Человек эпохи созидания

// Давид ДЕМИХОВСКИЙ оставил немеркнущий след в индустриальном и культурном строительстве Северной Осетии

 В жизни неизбежно наступает момент, когда начинаешь задумываться, все чаще обращаясь к истокам. И то, что раньше не представлялось важным, становится значительным, начинает притягивать, как магнит. Между тем, еще немало событий и ярких имен, с которыми неразрывно связана история Осетии XX века, хранят печать неразгаданности. Одной из таких малоисследованных тем является жизнь и судьба руководящих работников Северной Осетии довоенного периода.

К сожалению, многие документы той сложной эпохи не сохранились, почти не осталось и живых свидетелей, но все-таки есть надежда на то, что, благодаря профессиональной помощи сотрудников Архивной службы РСО-Алания, большей открытости фондов наших специальных служб и возможным находкам в федеральных российских архивах, реальная картина того периода по крупицам будет восстановлена. Если это удастся, то обязательно получится и другой замысел – собрать под одной обложкой рассказы о тех, кто в различные годы возглавлял Северную Осетию в качестве секретарей обкома партии, руководителей Верховного Совета и Совета Министров (облисполкома). Конечно, ценную помощь могут оказать родные и близкие этих людей, их потомки, у которых наверняка сохранились какие-то документальные свидетельства или иллюстративные материалы.

Серия предлагаемых вниманию читателей статей – это совместный проект газеты «Северная Осетия» и сайта «Осетия-Квайса» под названием «Неизвестная Осетия». Проект открывает рассказ о Давиде Демиховском, который был первым секретарем Северо-Осетинского обкома ВКП (б) в 1931-1934 годах.

Материал был напечатан в газете «Северная Осетия» 17 апреля 2008 г. в сокращенном варианте. Публикуем на нашем сайте полную версию.

 *   *   *

Представители нового поколения могут не знать или искренне не понимать роли первого секретаря. Действительно, современному молодому человеку трудно объяснить, что в Советском Союзе Коммунистическая партия и являла собой государство, а ее посланцам на местах давались широкие полномочия. Но и спрашивали строго. Рулевые партии отвечали за все – от лояльного поведения граждан на вверенной территории до выстраивания политики промышленного развития и подъема на селе.

В конце двадцатых и в начале тридцатых годов, когда в стране партийный принцип «демократического централизма» уже прочно утвердился, в регионы первые секретари, как правило, направлялись по решению ЦК. Осенью 1931 года во Владикавказ из Ростова-на-Дону был откомандирован молодой заведующий орготделом Северо-Кавказской краевой Контрольной комиссии РКИ Давид Демиховский.

Его предшественник на посту первого секретаря Северо-Осетинского обкома партии Морис Белоцкий, который оказался, как выяснилось впоследствии, великолепным рисовальщиком-карикатуристом, блистательно изображавшим видных большевиков, был отозван на учебу в Москву. В Центральном Комитете тогда следили, чтобы руководящие партийные кадры, которые в массе своей «университетов не кончали», повышали свой образовательный и, что не менее важно, идеологический уровень.

Белоцкий оставил в наследство своему преемнику ряд ранее начатых масштабных строек, таких как Бесланский маисовый комбинат и Гизельдонская ГЭС, а также «вечные» проблемы Осетии – завод «Кавцинк» и Садонские рудники: Осетии нужен был индустриальный прорыв. Не меньшего внимания требовало село, где шли непростые процессы колхозного строительства, а вопросы продовольственного обеспечения страны стояли очень остро. Все это побуждало к энергичным, организованным действиям, которые и должен был продемонстрировать новый лидер.

На прежнем месте работы Демиховский дела передавал недолго. 5 сентября 1931 года бюро Северо-Осетинского обкома ВКП (б) обратилось в крайком о его переводе во Владикавказ, а уже 20 сентября на своем заседании избрало первым секретарем, введя в состав обкома. На очередном пленуме он был утвержден в качестве партийного руководителя Северной Осетии.

Революцией призванный

Давид Демиховский родился в 1899 году в местечке Паричи Бобруйского уезда Минской губернии в бедной еврейской семье. С детских лет ему, как и старшему брату Юлию, пришлось работать, чтобы помочь отцу прокормить большую семью из девяти человек. Уже в 13 лет Давид начал осваивать профессию столяра в частной мастерской, а в 15 переехал в Бобруйск, где был принят на работу в мастерские Земского союза, которые изготовляли фанерные бараки для армейских госпиталей. Там и застала юного столяра пролетарская революция, в результате которой мастерские в Бобруйске вскоре закрылись и, оставшись без работы, Давид вынужден был вернуться в Паричи. Но когда туда пришла Советская власть, начался новый этап его биографии: в ноябре 1918 г. Демиховский вступил в партию большевиков и быстро стал членом волостного комитета.

В мае 1919 г. молодой коммунист влился в ряды Красной Армии, которая противостояла наступлению поляков на Советскую Россию. Стрелковый полк, в котором оказался Демиховский, постоянно оказывался в гуще сражений, но тот верил в свою счастливую звезду и, по свидетельству брата Матвея, писал в письмах с фронта, что «пули его минуют». Однако везение не могло быть бесконечным. И если первое ранение – в ногу – было относительно легким, после которого красноармеец вновь вернулся в строй, то 21 октября 1919 г. Давид в бою получил тяжелое ранение в грудь и был отправлен в госпиталь.

Восстановление шло долго и трудно, а когда молодой организм немного окреп, Давид снова окунулся в строительство светлого будущего. С лета 1920 г. до осени 1922 г. он на руководящей профсоюзной работе в Новозыбкове и Гомеле, затем его переводят на партийную работу и направляют в Ростов-на-Дону, где он возглавил орготдел Темерницкого райкома партии. С тех пор Юг России стал для Демиховского почти родным: здесь он за исключением небольшого московского периода провел все оставшиеся годы, познав как мгновения истинного счастья от личной причастности к действительно великим свершениям, так и горечь вопиющей несправедливости от тех, кого он считал товарищами по революционной борьбе.

