ТРИ ДНЯ В СЕНТЯБРЕ

Марина БОКОЕВА

Прошло столько времени, а душевная боль не утихает. При мысли, что я больше никогда не увижу любимых учителей, которые всю свою жизнь посвятили нам, друзей, которые в трудный момент всегда готовы были помочь, соседей, которые первыми оказывались рядом в радости и  горе,  и многих-многих других, на глаза  наворачиваются слезы. То, что нам с сестрой и всем остальным пришлось пережить, не будет  забыто.

1 сентября – обычный школьный праздник, на который приходят не только дети и их родители, но даже бабушки,  дедушки, дяди, тети, а то и соседи. В конце августа у меня обычно не хватало терпения: поскорее бы пойти в любимую школу, увидеть после долгой разлуки  одноклассников,  учителей и услышать  долгожданный  первый звонок.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Наступило 1 сентября 2004 года. Рано утром мы с младшей сестрой Заирой собрались в школу, на торжественную линейку. Странно, но на этот раз я совсем никуда не хотела идти. Поделилась с сестрой. Она ответила, что и у нее нет никакого настроения…

Мы  попрощались с родителями и пошли к соседке Бугуловой Зарине. Каждый год на  школьный  праздник мы  ходили  вместе.  Не  успели поздороваться, как тут же она мне говорит:

–  Слушай, что-то я совсем не хочу идти в школу. Может, посидим в кафе или погуляем? Все равно 2 сентября увидимся.

Меня очень удивили ее слова, но я сказала, что как бы там ни было, в школу надо пойти. Дойдя до угла мельницы (она находится неподалеку от школы), я встретила одноклассницу.  Приобняв ее, обратила внимание на военную  машину, которая стояла у ворот мельницы. Была ли она пуста или нет – я не увидела. В голове возник вопрос: что военная машина делает в центре города в 8 часов  утра?

Меня успокоила мысль о том, что на ней могли привезти кукурузу на помол. Мы направились в сторону школы. По дороге каждая из нас рассказывала, как провела лето. Так мы вошли во двор  школы и направились к своим одноклассникам и учителям.

Потихоньку подтягивались остальные. Двор наполнился  детьми, в основном, малышами: первый-четвертый классы. У них в руках были огромные букеты, а глаза искрились радостью. В тот момент, когда я разговаривала  с  одноклассниками,  со второго этажа выглянула директор, Лидия  Александровна Цалиева, и стала собирать всех на линейку.

Встав на свое место, я осмотрела двор. Первое, что бросилось в глаза, это мусор, который небольшими горками лежал под окнами первого этажа. Я подумала: неужели этот мусор нельзя  было  убрать или хотя бы собрать в одну кучу? Ко мне подошла классная руководительница и крепко  обняла меня, сказав, что я очень повзрослела за лето. Неожиданно вверх полетели разноцветные  шары.

Такое я видела тоже первый раз, обычно шары пускали после торжественной линейки. Радости детей не было предела. Как вдруг…

Из-за спин первоклашек раздались выстрелы. Никто сразу не понял, что случилось. Я продолжала стоять на месте. Сначала решила, что через двор убегает преступник или вор, и его преследуют. Но показался бородатый мужчина, который, держа дуло автомата вверх, пускал  очереди, при этом другие брали толпу в кольцо. Меня кто-то схватил за руку, и мы двинулись в сторону школьной котельной. Это была моя учительница истории Цалоева Надежда Ильинична. Мне кричали ребята, чтобы я бежала к выходу (он находился в метре от того места, где стоял наш класс). Среди них был и сосед Хетаг Гутиев, но мысль о том, что в руках непонятно кого находится моя младшая сестра, не позволяла мне уйти. Я и еще десятки человек забежали в котельную, некоторые зашли вглубь. Несколько человек, среди которых оказалась и я, остались у двери. Увидела свою одноклассницу Индиру Цаппоеву. В панике стала спрашивать ее, не видела ли она Зайку. Но это было бесполезно, она, как и все остальные, была в шоковом состоянии. В слезах она повторяла  мне, что никого не видела. Сердце забилось еще сильнее. А, может, ее затоптали, когда толпу гнали в сторону спортивного зала? А, может, ее убили? А, может, она убежала? Я не знала, что думать. А в  это время с улицы доносились автоматные очереди и крики о том, что это какой-то захват. Никто не мог понять, о чем там говорят.

Затем через весь двор, под свист пуль, мы побежали в сторону толпы, которая в это время через окна первого этажа, взбираясь на горки мусора, лезла в саму школу. А остальная часть заходила через дверь. Образовалась огромная пробка, так как людей было  много, и коридорчик, который вел в спортзал, оказался слишком узким. Так как мы присоединились к толпе в последнюю очередь, то оказались самыми крайними. Было очень страшно, пули летали над головами.

Я  решилась оглянуться и посмотреть, кто же они такие? Что им надо? Боевики! Это же ваххабиты, которые никого не щадят! Господи, что с нами будет? Зачем они пришли именно в нашу школу? В голове все окончательно запуталось. А тем временем террористы стали кричать на нас, чтобы мы быстрее проходили вперед, не то пустят очередь по нам.

