поступлении в Полиграфический институт, – продолжал он вспоминать, глядя при этом куда-то мимо меня, в одну точку. – Я же никогда не учился этому. У нас же в Санибе не было художественного училища. По рисунку я сдал экзамен, но вот сочинение чуть не завалил, если б не сумел ловко списать со шпаргалки. Это было непросто, но я изобрел способ…
– Ты вспомни об этой истории со шпаргалкой, когда будешь в следующий раз писать обо мне, – со всей серьезностью заключил Батраз, все также неподвижно глядя в одну и ту же точку. – Вспомни… Потом я тебе еще расскажу о жизни в нашем селе Саниба. Как там птицы пели… У птиц в горах другой голос, как и у человека, он летит к небу, как молитва… Послушай как-нибудь.
У рожденного в горах Осетии Батраза Дзиова тоже был ни на чей не похожий голос в его творчестве, голос родины, первозданной, чистой, не поддавшейся какому-либо влиянию извне, а лишь только едва заимствовавшей у кого-то что-то родственное, органичное из разных культур. И потому он трогает каждого, независимо от расы и национального происхождения. Свойство заимствовать родственное твоему творчеству, но при этом оставаться самим собой со своей национальной, ни на чью не похожей самобытностью дано только большому таланту или же гению. Не берусь судить, гений ли Батраз Дзиов для искусства Осетии и не только. Здесь беспристрастный судья только Время, но то, что большой талант был подарен ему и в его лице Осетии небесами – несомненно.
Творение Батраза Дзиова – это голос гор, их вершин, которые ближе всего земного к небесному, тому, с которым так породнен был и породнил нас еще больше Батраз. Его голос был молитвой, обращенной к небесам из глубин вселюбящей души и сердца его во спасение нас, нашего духа, в нынешние, может, как никогда, тревожные времена.
Руслан ГАЛАЗОВ, Испания
«Северная Осетия», 26.12.2013
Встреча для вас // Батраз ДЗИОВ, изобразивший музыку души
Премьера // Батраз ДЗИОВ приехал в Пятигорск с «Песней о жизни»