Направление – Южная Осетия

Входить в работу пришлось без раскачки. Проблемы были на каждом шагу, и все их надо было, как минимум, пытаться решать. Ко многим вопросам необходимо было возвращаться вновь и вновь. Тогда, в тридцатые, эпохальная задача по соединению Северной и Южной Осетии не просто автомобильной, а железнодорожной магистралью, стояла в повестке дня. Многие руководители и инженеры, представители интеллигенции, мыслившие масштабно, сделали все возможное, чтобы претворить этот благородный замысел в жизнь.

Давид Демиховский с самого начала поддержал этот проект. В июне 1933 г. во Владикавказе состоялось объединенное заседание северо-осетинского и юго-осетинского комитетов содействия строительству перевальной дороги, которую газета «Пролетарий Осетии» охарактеризовала как «основной фактор развития производительных сил Южной и Северной Осетии». Совещание отметило, что вариант перевальной железной дороги Даргкох-Цхинвал-Гори достаточно изучен и проверен для того, чтобы в ближайшее время вплотную подойти к началу строительных работ. Одновременно совещание решительно высказалось против возобновления схоластических споров о проекте, специально отметив, что «подобные попытки по сути дела создают реальную угрозу затормозить его осуществление».

Первый секретарь Северо-Осетинского обкома партии Давид Демиховский в рабочем кабинете.

 Эта была не просто ремарка. У будущей железной дороги между Северной и Южной Осетии были как горячие сторонники, так и ярые противники, в основном, в Закавказье, а также их могущественные покровители в Москве. Стало очевидным, что дело стопорится. Чувствуя серьезное сопротивление намеченным планам, Демиховский заручился максимально возможной поддержкой.

Выступая на 8-й областной партийной конференции, которая состоялась в январе 1934 г., он сказал: «По проектированию этой дороги имеется целый ряд трудов и ее значение установлено. Очевидно, нам нужно будет использовать этот материал и добиться того, чтобы в этой пятилетке мы смогли приступить к ее строительству». В ответ делегаты партийного форума единогласно приняли отдельный пункт по этому вопросу, который гласил: «Учитывая огромное народнохозяйственное значение транскавказской перевальной электрической железной дороги Даргкох-Гори для всего Союза, разрешающей попутно жизненные интересы культурно-хозяйственного развития двух областей – Северной и Южной Осетии, облпартконференция считает необходимым добиться включения этой  важнейшей проблемы в план строительных работ II-ой пятилетки и поручает обкому и нашей делегации добиться решения краевой партконференции по этому вопросу».

Давид Демиховский активно включился в лоббирование проекта. Благодаря его связям в Ростове-на-Дону, строительство перевальной дороги действительно поддержали в Северо-Кавказском крайкоме партии, но этого было мало. Для того, чтобы убедить в необходимости этого шага Москву, необходимо было пробивать вопрос даже не в Народном комиссариате путей сообщения и Госплане СССР (видимая часть партийно-государственного айсберга), а на самом высоком уровне. И здесь уже вступили в закулисный бой силы экспансионизма и противостояния, наследники которых в Грузии и сейчас пытаются разговаривать с нашим народом языком вершителя судеб. В итоге все застопорилось на долгие-долгие годы. Но, думается, что не навсегда, как бы страстно ни желали этого недруги России и единой Осетии. Остается предчувствие, что мы еще станем свидетелями того, как электрички Алагир-Цхинвал и Зарамаг-Квайса станут обыденным явлением.

По плану ГОЭЛРО

В сфере повседневного внимания руководителей области находились ключевые направления развития промышленности. Многие вопросы продвигались с колоссальным трудом и требовали мер особо организационного характера.

В марте 1932 г. после четырехдневного обсуждения пленум Северо-Осетинского обкома ВКП (б) принял резолюцию «О выполнении промфинпланов промышленностью области за четвертый квартал 1931 и январь-февраль 1932 года». В ней отмечалась: «Пленум особо подчеркивает неудовлетворительных ход капитального строительства, в частности, по Гизельдонстрою, Бесланстрою  и новых заводов «Союзполиметаллов», что создает угрозу срыва установленных сроков пуска». Были намечены меры по выходу из прорыва, состоящие из 12 пунктов, в которых было расписано все, что только можно было предусмотреть – от изучения и устранения причин текучести рабочей силы до «ликвидации обезлички во всех процессах производства» и борьбы с «лжеударниками».

Наибольшие трудности обозначились на строительстве Гизельдонской электростанции, одной из первых по плану ГОЭЛРО. Ее возведение началось еще в 1927 году, однако строительство дважды консервировалось для последующего уточнения геологии и для изменения проекта. Кроме того, стройка постоянно сталкивалось с проблемами финансирования, отсутствием техники и механизмов и, как следствие, нехваткой рабочих рук.

Электростанция строилась практически на одном энтузиазме. Кирка, лом, лопата и носилки были основной строительной техникой. Достаточно сказать, что транспортные средства строительства до 1931 года состояли из одной однотонной грузовой машины, двух тракторов и 15 верховых лошадей.

Новый  руководитель Северной Осетии прекрасно понимал, что, если коренным образом не изменить сложившуюся ситуацию, то нужный стране и области проект (обладая высокими маневренными возможностями, Гизельдонская ГЭС должна была стать основной регулирующей станцией на Юге России) мог превратиться в настоящий долгострой. В сельские районы выехали члены бюро обкома для развертывания агитационно-организаторской работы по мобилизации людей на строительство Гизельдонской ГЭС.

Помимо организационно-пропагандистских мер, Демиховский вместе со своими партийными соратниками добился того, что уже через год положение дел стало совершенно иным: механический транспорт состоял теперь из 8 грузовых автомобилей, 1 мотоцикла, 6 тракторов мощностью 45 тонн. Он и председатель облисполкома Касполат Хасиев неоднократно выезжали в Кобанское ущелье, чтобы на месте из первых рук узнать о нуждах рабочих и о том, что еще требуется строительству.