Сердце не находило себе места. Где же сестра? Что с ней? Я вновь оглянулась – посмотреть, не лежит ли она мертвая где-нибудь посреди школьного двора, но, к счастью, там никого  не  оказалось. Вещи на мне промокли до ниточки, с волос стекал холодный пот.

Толпа вновь двинулась вперед, показалась дверь в спортзал. Я зашла одной из последних. Всех загнали в правый угол зала и прижали к стенке. Было очень шумно, дети, взрослые плакали, кричали. И все это отдавалось страшным эхом. Нас заставили несколько раз сесть, а затем встать. Мы с трудом выполняли их приказы, так как было очень тесно. И вот в очередной раз нас заставили сесть, а затем встать. Так получилось, что все встали, а я, зажатая со всех сторон – не смогла, и  меня стали топтать. К счастью, рядом со мной оказалась моя одноклассница Алана Цакулова. Я стала ей кричать, чтобы она помогла мне встать. Дышать становилось все труднее, силы покидали меня.  Алана подала мне руку, и я с трудом встала. Я вновь и вновь оглядывала зал в надежде найти сестру.

Вдруг на середину зала вывели высокого мужчину плотного телосложения. Один из боевиков, держа автомат у его спины, приказал ему успокоить нас, сделать так, чтобы мы все замолчали. Мужчина, не растерявшись, стал говорить нам на осетинском языке:

–  Басабыр ма ут! Амардзысты у?, уый не ‘мбарут, ?ви!  Сабыр ма ут!*

Увидев у его спины дуло автомата, я закрыла глаза, а когда открыла, больше этого мужчину не увидала. Алана стояла рядом и плакала.

Заложников стали делить на две части. Группа, в которую нас загнали первоначально, была большей, а другая – меньшей. Очередь дошла и до меня, надо было решать: я с Аланой остаюсь на месте, или мы идем на противоположную сторону. Она дернула меня за руку и попросила остаться на месте. Но в этот момент, один из боевиков говорит мне:

– Чего стоишь, иди туда, куда говорят! – он указал дулом автомата то место, на которое надо сесть.

Коленки дрожали, ноги как будто парализовало. Трудно было сделать шаг. Собравшись с силами, взяв подругу за руку, я пошла на указанное мне место. Мы сели на пол. Бандиты приказали нам выкинуть на середину зала все, что было в руках: сумки, камеры, в особенности, телефоны. Они предупредили нас, что дают 5 минут и если у кого-нибудь найдут мобильный телефон, –  расстреляют  не только его, но и вокруг сидящих 50 человек. Мы выкидывали все, что лежало под нами, даже клочок бумаги казался мобильным телефоном. Сделали все так, как они нам приказали, после чего в зал вошли две шахидки: в одной руке каждая держала пистолет, а в другой – кнопку, на которую, якобы, если нажать, то они взорвутся. На животе каждой из них был завязан толстенный пояс. Стало еще страшней. Я пыталась всмотреться в глаза каждой. Было видно, что это совсем еще девчонки,  им от силы было по 19 лет. Они стали проверять, не спрятал ли кто мобильный телефон. «К счастью, все  обошлось», – подумала я про себя. И вдруг рядом сидящую женщину поставили на колени и, приставив дуло автомата к голове, спросили нас:

– Что будем с ней делать?

Мы  стали  уговаривать, чтобы оставили ее в живых. Ее отпустили, толкнув на место.

Один из боевиков, низенького роста, с большим шрамом на шее, вышел на середину спортзала и закричал:

– Вы можете успокоиться или нет? Что бараны совсем? Не понимаете по-русски?! Успокойтесь! Если кто-нибудь из вас не может найти своего ребенка, то кричите мне его имя, я буду искать. Только с условием, что вы угомонитесь!

Он  стоял рядом со мной. Я подумала, если я не могу найти сестру сама, пусть он поможет. Только набралась смелости, чтобы дернуть за штанину,  как меня кто-то позвал по имени: «Марина!  Марина!».

Оглянулась и увидела сестру. Вся в слезах, она смотрела на меня испуганными глазами. Моей радости не было предела. Она сидела в метре от меня, я же в панике ее не заметила. Немного придвинувшись к ней, я сказала:

– Все, моя золотая, не плачь! Я пришла за тобой, все будет хорошо, увидишь! Мы все выйдем отсюда живыми и невредимыми! Нам не разрешают плакать, успокойся, я тебя прошу.

В ответ она кивнула мне головой и вытерла слезы. Я села на место.

А в это время в зал вносили все больше и больше взрывчатки. Баскетбольные корзины уже  были наполнены взрывчаткой. Бандиты настолько быстро выполняли свою работу, что я не успевала  следить. Повернулась к Алане, мы стали о чем-то говорить, как вдруг через мою голову к ней  нагнулся один из боевиков и, ехидно  улыбаясь, сказал:

– Что, только с душа вышла, да?

Он ушел, а у нее началась истерика. Я закрыла ее рот рукой, пыталась успокоить, объясняла, что если он увидит ее в слезах, нам будет худо. У нее на шее висел крестик, я обхватила его двумя руками, попросив сделать ее то же самое. После чего я приказала ей закрыть глаза и помолиться Богу. Время от времени я сама  плакала, хотя понимала, что этого делать нельзя. Я должна  успокаивать сестру, а не слезы лить.