В сентябре 1933 года, когда стройка вступила в решающий этап, по решению обкома партии «в целях мобилизации рабочих, инженерно-технических сил и партийно-общественных организаций» на Гизельдонской ГЭС была организована выездная редакция газеты «Пролетарий Осетии». Главным летописцем исторических событий являлся молодой и очень талантливый Савва Дангулов – «золотое перо» местной прессы той поры. В качестве специального корреспондента он почти год прожил на Гизельдоне, печатая в «Пролетарии Осетии» репортажи и очерки о героях строительства, объединенные названием «Мастера второго солнца». В 1934 году эти материалы, переведенные классиком национальной литературы Арсеном Коцоевым, были изданы отдельной книжкой на осетинском языке. Позже Дангулов перебрался в столицу, стал почитаемым в СССР писателем, автором популярных романов «Кузнецкий мост», «Дипломаты», вышедших и на многих иностранных языках.

Наряду с пропагандой трудовых свершений строителей, руководство автономной области держало на постоянном контроле вопрос о снабжении рабочих Гизельдонстроя, неоднократно рассматривая текущую ситуацию на заседаниях бюро. Не оставались в стороне и правоохранительные органы, которые зорко следили, чтобы классовый враг не проник в будущее энергетическое сердце Северной Осетии. В марте 1934 г. во Владикавказе состоялся суд над группой работников бухгалтерии, отдела снабжения и железнодорожной экспедиции Гизельдонстроя, которых обвинили во вредительстве.

«В то время, когда пролетарии Осетии, преодолевая трудности, лишения, напрягая все свои силы, с энтузиазмом и любовью сооружали станцию, вредительская группа Кашарновского, Албегова, Джидзалова по заранее обдуманному плану систематически, изо дня в день, в течение двух лет наносила строительству удар за ударом, расхищая, истребляя на сотни тысяч рублей остро дефицитные материалы, инструмент, оставляя рабочих без зарплаты и без спецодежды», – писала главная областная газета в отчете с судебного процесса.

Суд приговорил бухгалтеров Кашарновского и Албегова, экспедитора Джидзалова к высшей мере социальной защиты – расстрелу, восемь человек были приговорены к различным срокам заключения, двое – оправданы.

Трудно с уверенностью сказать, был ли это «чистый криминал» или один из первых в Северной Осетии показательно-политических процессов. На одной чаше весов были финансовые махинации и факты хищений социалистической собственности, подо что подпадало,  например, присвоение 30 кусков мыла. На другой – специфическая терминология, широко утвердившаяся несколькими годами позднее: «…организовали контрреволюционное гнездо, где радовались успехам японской военщины и всем затруднениям страны Советов».

Рабочий класс – движущая сила

Забота о трудящихся была предметом неизменного и особого внимания руководителей Осетии. Достаточно сказать, что вопросы рабочего снабжения, улучшения условий труда и отдыха рассматривались на бюро обкома партии чуть ли не ежемесячно. И горе было тем маленьким и средним начальникам, которые никак не могли уяснить: рабочий человек – главное лицо в стране социализма. Вот два характерных примера.

21 мая 1933 г. заседание бюро практически полностью было посвящено вопросам, связанным со снабжением шахтеров и рабочих предприятий цветной металлургии автономной области. Положение было сложным. Продовольствия не хватало, действовала карточная система, но и она давала сбои. Рабочие функционировавшего тогда треста «Севкавполиметалл», куда входили шахты, обогатительная фабрика в Мизуре и завод во Владикавказе, были выделены в особую группу, но, естественно, получаемые по карточкам продукты тратили не на свое усиленное питание, а несли в семьи. Постепенно возникла критическая ситуация.

Бюро разработало меры, основанные на собственных возможностях и на поддержке Центра. Одному из руководителей промышленного корпуса Северной Осетии т. Урму было поручено при поездке в Москву лично информировать наркома СССР т. Микояна о фактах резкого истощения людей и добиться централизованного снабжения для подземников Садона и рабочих горячих цехов завода. Сама же область в связи с предстоящим пуском новых электролитных заводов закрепила за трестом все районы Северной Осетии, установив им план по дополнительным поставкам мяса, птицы, фасоли, гороха и сыра, и обязала  секретарей райкомов «обеспечить выполнение этих заготовок в декадный срок».

В заводском Доме выходного дня – нынешнем Доме отдыха завода «Электроцинк» – было предписано организовать работу столовой «с таким расчетом, чтобы отдыхающий получал санаторное питание с обязательной выдачей молочных продуктов, яиц, жиров, без ограничений нормы на хлеб». Одновременно там же, а также в Мизуре и Цее, выделялись специальные палаты для истощенных с освобождением их от работы на 10 дней при сохранении заработной платы. При этом Оссоюзу предписывалось на заводские новостройки, в Мизур и Садон выделять ежемесячно 11 ящиков яиц и ежедневно 110 литров молока.

К тем, кто не выполнял принятые директивы, подход был строгий. В августе 1933 по инициативе Демиховского секретариат областного комитета партии рассмотрел вопрос о работе Дома отдыха «Свинеццинка» и  в своем решении констатировал:

«Секретариат отмечает, что, несмотря на неоднократные предупреждения до сих пор в Доме отдыха «Свинеццинка» обслуживание отдыхающих поставлено исключительно безобразно, в частности, несвоевременно подается питание, 22 августа вечерний чай был подан без сахара, хлеба и заварки.

В связи с этим секретариат постановляет: зав. Дома отдыха тов. Хворостенко и культурника тов. Коваль снять с работы. Предупредить тов. Осепьяна и Елбаева (директор и секретарь парткома завода – прим. И.Д.), что если они немедленно не организуют культурный отдых рабочим в Доме отдыха, то обком будет вынужден рассматривать их (Елбаева и Осепьяна), как не способных бороться за улучшение материально-бытовых условий со всеми отсюда вытекающими последствиями.

Отмечая грубое отношение персонала к отдыхающим, проверить весь состав работников Дома отдыха».

Интересно, что решение секретариата состоялось на следующий же день после инцидента за ужином. Такая тогда была оперативность на вопиющие безобразия по отношению к рабочему человеку. Так велась классовая борьба, так вершилась история современной Осетии, для которой создание развитой индустрии было главной задачей предвоенного периода.

И в последующем Демиховский лично следил за тем, чтобы заводской Дом отдыха функционировал нормально. В марте 1934 г. он поставил вопрос о его расширении и улучшении постановки лечебного дела. Он обратился в Главцветмет с просьбой выделить дополнительные ассигнования в размере 150 тыс. рублей на реконструкцию и дальнейшее благоустройство Дома отдыха.

Демиховский добился, что постепенно Дом отдыха действительно преобразился. Белоснежные простыни в палатах и такой же безукоризненной чистоты скатерти в столовой. На столах – салфетки, графины, меню, в котором обязательно мясные и рыбные блюда, сыры. Отдыхающих ждал разнообразный досуг. Библиотека. Искусственное озеро с фонтаном, катание на лодках. Кегельбан, площадки для игры в теннис и городки, занятий гимнастикой. По вечерам в прохладе соснового бора и фруктового сада играл струнный оркестр, а для желающих в наличии был полный набор музыкальных инструментов – от рояля до гитары, гармоники и мандолины. На ухоженной веранде рабочие могли сразиться в домино и бильярд… Не правда ли, идиллическая и для сегодняшнего дня, не то что для начала 30-х, картина!

Но, самое, главное, Дом отдыха стал настоящим подспорьем для поддержания здоровья тружеников завода. Каждый рабочий 1-2 раза в месяц получал сюда путевку. Побывавшая в нем делегация г. Ленинграда отметила:

«Мы находим постановку дела в Доме отдыха отличной. Действительно, в таком доме рабочий вредного цеха получает заслуженный отдых и ремонт своего здоровья. Мы считаем, что такой дом может служить образцом и для некоторых домов отдыха под Ленинградом».

Вскоре на арке у въезда в заводскую здравницу появилась новая надпись: «ОДНОДНЕВНЫЙ ДОМ ОТДЫХА ИМЕНИ тов. ДЕМИХОВСКОГО». Так заводчане оценили деятельную заботу первого секретаря областной партийной организации. Материал о преобразившемся Доме отдыха появился в местной печати. Однако затем Дом отдыха с именем партийного вожака Северной Осетии больше нигде публично не фигурировал. Видимо, Давид Вениаминович, посчитал нескромным для большевика такое восхваление своей персоны, хотя по стране (и Осетия не исключение) предприятия и организации сплошь и рядом носили имена здравствующих партийно-советских вождей.

Любопытно, что в Дигорском районе, которому Демиховский столь же усердно помогал, один из колхозов также носил его имя. Но и это продолжалось совсем недолго. А вот колхоз имени Белоцкого в Фарне просуществовал не один год и даже встретил в таком качестве в 1934 году приехавшего в Осетию «всесоюзного старосту» М.И.Калинина.

Шахтеры Садона и строители БМК

Ответственность за достижение поставленных результатов являлась главным критерием эффективности работы должностных лиц. С этих позиций жесткий, но принципиальный и требовательный подход был проявлен по отношению к руководителям Садонских рудников, которые были призваны обеспечить сырьем расширяющиеся производственные мощности «Севкавцинка», «Свинеццинка» (в течение короткого времени название завода менялось неоднократно), а затем и нового предприятия – «Электроцинка». О роли завода говорит тот факт, что в 1933 году Владикавказ дал Советскому Союзу 22% цинка, и объемы производства продолжали расширяться.

Именно поэтому и Садонские рудники приобретали крупное государственное значение. Туда для основательного анализа причин отставания обкомом была направлена специальная бригада, которая вскоре доложила о своих выводах. На их основе 20 марта 1932 г. бюро обкома постановило отозвать с работы директора Ц.Бритаева и назначить на его место А.Моураова. Были сняты и другие руководящие работники Садона, в частности, ответственные за рабочее снабжение и общественное питание. Обновленному руководству рудников предписывалось решительно вести борьбу «с проявлениями оппортунизма всех мастей, неповоротливостью, расхлябанностью,  недисциплинированностью», а каждый коммунист должен был стать «образцовым ударником на производстве».

Правой рукой нового директора Садонских рудников стал Харитон (Гадагко) Беслекоев, который был переведен из обкома партии. Ранее, в 1929-1930 годах, он уже работал в Садоне председателем рудкома. И работал в целом успешно. Но главной его удачей тех лет, о чем Харитон Харитонович так никогда и не узнал, было то, что летом 1930 года он опекал приехавшую в шахтерский поселок в командировку худощавую, молоденькую девушку из Ленинграда, которая проходила преддипломную практику во владикавказской газете «Власть труда». Звали эту девушку Ольга Берггольц. Тогда, в тридцатом, она была никому не известна. Но спустя десятилетие, в Великую Отечественную войну, Берггольц станет глашатаем стойкости защитников города на Неве, а затем навечно впишет свое имя в сокровищницу отечественной поэзии. Но это отдельная история, к которой мы обязательно вернемся.

Со временем положение с добычей руды в Садоне несколько стабилизировалось, но все равно вопросы обеспечения «Электроцинка» сырьем в достаточном количестве так и не были полностью решены и еще много лет оставались в центре партийно-административного внимания.

Ускоренными темпами пошло и строительство Бесланского маисового комбината. В 1932 году были сданы в эксплуатацию цех сырого и сухого крахмала, завод кормов и масла, элеватор, силовая и насосно-фильтровальная станции, механические мастерские и склады готовой продукции. А в следующем году на предприятии появился паточный завод. Все эти события сопровождались кадровыми решениями, которые в итоге вылились в открытое противостояние местной власти и Центра.