Помню, как один мальчик, который сидел за мной, спросил у того боевика со шрамом:

– Дядя, а нас скоро отпустят?

На что тот ему ответил:

– Заткнись!

Я очень испугалась, ведь мальчика могли расстрелять. И, повернувшись к нему, жестом показала, чтобы он замолчал.

В зал забежал один из главарей (Ходов) и стал орать, чтобы мы немедленно подняли руки вверх. Я до сих пор не понимаю, для чего это надо было делать. Никто не посмел ослушаться, и мы  все, как один, подняли руки вверх. Сидеть в таком состоянии было очень тяжело, мы время от времени опускали руки, но он опять приказывал поднять их.

Тем временем мужчин (родителей, которые вместе с детьми пришли на линейку) по очереди стали выводить из зала. Каждый раз, как только в зал заходил бандит, поднимали из толпы заложников  мужчин по 7-10 человек и выводили. Обратно же их заводили окровавленными, избитыми. Недалеко от меня сидел мой хороший друг, наш сосед  Ислам Хадиков. К нему подошел главарь боевиков (Полковник) и спросил его:

– Сколько тебе лет, пацан?

Ислам ему ответил:

– 13. А что?

А тот:

– О! В 13 лет я уже работал! Вставай и иди за мной!

Меня очень встревожило это. Куда он его повел? Я старалась не думать о плохом.

Было примерно около 11.30. Все более-менее успокоились. Сестра то забывалась и  общалась с друзьями, то опять начинала плакать. Рядом сидела девочка, ее звали Света Цой, она  с  беспокойством говорила о том, что если ее мама узнает, где она находится, то непременно помчится спасать ее. И тогда маму могут убить.

Я не знала, что ей ответить, и только кивала головой. В это время в зал вернулся Ислам. Он был весь потный и красный. В панике я спросила его, где он был? Что эти звери заставляли делать? Но он ничего не ответил, лишь покачал головой, давая знать, что ничего не скажет.

Я осмотрела зал. Боевики развесили взрывчатку, где могли. Самая страшная, по моему мнению, была та, которая висела в центре зала над  головами заложников. Она висела на проводах, идущих от одного баскетбольного кольца к другому. Нам сказали, что те провода, на которых висит  взрывчатка, не цельные, а сделаны из кусочков проволоки, которые, в свою очередь, соединены синей  изолентой. А что, если изолента размотается, провода разомкнутся и будет взрыв? Все старались не задевать провода.

Я  развернулась на 180 градусов и увидела труп мужчины. Холодный пот заструился по  спине. Он лежал в  луже крови. Это был тот мужчина, который в самом начале пытался хоть как-нибудь нас успокоить. Бандиты застрелили его для большего устрашения. К нему подошли двое мужчин, которых ранее выводили из зала, подняли его и понесли к выходу. Его спина была вся в дырках от пуль. Сердце  чуть не выскочило от страха наружу. А лужу крови, которая осталась после него, заставили вытирать детей.

И как только нас не обзывали: и скотиной, и баранами, и стадом тупых…  И никто не смел им перечить. Где-то глубоко в душе мне хотелось что-нибудь ответить на эти оскорбления, но…

В зал вновь вошел боевик Ходов, и мы по инерции подняли руки вверх. Он прошел в середину зала, сел как-то странно, одну ногу подложил под себя, а другую перед собой и начал говорить:

–  Мы объявляем для вас сухую голодовку. До тех пор, пока из Чечни не будут выведены войска, а из тюрьмы не выпустят наших ребят, мы будем морить вас голодом и жаждой. По радио передают, что вас 354 человека, а утром будут штурмовать здание школы. Вот сейчас взять и  перестрелять всех, оставить только 354  человека, пусть тогда говорят!

После  его  слов стало еще страшнее. Старшеклассников время от времени куда-то уводили. И вот их подняли в очередной раз. Прошло несколько минут, как они вышли, и вдруг взрыв. Он  прогремел на первом этаже, в кабинете, который был у входа в зал. Те, которые сидели под первым кольцом, в том числе и я, мигом встали и хотели было бежать, но боевики стали палить в воздух и кричать:

–  Вы бараны или кто? Вы вообще понимаете, где находитесь? По-вашему – это муляжи? От любого соприкосновения со взрывчаткой зал может взлететь. Мы еще раз повторяем, что провод, на котором висят центральные  бомбы, не цельный, он состоит из маленьких кусочков, каждый  соединен изолентой. Если провода разомкнутся, что тогда?! Сидите тихо!

Обстановка  накалялась. Так получилось, что я оказалась возле бомбы, провода которой касались моего мизинца. После того, как прогремел взрыв, у меня пропала надежда на то, что выживу. Смотря на эту бомбу, я подумала: «А что, если и она нечаянно  взорвется? Что от меня тогда останется?» В тот момент никто не знал, что это, оказывается, сами же боевики взорвали шахидок.

Но ничего не оставалось, кроме как  ждать. Каждый взрослый, сидящий рядом, понимал, чем все может закончиться, но виду не показывал. Тем временем становилось все душнее, боевики чаще приходили в ярость.