Комиссия ЦК и краевого Союза «Сельпром», проверявшая работу БМК, пришла к выводу о бездеятельности руководства комбината и профсоюзной организации, на основании чего фабрично-заводской комитет был распущен, а директор Хаджумар Цереков снят с работы. Бюро Северо-Осетинского обкома партии, которое гораздо лучше знало ситуацию изнутри, не только не согласилось с таким решением, но и увидело в нем явную необъективность:

«Признать неправильным, нарушающим элементарные правила профсоюзной демократии и не соответствующим действительному положению вещей решение ЦК Союза… Считать, что неправильность этой оценки подтверждается выполнением и перевыполнением Бесланкомбинатом своих производственных заданий, несмотря на короткий срок работы комбината, и не только освоением, но и превышением проектной мощности действующих крахмального завода и завода сухих кормов».

И хотя на дворе был 1933, а не 1937 год, и тогда это все же был достаточно редкий случай, когда провинциальные руководители не брали слепо «под козырек», беспрекословно повинуясь решениям «сверху». Столь же принципиальную позицию заняло бюро обкома во главе с Демиховским по кадровому вопросу.

«В отношении директора комбината т. Церекова бюро обкома констатирует, что с первого дня работы т. Церекова со стороны руководства Крахмалпатокообъединения были созданы совершенно недопустимые отношения к нему… Руководство Крахмалпатокообъединения продолжало вести определенную линию дискредитации т. Церекова, не останавливаясь перед травлей его и использованием каждого недостатка для его дискредитации в Нарокмснабе РСФСР и СССР».

Признавая, что в деятельности молодого предприятия еще много нерешенных проблем, бюро обкома, с одной стороны, положительно оценило работу директора, который «доказал способность справиться с возложенными на него задачами», а с другой – согласилось с приказом о его снятии, «имея в виду создавшуюся совершенно невозможную для работы обстановку и необходимость в дальнейшем ликвидации склоки».

Из чувства самосохранения более осторожный руководитель мог и не встать на защиту опального директора, руководствуясь вполне земными политическими соображениями. Хаджумар Цереков, хотя и был участником революции 1905 года и членом партии с 1917 г., все же имел для того времени неважную родословную: его отец Дзамболат, проживший, к слову 130 лет, участвовал еще в русско-турецкой войне 1877-78 годов и был кавалером четырех георгиевских крестов, а родной старший брат, герой русско-японской войны 1905 г. – имел два георгиевских креста. А тогда героизм и отвага в рядах царской армии рассматривались, скорее, как крамола и показатель преданности самодержавию, а не делу революции.

Этот, да и другие сохранившиеся документы, свидетельствуют, что Демиховский придерживался правила объективно подходить к каждому руководителю, оценивая его, прежде всего, по конкретным делам. Если человек старался, «горел» работой, проявлял инициативу, не делая при этом глупостей, то ему была обеспечена поддержка. После описанного инцидента того же Хаджумара Церекова не выбросили из руководящей обоймы, а перевели во Владикавказ, поручив ему возглавить Оссоюз автономной области. Одновременно Демиховский не побоялся провести смелое решение, которое было поддержано его товарищами:

«Бюро обкома считает, что все отмеченные безобразия являются следствием проявления великодержавного шовинизма со стороны аппарата Крахмалпатокообъединения и его руководства в лице т. Фадеева, а также со стороны работников фракции Союза «Сельпром». В связи с этим считать необходимым поставить этот вопрос перед Президиумом ЦКК и фракции ВЦСПС, доведя также об этом до сведения бюро краевого комитета партии и крайсовпрофа».

На культурном фронте

Давид Демиховский (слева) с супругой и другом.

За бесконечной чередой хозяйственных дел, невзирая на неимоверные усилия в промышленном и колхозном строительстве, которые отнимали львиную долю времени и энергии, Демиховский не уставал уделять очень большое внимание культурному развитию в Северной Осетии. В частности, он старался поддержать национальные издания. И это была не одномоментная акция, а системная, кропотливая работа. Уже в 1933 году газеты «Рæстдзинад», «Арыгон большевик» и «Сурх-Дигора» повысили свои тиражи в среднем в полтора раза. Таких впечатляющих результатов не добилось больше ни одно национальное образование на всем Северном Кавказе, и Северной Осетии было вручено переходящее Красное знамя крайкома ВКП (б) и Союзпечати.

Надо было развить успех. И бюро Северо-Осетинского обкома партии обратилось в крайком ВКП (б) с просьбой об увеличении формата областной национальной газеты «Рæстдзинад» (А-2 вместо существующего формата А-3) с отпуском соответствующего количества бумаги. После того, как реакции не последовало, Демиховский написал ходатайство вторично. И с 15 апреля 1934 г. газета «Рæстдзинад» стала выходить большим, солидным форматом. Чтобы подкрепить эти изменения организационно и содержательно, бюро обкома партии приняло ряд специальных мер (приобрело дополнительное количество шрифтов, разрешило увеличить подписную цену на газету), а также обязало райкомы провести широкую массовую разъяснительную работу, утвердив тираж издания в 12 тыс. экз. Кроме того, редакция газеты «Рæстдзинад» была серьезно укреплена кадрово: на должность ответственного секретаря партия направила редактора газеты «Арыгон большевик» Хадзбатыра Тотрова, а заведующего отделом литературы и искусства – Барона Боциева.

В начале тридцатых шло становление молодой осетинской советской литературы. Партийный лидер Северной Осетии активно участвовал в поддержке этих процессов. Так, когда был сформирован оргкомитет Союза писателей Северной Осетии во главе с Сарматом Косирати, он в декабре 1933 г. провел специальную встречу руководящих работников области с литераторами, которые смогли на ней высказать все свои наболевшие проблемы без каких-либо ограничений и регламента. Достаточно сказать, что обстоятельный разговор в обкоме завершился только за полночь, а по его итогам была сформирована комиссия, которая в пятидневный срок должна была представить предложения, направленные на существенное улучшение положения писателей.

Позднее, в марте 1934 г., выступая перед прибывшей во Владикавказ делегацией оргкомитета Союза писателей СССР и литературной общественностью, Демиховский так сформулировал свое кредо: «Хотя я не писатель, считаю необходимым выступить потому, что мы делаем с вами одно дело, борясь в Северной Осетии за выполнение культурных и хозяйственно-политических задач, борясь за то, чтобы область и в дальнейшем не только не отставала, но и завоевывала новые позиции, занимая передовое место».

Все это дало основание Коста Фарниону в апреле 1934 г. заявить: «Недавние решения наших директивных организаций обеспечивают советским писателям Северной Осетии все условия для создания больших художественных произведений. Можно сказать, что такого большого внимания, какое оказывают руководящие организации вопросам развития нашей литературы, не оказывалось никогда».

Интересно, что именно Фарниону было поручено выступить в газете «Пролетарий Осетии» с анализом положения литературных дел в преддверии пленума оргкомитета Союза писателей Северной Осетии. Суть в том, что за две недели до этого, 2 апреля 1934 г., состоялось следующее решение бюро Северо-Осетинского обкома ВКП(б):

«1. В связи с решением Юго-Осетинского обкома партии и оценкой, данной им книге под названием «Зæй», изъять ее из обращения по области. Отмечая, что в этой книге имеются отдельные стихотворения, которые не подходят к общей оценке, разрешить их переиздание.

2. Считать, что вопрос об отношении самого Фарниона к этой своей работе и антипролетарским настроениям, имеющимся в ней, исчерпывается заявлениями, сделанными им в ряде выступлений в печати и заявлений на данном бюро.

Одновременно бюро отмечает, что т. Фарнион недостаточно решительно вскрывает свои ошибки, что требует от него дополнительного анализа и решительной критики в печати и выступлениях ошибок, имевшихся в его творчестве в тот период».

Так изданный еще в 1930 году сборник стихов Фарниона «Лавина» стал в 1934 г. запрещенным. И если на самом писателе в тот период это не отразилось (дело завершилось товарищеской критикой, и он даже был избран в правление писательской организации Северной Осетии и в числе четырех человек – на первый съезд писателей СССР), то в грозовом 1937-м он поплатился жизнью за старые и новые «грехи».

Демиховский неустанно заботился о том, чтобы общий образовательный уровень в автономной области оставался самым высоким в регионе. Венцом этих усилий стал первый выпуск аспирантов Северо-Осетинского научно-исследовательского института в мае 1934 г. Такого успеха на научном поприще не добилась ни одна из национальных областей Северного Кавказа. Осетия получила трех историков и двух специалистов в области языкознания и национальной литературы. Все они были премированы путевками в санатории, собраниями сочинений В.И.Ленина (в 6 томах), Маркса и Энгельса (в 2 томах).

Давид Вениаминович и сам старался постоянно учиться, совершенствуясь, что называется, на ходу. Собственно, это вошло у него в привычку с тех самых пор, как он вступил на поле общественно-политической деятельности. И хотя в анкете Демиховский без стеснения писал, что имеет начальное образование 2 класса, а по профессии является столяром, он и по правописанию, и по чувству слова, и по умению сформулировать мысль, и по ораторскому искусству мог дать фору многим дипломированным деятелям. В этом убеждают и документы, находящиеся  в Северо-Осетинском государственном архиве и Государственном архиве социально-политической истории в Москве. Сохранившиеся стенографические записи его выступлений и собственноручно сделанная редакционная правка ряда документов свидетельствуют об очень высоком уровне его гуманитарной подготовки.

В связи с этим любопытным является один из пунктов протокола заседания секретариата обкома партии от 28 февраля   1933 г.:

«Слушали: Предложение т. Демиховского.

Постановили: 1). Считать необходимым для приобретения литературы руководящими работниками обкома и райкомов установить ежемесячную выдачу денег для этой цели в следующих размерах: тт. Демиховскому, Хасиеву, Елбаеву, Салбиеву и Бадоеву по 25 руб., Гридневу, Баграевой Томаеву (секр. Обкома КСМ), Кокову, секретарям райкомов – по 15 руб.

2). Поручить кульпропу обкома практически организовать это дело». 

Здесь уместно будет сказать еще об одном качестве Давида Вениаминовича Демиховского. Речь идет о бережном отношении к заслугам своих предшественников и тех, кто внес весомый вклад в развитие Осетии.

В декабре 1931 года скончался Казбек Борукаев, один из руководителей Северной Осетии в 20-е годы, член ЦИКа Союза ССР 3-го и 4-го созывов. Тогда нахождение во власти и собственная обеспеченность не были тождественны. Нередко у партийных, советских и профсоюзных лидеров за душой не было ничего, кроме казенного имущества с инвентарными бирками. Так, естественно, оказалось и в данном случае, что проявилось очень скоро. Поэтому в апреле 1932 г. бюро обкома партии вынесло решение: возбудить ходатайство перед крайкомом ВКП (б) о назначении семье покойного (мать, жена, двое малолетних сыновей) персональной пенсии республиканского значения, а до оформления ходатайства поручить облисполкому, ввиду тяжелого материального положения, выдать единовременно 300 рублей.

Последнее предложение внес Демиховский. Так же он поступил и в августе 1932 г., когда при поездке на лечение в Кисловодск был ограблен председатель облисполкома К.Хасиев, проведя решение о безотлагательной материальной помощи главе правительства автономной области.

Руководитель Северной Осетии был инициатором установления пенсий старейшим писателям республики – Арсену Коцоеву и Георгию Цаголову, а также семье ушедшего из жизни поэта Созура Баграева. А когда в реализации решения произошла заминка, вновь вынес вопрос на бюро, обязав заместителя председателя облисполкома Д.Такоева в трехдневный срок принять исчерпывающие меры.

Давид Вениаминович быстро вошел в курс местных событий и постепенно все тоньше понимал нюансы самых чувствительных для осетинского народа вопросов. Так уже в июле 1932 года он выступил на секретариате областного комитета партии с инициативой об укреплении связи с Юго-Осетинской автономной областью. Имелось в виду развивать братские отношения как в хозяйственном и колхозном строительстве, так и по линии образования и культуры. Позже был утвержден план многостороннего сотрудничества, а затем и решение объединенной конференции Северной и Южной Осетии по вопросу языкового строительства. Демиховский также поддержал проведение объединенного съезда осетинских писателей во Владикавказе и сделал все, чтобы в 1934 году первый номер журнала «Мах дуг» увидел свет.