Я надеялась, что меня выкупят, как меня могут бросить! Но время шло, и надежда угасала. На тот момент я не понимала, что мысли мои эгоистичны по отношению к другим.

Террористы продолжали устанавливать взрывчатку. Меня заинтересовало, из чего же она сделана. Я умудрилась разглядеть рядом лежащую взрывчатку. Лучше бы мои глаза в тот момент ничего не видели! В ней чего только не было: гвозди, металлические шарики, шурупы и многое другое.

Постепенно стало смеркаться.

«Сколько же нам еще сидеть? – думали все. –  Неужели о нас забыли?»

Рядом сидела женщина-армянка с двумя дочками. Мужа ее вывели и не привели обратно. На дворе стояла ночь. Не знаю как, но я оказалась на скамейке, которая стояла у  стены. На обе ноги я усадила девочек, и мы разговаривали. Примерно в трех метрах от нас с ребенком на руках ходила женщина. Ребенок ее то плакал, то замолкал. Кто-то взял детскую бутылочку и принес ребенку воды. Опустив на пол девочек, я освободила место для женщины и перешла на противоположную сторону. Пройти надо было всего лишь метр. Но ноги так дрожали от страха, что тяжело было их оторвать от  земли.

Наверное, сам Господь мне помог тогда.

Так получилось, что рядом оказалась наша соседка, Альбина Викторовна Аликова, учитель русского языка и литературы. Признаюсь, я никогда не встречала подобных ей. Она себя вела, как  настоящий герой, ничего не боялась, а за своих учеников стояла горой! Она была очень невысокой, поэтому даже когда ложилась на пол в полный рост, места много не занимала. Но служила детям «подушкой», если можно так  сказать. В очередной раз она легла, а на себя уложила около 10 детей. После того, как они немного поспали, она их подняла, чтобы поспали и другие. Среди тех, которых он  заставляла лечь, оказалась и я. Я сидела за ее спиной, она обернулась и буквально приказала мне лечь на ее место. Я отказалась, говоря, чтобы на мое место легли другие дети, но перечить ей долго  не могла. Она все же добилась своего, я легла. Рядом сидела пожилая женщина. Она тоже подвинулась и сказала мне:

– Ложись, поспи немного.

К  сожалению, не помню ее имени и не знаю, осталась ли она жива. Я легла, закрыла глаза,  но страх не давал уснуть. Спать было невозможно, так как я находилась с краю, а рядом ходили  бандиты.

Мне казалось, если усну, меня или прикладом по лицу ударят, или вовсе убьют. Вдруг неожиданно для самой себя я спросила:

–  Скажите, у кого-нибудь есть деньги? Я хочу утром сходить в магазин, после того, как нас выпустят!

На меня посмотрели, как на сумасшедшую.

–  Какие деньги? Какой магазин? –  сказала мне Альбина Викторовна. – Ты не понимаешь, где находишься? Забудь…

Мне ничего не оставалась, кроме как улыбнуться в ответ.

Было уже заполночь, когда пошел дождь. Все вздохнули с облегчением. Из окон повеял холодный ветерок, порой заносило и маленькие брызги. Надежда, что мы останемся живы, вновь затеплилась. Люди подставляли все, что могли, под струи дождя, которые затекали из выбитых окон. Так хотелось, чтобы он лил вечно, но… Он быстро прекратился, и в зале вновь стало душно до невозможности.

Рассвет, на мое удивление, пришел быстро. Я всю жизнь мечтала увидеть, как наступает  рассвет, но не в таких условиях. Стало светлеть, подул прохладный ветерок. Перед носом пролетела  большая муха и, жужжа, вылетела в окно. Вы даже представить не можете, как я позавидовала той мухе!

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Зал оживился, вновь поднялся сильный гул. В поведении боевиков что-то изменилось, они заметно нервничали, все чаще стали кричать и палить из автоматов. Из-за постоянного движения людей я оказалась возле первого окна. С тревогой поглядывала на сестру, которая почему-то  постоянно спала. Ситуация накалялась. В зале становилось жарче и жарче, всем хотелось пить и есть. И, в конце  концов, – домой, к родным. Ближе к обеду по залу прошел слух, что к нам должны  прийти какие-то гости, якобы, Дзасохов, Зязиков, Рошаль и кто-то еще. Боевики предупредили нас о том, что если при гостях кто-нибудь начнет жаловаться или говорить лишнее, они тут же будут расстреливать.

Нервы у них были на пределе, они чаще стали кричать и стрелять в потолок для большего устрашения. Время подходило к обеду, а гостей не было видно. Со мной рядом сидела  учительница осетинского языка и литературы Альбина Владимировна Тебиева с двумя сыновьями. Младший был у нее на руках, а другой пытался найти хоть сантиметр свободного места и лечь, но у него ничего не получалось. Тогда я немного вытянула ноги вперед и предложила ему облокотиться. Он стеснялся, отнекивался, но боль, которая возникала в спине от того, что мы долго сидели в одном положении, взяла верх, и он лег на мои ноги.

Тем  временем боевики подняли нескольких девушек и приказали им кидать в толпу мокрые тряпки. Мне повезло: на мои колени упала мокрая майка.