Дорогая моя столица

Одним из замечательных достижений эпохи руководства Демиховского стало то, что была восстановлена историческая справедливость: Владикавказ в 1933 году юридически стал столицей Северо-Осетинской автономной области. Когда ЦК ВКП (б) поддержал это ходатайство местной партийной организации, работа по благоустройству города на Тереке закипела с новой силой. 30 июня 1934 г. было принято развернутое постановление Северо-Осетинского обкома партии по этому вопросу. В краевой комитет ВКП (б) были направлены настойчивые просьбы о выделении дополнительных ассигнований и лимитов капитальных вложений. На улицах укладывался асфальт, менялись трамвайные рельсы, строились административные и жилые здания.

Но возможности все равно оставались ограниченными, а созидательный порыв был настолько велик, что хотелось сделать много больше с тем, чтобы Владикавказ вновь, как и прежде, стал интеллектуальным и культурным центром всего Юга России, самым красивым городом на Северном Кавказе.

Решить эту задачу Давид Демиховский попытался, применив нестандартный ход. Он обратился к азербайджанским товарищам по партии и добился того, что Баку стал шефом столицы Северной Осетии. Правда, только в области дорожного строительства. Но и этого с лихвой хватило, чтобы сдвинуть одну из самых сложных проблем. Бакинский горсовет передал в дар Владикавказу одну камнедробилку, каток по укладке асфальта и взялся за изготовление по специальным чертежам отдельных важных деталей для оборудования асфальтобетонного завода, строительство которого началось в 1934 году во Владикавказе.

Давид Демиховский с группой соратников по партии и жителей Владикавказа.

Однако вскоре возникло неожиданное препятствие на пути к преображению Владикавказа. Выяснилось, что  Северо-Кавказский край и Госплан России не включили столицу Северной Осетии в перечень городов, выделенных в народнохозяйственном плане РСФСР, и сократили лимиты по капитальным вложениям в коммунальное хозяйство по сравнению с теми суммами, которые автономная область отстояла на заседании Госплана СССР в декабре 1933 г. Демиховский был в гневе. Собрав 13 марта 1934 г заседание бюро обкома партии, он провел решение, в котором ключевым было слово «протестовать», и направил в Москву добиваться нужного решения председателя облплана Д.Такоева. Позиции Осетии улучшить удалось, хотя и не в полной мере, о чем можно судить по реплике Демиховского, сказанной буквально через полтора месяца: «Деньги у нас есть, хотя нам дали меньше, чем мы просили. Теперь нам трудно получить материалы».

Первые успехи вдохновили, и мысль о расширении шефских связей напрашивалась сама собой. Взор Демиховского обратился к Ленинграду. Ведь партийную организацию города на Неве возглавлял С.Киров, которому Владикавказ был хорошо знаком еще в дореволюционный период. В Ленинград направилась делегация Северной Осетии во главе с председателем Владикавказского городского совета Дзгоевым. Затем в Осетии побывала ленинградская делегация. Договоренность о сотрудничестве была достигнута, однако хотелось опять-таки большего.

«Когда этот вопрос возник, мы ставили его так: чтобы Ленинград взял шефство не только над городом, но и над всей областью. Тт. Киров и Кадацкий на это не пошли, – информировал товарищей по партии Демиховский и продолжил: – Сейчас мы этот вопрос актуально не будем ставить. Но наше желание такое, чтобы город и область не делить».

Человек дела, первый секретарь Северо-Осетинского обкома одновременно предостерег от бюрократического подхода: «Должна быть органическая связь между отдельными предприятиями Ленинграда и нашего города. Без такой непосредственной связи между нашими предприятиями и пролетариатом г. Ленинград как бы не получилось верхушечного шефства».

5 мая 1934 года вышло совместное постановление Северо-Осетинского обкома партии и представителей Ленинградского горсовета. Оно отмечало, что «шефство Ленинграда уже является важнейшим политическим фактом, имеющим крупнейшее значение в борьбе за благоустройство города», и  призывало установить связи между отдельными трудовыми коллективами. Было решено также организовать во Владикавказе дом туристов с тем, чтобы трудящиеся города на Неве могли комфортно отдохнуть и познакомиться с красотами Военно-Осетинской и Военно-Грузинской дорог, с другими достопримечательностями Осетии.

Юбилей советской автономии

Главным политическим событием начала тридцатых годов стало 10-летие Северо-Осетинской автономной области. К этой знаменательной дате готовились загодя и очень тщательно. 28 мая 1934 г. в облисполкоме состоялось специальное совещание, которое призвало «добиться, чтобы каждый труженик области отчетливо сознавал огромнейшее значение и величие предстоящего празднования, чтобы вся Осетия от мала до велика жила этим».

Тогда же в Осетию приехала бригада ЦИК РСФСР, чтобы на месте увидеть, как идет процесс становления новой жизни. Члены московской комиссии побывали на строительстве Гизельдонской ГЭС, в Цейском санатории, посетили ряд населенных пунктов в Алагиро-Ардонском и Дигорском районах.

5 июля 1934 г., заслушав доклад председателя облисполкома К.Хасиева, Президиум ВЦИК принял постановление «О хозяйственном и культурном строительстве в Северо-Осетинской автономной области за десять лет», который руководители Северной Осетии по праву назвали «историческим документом». В нем не только подтверждались успехи, достигнутые областью, но и обозначалась поддержка на всероссийском уровне в решении ряда новых экономических и социальных задач.

Другим своим постановлением ВЦИК «в ознаменование 10-летия Северо-Осетинской автономной области» применил амнистию, под которую подпадали все, кто совершил на территории Северной Осетии «преступления впервые, по нужде, случайно, по несознательности и могут своим участием в социалистическом строительстве загладить причиненный ими Советскому государству вред». Осужденные на срок до 3-х лет включительно, а бывшие красные партизаны и красноармейцы – до 5-ти лет включительно, женщины, имевшие малолетних детей, освобождались от дальнейшего содержания под стражей. Другим осужденным сроки отбывания наказания сокращались. При этом амнистия не распространялась на тех, кто был привлечен к уголовной ответственности «за активное участие в антисоветских политических партиях и контрреволюционных группировках, стремящихся к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти».