Только я ее поднесла ко рту, как поняла, что этого делать нельзя. Я взяла у своей учительницы крышку от детской бутылки и выжала туда всю воду, чтобы ее детям стало немного легче. А себе я протерла мокрой тряпкой губы.

Неожиданно  в спортзал вошел мужчина – усатый, одетый в черный плащ до пят. Сразу не  догадалась, кто это. Лишь хорошенько разглядев его, поняла, что это Аушев. Подумала: «Что этот  человек здесь делает?».

Вокруг  него  стояли  боевики.  А он словно застыл у двери. Спросил, узнали ли мы его? Все в один голос сказали: да. Все ждали от Аушева дальнейших действий, чтобы он хотя бы прошелся по залу и посмотрел, в каком мы состоянии. Но, к большому нашему сожалению, он развернулся и вышел. Как потом нам сказали, – на переговоры.

Боевики не успокаивались. Рыскали по залу, словно голодные волки. Стреляли, чтобы все заткнулись. Люди замолкали на время стрельбы, затем вновь начинался гул. Неожиданно из толпы  подняли мальчика, Заура Дудиева. Он явно не понимал, за что. За ним еще нескольких подростков, среди них был и мой брат Стас Бокоев, и наш сосед. Один из поднятых на расстрел стоял возле меня. Как оказалось потом, их подняли для еще большего устрашения.

Уже второй день приближался к вечеру, а все молчат. Возникали вопросы: «А не забыли ли про нас вообще? Неужели до сих пор нельзя договориться?» Мои мысли прервала женщина, примерно 45-47 лет, а может, и старше. Она встала на колени и так громко начала молиться, что ее услышали боевики. Не медля, я последовала ее примеру, и в тот  же миг почувствовала облегчение в ногах, спине и позвоночнике. Ведь в одном положении все ужасно затекло. Я сложила руки и тихо начала молиться Господу Богу: «О Хуыцау, Стыр Хуыц?утты Хуыцау, баххуыс ма нын к?н. Ма н? ныууадз ацы зындоны (о Всевышний, помоги нам. Не оставь нас в этом аду)». Открыв глаза,я заметила ублюдков, которые стояли и смеялись над нами. То, как мы страдаем, доставляло им  огромное удовольствие. И тут, насмеявшись, один из них махнул рукой, давая понять нам, чтобы мы уселись.

Неожиданно, у одного из боевиков зазвонил телефон. Помню даже мелодию, она и по сей день звучит у меня в ушах. Подняв вверх телефон, боевик скинул звонок, аргументируя это тем, что в  зале слишком шумно, и он не намерен в таком шуме вести какие-либо переговоры.

«Все, – подумала я, – это конец». Но нет, телефон вновь зазвонил, буквально через мгновение. Он вновь его поднял  вверх  и тут все заложники, как один, крикнули: «Тихо!!!» Воцарилась мертвая тишина. Все ждали дальнейших событий.

Боевик ответил. Вот что я расслышала из его речи:

«…Ну,  я  ничего не могу сделать, не спросив у  Полковника…»

Дальнейший разговор я не слышала, так как сидела у окна со стороны первого  кольца,  а  он  стоял правее от второго. Время словно остановилось. О переговорах больше ничего не было слышно. В голову лезли различные мысли. Я смотрела на макушки деревьев, которые виднелись в  окнах. Не представляете, как я завидовала листикам, которые играючи разлетались от ветра. Ведь они были на свободе, а мы, загнанные в клетку, задыхались от жары. Мне стало совсем тоскливо. Я  стала представлять себя в родительском доме, среди близких. Думала: неужели так и умру в мучениях, не увидев белого света, не вдохнув свежего воздуха, не утолив жажду?

Больше всего меня волновала моя сестра. Время от времени я поглядывала на нее, но она почему-то постоянно спала. «Как же я буду жить без нее, если, не дай Бог, с ней что-нибудь случится?» – думала я про себя, но пыталась отогнать эти черные мысли. Все, что у меня было на тот момент драгоценного, так это младшая сестра, за которую я больше всего переживала. Казалось, я придавала ей силы, уверенность, хотя сама не до конца понимала наше положение.

Периодически я поднимала голову, отыскивала ее в толпе и, когда видела, что все в порядке, ложилась на прежнее место. Дышать становилось  тяжелее,  духота давила. Прежде  я  никогда  не  могла подумать, что собственная жизнь отойдет на второй план.  Мысль о том, что я могу потерять очень близкого и дорогого мне человека, пугала меня. Когда у сестренки выступали слезы, a eе  пухленькие щечки багровели, сердце мое разрывалось. Приходилось поддерживать ее через весь зал, так как нас рассадили. Порой улыбнешься ей, как на ее лице появлялась радость, и я чуть успокаивалась.

А тем временем обстановка накалилась до предела. Люди от изнеможения выходили из-под контроля. Бандиты все чаще открывали огонь, весь потолок был изрешечен пулями.

Однажды посреди зала встала директор школы:

– Ну, хватит же, наконец, шуметь! Идут важные переговоры!

А рядом в это время стоял боевик, который ни разу не показал свое лицо. Мне казалось, что поведение этого боевика странное – никого не трогал, не повышал голос на заложников, не стрелял –  это было странно, ведь они пришли убивать.

Постепенно становилось все равно, останусь ли я жива или умру, и не одна я была в таком состоянии, настолько сильно нас измучили. «Надо, надо, надо терпеть, – говорила я себе, – ради  Заиры, ведь она по-прежнему ждет и верит, что настанет конец этому аду».

Жажда одолевала всех. Никто не в силах был уже терпеть. В глазах темнело, хотелось лечь и умереть. Я заметила, что те, кто выходят в туалет, по чуть-чуть, но добывают как-то воду, какие-то растения. Но сама так боялась террористов, что не сдвинулась с места. Многие  говорили, чтобы я попросилась выйти, но ужас не покидал меня.

О переговорах давно все забыли. В зале стоял гул, все друг другу что-то говорили. Рядом со мной сидела женщина с сыном. Он захотел в туалет, и мать ему не стала перечить. Обратно он вернулся довольно быстро и не с пустыми руками – он держал  мокрую  майку. Усевшись  удобнее, он стал жадно высасывать из нее воду. Долго на эту картину я не могла смотреть. Я попросила у его  матери каплю воды, но она резко отказала мне. Тогда я попросила для сестры, но опять  получила  отказ, даже губы не дала мне протереть мокрой тряпкой. В душе я прокляла ее.

Время подходило к ночи. Мне казалось, еще немного, и у меня разорвутся все внутренние  органы, терпеть не было сил. По счастливой случайности рядом оказалась молодая женщина. Она поняла, в чем дело, и тихонько сказала мне:

– Собери под себя вещи и облегчись. Я тоже так сделала.

Мне стало стыдно, и я отказалась. Я совсем съежилась, обхватила руками колени. А та  женщина тайком собрала под меня вещи и неожиданно ударила по животу. Мне было жутко стыдно,  а  с  другой стороны стало так легко, что не находила слов благодарности.

Меня потянуло в сон. После первой бессонной ночи вторую вынести было невозможно.  Осмотревшись вокруг, я увидела, что некоторые спят. Так как пожилых женщин и некоторых детей увели в  маленький спортзал, места стало немного больше. Набравшись смелости, я решила поспать.  Женщина, которая мне помогла, снова оказалась рядом. Она сказала, чтобы я легла на нее и хоть немного поспала. Я тут же заснула.

Спали мы недолго. Проснулась я от жуткой боли в ногах, рядом лежащая девочка громко говорила:

– Мама, смотри, папа пришел, он принес воду в бутылках, мы спасены!

Я подскочила, уверенная в том, что нас спасли, но не тут-то было. Оказалось, что у той девочки началась горячка. А бутылки пустили по залу, чтобы никто не вставал в туалет. На моих  ногах спали человек семь. Тело затекло, ноги онемели, я пошевелиться не могла и даже не чувствовала их. Попыталась вытащить их, но ничего не вышло: все спали мертвым сном. Попыталась сесть, на этот раз удалось. Было 12 ночи.

Знал бы кто-нибудь, сколько во мне тогда было ненависти. Мне казалось, время  остановилось. В зале – невыносимая жара, воняло мочой, все нервничали, некоторые теряли сознание, но до  сих  пор ничего: ни помощи, ни каких-либо действий!

В горле все пересохло, язык прилип к небу, я пыталась заплакать, чтобы хоть слезами  протереть губы, но и это не получалось. Вдобавок я потеряла из виду Алану и сестру! Мне уже было безразлично, останусь я в живых или умру, так все надоело.  И так всю ночь…

Утром я оказалась почему-то в центре зала, под центральными бомбами. В зал вернулись те, кто ночевали в маленьком  спортзале. Вновь  стало очень тесно. В голове звучало одно слово: ВОДА!  ВОДА! ВОДА! Все чаще я стала думать о родителях – как они? Что делают? Я и представить не могла, как им буду объяснять то, что произошло, с чего начну. Я скучала по дому, который, может быть, больше никогда не увижу, по улице, на которой выросла и провела детство. Боже, что тогда творилось в моей душе!

У меня никак не укладывалось в голове, что те, на которых я боялась смотреть даже по телевизору, сейчас рядом, удерживают нас и мучают. «Чего им не хватает в жизни? Кто их толкает  на такие ужасные  поступки?» – думала я. Все эти мысли никак не могли сложиться воедино.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Вторая ночь оказалась очень душной, казалось, со всех сторон включили печки. В глазах мутнело, голова кружилась, жажда стала невыносимой. Я не поднимала голову, не говоря уже о том,  чтобы встать. Террористы совсем озверели, они даже не разрешали смотреть в свою сторону. Стреляли каждую минуту, кричали без умолку. В зал вошел совсем молодой, наверное, самый младший из боевиков, ему было лет 19-20. И стал кричать, как волк, чтобы все поджались и заткнулись, что если он увидит торчащие ноги из толпы – мигом расстреляет.

Из-за жары заложники начали раздеваться. Боевики приказали соединиться двум сторонам  воедино, а бомбы, которые делили заложников на две части, стали развешивать по стенке. Я  боялась шевельнуться. Рядом со мной лежала девочка, ей было очень плохо, и я решила ей немного помочь. Начала дуть ей в лицо, чтобы она пришла в  себя. А сама понимала, что еще немного и у меня треснут губы от обезвоживания. Она  сказала, что ей стало легче и поблагодарила меня. Мы  стали о чем-то разговаривать, чтобы хоть как-нибудь забыться.

Время близилось к обеду. Было примерно 11.30. Боевики немного успокоились, и в зале началось движение. Вновь разрешили  ходить  в туалет, и вследствие этого создавались большие очереди.

Девочка, которая лежала рядом, тоже встала. Мы  находились под первым кольцом.

Так как я лежала, мне отчетливо виделся каждый провод. Обратила внимание на то, что изолента, соединявшая два куска проволоки, почти  размоталась. Сразу вспомнила слова боевика  по поводу того самого провода. И тут же обратилась к Эльвире, так звали ту девочку, чтобы она легла на мое место.

– Еще немного постою и лягу, – сказала она мне в ответ. А тем временем я ждала худшего, сердце забилось чаще…

Очнулась от страшного гула в ушах и едкого запаха. «Что случилось, – подумала я про себя. – Что это за дым? Что за доски на мне?! Как так произошло, что я заснула? Господи, только  не  это, только не это!» – повторяла я.

Развязка! Находясь в шоковом состоянии, я привстала. С головы капала кровь, на ногах  были  волдыри. Рядом лежащие люди не двигались. Я оторвала от пола взгляд. Увидела свет  сквозь  дыру, которая образовалась под первым окном в стене. Медленно встала и на дрожащих ногах перебралась к проему. Меня шатало, сил никаких не осталось. В этот момент в проем пыталась пролезть Алана и  кого-то тащила. Это была моя сестра. Но на тот момент я ее не  узнала.  Я стала думать, где же мне сейчас искать сестру? Потом решила: или я останусь в живых, или мы обе погибнем. Алана застряла в проеме, я стала кричать на нее, чтобы она поторопилась, но она ничего  не могла поделать. Я разозлилась и вытолкнула ее наружу. Пришлось сильно нагнуться, чтобы пролезть. Спустившись по осколкам, побежала в  сторону  школьной  котельной. Долго бежать я не  могла, мешала сильная боль в спине, поэтому остановилась на минуту у турников, которые  находились во дворе. Я ничего не слышала, из ушей текла кровь.

Не могла понять, почему те, кто бегут рядом, падают. Оказывается, по ним в спину стреляли террористы. В меня  чудом  не попала  пуля.  Я  собрала последние силы и побежала. Добежав до котельной, увидела мужчину в милицейской форме. Он стоял за большим деревом и выглядывал из-за него. Я подошла к нему и попросила помощи на осетинском языке:

– Баххуыс ма мын к?н, м? бон нал у т?хын! (Помоги мне, я не могу больше бежать!)

Он сказал мне, чтобы я бежала дальше, там мне помогут. Я развернулась и побежала, куда глаза глядят. Сделав несколько шагов, увидела лежащую женщину, которая, увы, не успела добежать до места, где заложников ждала помощь. Дальше повстречала незнакомую женщину, стала просить телефон, чтобы позвонить домой. Она смотрела на  меня испуганными непонимающими глазами.

–  Ард?м! Ард?м! (Сюда, сюда!). Р?вдзд?р рат?х! (Беги быстрее), – услышала я.

Развернувшись, увидела мужчин, которые кричали мне от противоположного дома.  Побежала. Меня завели в дом. Нас, заложников, здесь было несколько человек. Мы все кинулись на кухню. Хватали все, из чего можно выпить. Меня завели в ванную и умыли. Я попросила помыть мне  голову, но мужчина, который меня завел, сказал, что боится, так как голова была вся в крови, в  своей  и чужой. Разве я могла подумать в тот момент, что это кровь той самой девочки Эльвиры?

С улицы к нам забежал мужчина и сказал, что находиться в этом доме опасно, так как он находится в непосредственной близости от школы. Меня вновь схватили и потащили. О судьбе сестры я ничего не знала, продолжала верить в лучшее. Мы забежали в соседний дом. В ушах страшно гудело. Я не знала, что делать дальше. Вдруг меня кто-то позвал по имени.  «Послышалось», – подумала я. И опять. Обернулась и увидела сестру, а рядом с ней стояла Алана. Заира была завернута в какую-то синюю тряпку.

– Я думала, она меня спасет! – рассказывала она мне  уже  чуть позже.

Я не знала, что делать, как себя вести. Обняла ее, спросила, все ли у нее нормально. А сама думала, как же ей сказать, что я умираю? И вот, собравшись с духом, говорю:

– Зайка, я, наверное, умираю. Посмотри, какая у меня страшная голова, мозги наружу. Скажешь дома, что я всех очень люблю, ладно?

На мое удивление, она не растерялась. – Марина, что ты такое говоришь! – ответила она  мне.  –  Все будет хорошо, вот увидишь.

Едва  она  договорила, как меня опять схватили.  Через  какие-то огороды  мы  оказались во дворе магазина «Дидинаг».  Там  уже  меня передали в другие руки, и так далее. Села в большую иномарку, это я запомнила хорошо. Смотрела на водителя и пыталась вспомнить, кто же это. Только потом, спустя некоторое время, я поняла, что это Давид Мусульбес,  знаменитый борец. На большой скорости мы направились  в больницу.  Он спросил меня, как можно доехать побыстрее в больницу. Я  указала дорогу через ДК, затем через милицию, но там дорога оказалась закрытой. Мы были вынуждены зайти в здание Дома культуры, меня завели в какую-то комнату и попросили присесть на  некоторое время. Неожиданно ко мне подошла девушка, обняла и с испуганным лицом спросила, как я себя чувствую.

– А-а-а! Лана, это ты, я не узнала тебя.

Никогда не могла подумать, что не узнаю близкую родственницу. Она вышла, сказав, что надо позвонить. Сразу за ней зашел мужчина и сообщил, что надо ехать в больницу. Мы вышли на улицу.  Вокруг щелкали  фотоаппараты, снимали камеры. Они жутко  раздражали, я просила, чтобы меня не снимали. Меня посадили в другую машину, и мы поехали в больницу. Вокруг на бешеной скорости носились машины.

В больницу невозможно было заехать, настолько сильным оказалось движение. Меня  привезли во двор больницы и  оставили  там. Я не знала, что делать дальше. Все бегали, как сумасшедшие, продолжали привозить раненых. Меня тошнило оттого, что я выпила слишком  много воды. Я подошла к скамейке и увидела своего друга, Заура Цаболова. Он сидел на носилках и ел гречку. Мы перебросились парой слов. Затем он предложил мне гречку. Я поняла, что меня сейчас стошнит  и побежала в кусты. Мне стало немного легче, тяжести в желудке больше не было.

Ко мне подошли журналисты и спросили, могу ли дать им интервью. Я согласилась и в двух словах рассказала все, как было. Вдруг сзади кто-то  крепко  обнял меня. Я повернулась и увидела папу, а рядом стоял мой дядя, Мильдзихов Казик. Они оба выглядели растерянными. От радости папа заплакал, а я не могла понять, почему он плачет – ведь мы живы. К нам подошла группа врачей, и когда увидели, что я не одна, решили уйти. Но их задержал отец, он попросил, чтобы меня сейчас же осмотрели.

Как только мы зашли в больницу, дверь закрыли и никого, кроме пострадавших, не впускали. Первым делом я попросила врачей отвести меня в ванную и хоть немного смыть кровь и все, что было на голове. Залезла  в ванну, и с меня упала юбка, настолько сильно я  похудела за  три  дня.  Меня попросили наклонить голову, и как только стали мыть, посыпались песок и грязь. Я решила посмотреть, что же с  моей спиной, почему она болит. Повернула голову и увидела огромную  рану на  спине. «Ого! – подумала я. – И как только я хожу». На меня накинули простыню, завели в перевязочную и попросили  лечь. Зашел хирург и что-то начал делать. Я кричала, просила не трогать  меня. Один  за  другим  врач доставал осколки из раны. Казалось, им нет конца. Затем меня перенесли в палату.

Вскоре зашла  врач  и  сказала, что надо  немедленно  ехать  во Владикавказ,  так  как сейчас будут поступать  тяжелораненые.  Меня погрузили в машину скорой помощи и увезли. Со мной сел папа  и  еще одна пострадавшая. Всю дорогу она несла полную чушь, я старалась не слушать.

Меня  привезли  во Владикавказскую железнодорожную  больницу.  Я была  первая,  кого  сюда доставили, и поэтому  все  внимание  было только   мне.   Вскоре  заснула,  потому  что  вкололи  снотворное, проснулась только утром следующего дня. Надо мной стояла мама и что-то  говорила.  Уже в обед я попросила телефон, чтобы  поговорить  с домом. Мама просила меня не плакать, чтобы не расстраивать бабулю с дедом.  Трубку поднял дед, но я не смогла сказать даже:  «Алло»,  – слезы душили меня. Передала трубку маме, и она пояснила деду, что я плачу,  поэтому  не  могу говорить. На следующий день в больницу приехала вся семья. Мама зашла в палату и  сказала, что их не пускают, мне придется выйти самой, и заодно предупредила, чтобы я не расплакалась.

– Постараюсь, – пообещала я.

Собравшись с духом, вышла из палаты. Старалась улыбаться, но когда между мной и дедом оставался метр, я не выдержала, обняла его и заплакала. Он долго не выпускал меня из объятий и тоже плакал…

Мы пролежали с сестрой в больнице две недели, затем нас вместе с мамой доставили в Ростов-на-Дону. Предстояло долгое лечение. Я до сих пор не могу представить, что бы со мной было,  если бы не вовремя оказанная помощь.  Благодаря добрым людям, врачам, я поднялась на ноги, понемногу вернулась к нормальной жизни.

Огромное спасибо всем, кто в трудный час оказался  рядом, кто без страха выносил детей из горящего зала, кто вернул к жизни раненых.

Я четыре года писала эти строки. То, что произошло с нами, навсегда останется в сердцах. Но мы продолжаем жить, ждать и верить в то, что справедливость наступит, что мы начнем, наконец, понимать друг друга и сможем отвечать за каждый содеянный шаг.

Храни, Господь, мой Беслан!

Журнал «Дарьял», №4, 2011 г.