На следующий день в газете «Правда» появилась большая статья «От колониального гнета – в шеренгу передовых областей Союза», подписанная вторым секретарем обкома партии Г.Гостиевым и К.Хасиевым. В ней на конкретных примерах рассказывалось о тех созидательных изменениях, которые произошли в Осетии за последнее время.

Празднование юбилея 17-19 августа 1934 года вылилось в яркие и красочные торжества. В школе №5 была открыта выставка достижений народного хозяйства Северной Осетии. Небывалый интерес трудящихся области вызвал приезд во Владикавказ легендарного М.И.Калинина. В первый день праздника в Летнем театре Пролетарского парка состоялся торжественный объединенный пленум обкома ВКП (б), облисполкома, облсовпрофа и горсовета, на котором присутствовали свыше двух тысяч человек. Приветственная речь Калинина в переполненном зале, по свидетельству местной прессы, была встречена «долго несмолкаемыми аплодисментами, переходящими в овацию, криками «Ура!» и пением «Интернационала».

Калинин, как и положено, приехал не с пустыми руками. К ранее принятому постановлению ВЦИК от 17 августа в день торжественного заседания Совет народных комиссаров СССР предложил цекомбанку за счет своих средств отпустить городу Владикавказу 1 миллион рублей на коммунальное строительство, народному комиссариату финансов СССР – списать задолженность колхозов Дигорского района в размере 788 тыс. рублей. Понятно, что это были такие «предложения», от которых невозможно было отказаться, тем более, в грозный период тридцатых годов.

Утром следующего дня состоялось грандиозное шествие трудящихся. Пролетарский проспект был расцвечен знаменами и заполнен колоннами демонстрантов. Повсюду лозунги, плакаты, флаги. Играет оркестр. Рядом слышится мелодия гармоники, которую перекрывает рев самолета, сбросившего праздничные листовки и приуроченный к празднику выпуск «Крестьянской газеты».

С проспекта через Чугунный мост все двинулись в сторону Реданта, где на площади за Пехотной школой должен был пройти всенародный митинг. Правительственную трибуну разместили на пригорке и украсили цветами. По бокам – две трибуны для почетных гостей, среди которых оказались изумленные туристы из Италии. Здесь же представители печати, фотокорреспонденты и кинооператоры. А на склонах гор из камней был выложен лозунг: «Каждый день, каждый час коммунисты куются из нас».

На митинге выступили М.И.Калинин, первый секретарь Северо-Кавказского крайкома партии Е.Евдокимов, руководители соседних республик. В заключение слово было предоставлено Давиду Демиховскому. Он поблагодарил дорогих гостей и с гордостью заявил: «Северная Осетия не является больше отсталой областью. Это область с наличием крупных предприятий, колхозов, талантов, выросших из гущи трудящихся масс… Будем работать еще упорнее и настойчивее, равняться по передовым областям!».

В последний день торжеств, 19 августа, гостей повезли на Гизельдонскую ГЭС, промышленная эксплуатация которой началась 29 июня 1934 г. Многолетний исследователь истории строительства Л.Шуваева приводит свидетельство того, как это происходило.

«К  зданию станции подкатил блестящий черный форд, из которого   выбрался   худощавый,  невысокий   человек   с бородкой, в котором толпа сейчас же узнала М.И.Калинина. Приехал он без большой охраны. Вместе с секретарем обкома ВКП (б) Демиховским, председателем облисполкома Хасиевым и Калининым   на  заднем  сидении  автомобиля  сидели   два вооруженных  милиционера. Его встретили  по  обычаю  –  с хлебом  и  солью, которые несли на вышитых  рушниках  две самые  красивые  девушки в осетинских  женских  костюмах. М.И.Калинин живо поздоровался за руку с руководителями строительства,  с некоторыми рабочими, приветливо  махнул другим,  шумно  выражавших  свое  удовольствие   от   его приезда… Калинину  показали турбины и генераторы,  рассказали принципиальную схему строительства. Пробыл он на  станции около часа и, распрощавшись со строителями, уехал назад…».

Юбилейные мероприятия стали для Демиховского завершающим аккордом в трехлетнем руководстве Северной Осетией. В канун праздника во Владикавказ пришла телеграмма, подписанная заместителем заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК ВКП (б) А.Щербаковым об отзыве Давида Вениаминовича в Москву. И сразу после того, как гости разъехались, 20 августа собралось бюро Северо-Осетинского обкома партии, которое разрешило своему первому секретарю в связи с вызовом ЦК выехать в столицу.

В период с 1931 по 1934 годы в Северной Осетии были построены крупнейший в Европе Бесланский маисовый комбинат, один из наиболее современных в мире заводов по производству электролитного цинка, самая высоконапорная в СССР электростанция. Владикавказ официально стал административным центром Северной Осетии, а накануне 10-летнего юбилея автономии трест «Радиострой» завершил строительство в осетинской столице всесоюзной десятикиловаттной национальной радиостанции.

Большие изменения произошли в культурной жизни автономной области. В 1934 году был создан Союз писателей Северной Осетии и положено начало регулярному выходу литературного журнала на осетинском языке. Тогда же был образован оргкомитет Союза художников Северной Осетии, в состав которого вошли известный график Аслангирей Хохов и будущий первый секретарь творческого союза скульптор Инал Дзантиев.

В том же году в областном бюджете были существенно повышены дотации Осетинской театральной мастерской в Москве на стипендии и оплату преподавателей, подготовку репертуара и прочие организационные мероприятия, связанные с последним годом учебы и предстоящей организации театра. Осетинский театр открыл свой дебютный сезон осенью 1935 года, но первый спектакль, который увидели зрители, состоялся во Владикавказе в дни юбилея в августе 1934 г.

Сложные политические процессы, являвшиеся отражением внутрипартийной борьбы за власть, способствовали тому, что объективно существовавший созидательный порыв широких народных масс соседствовал с другими страницами того противоречивого времени.

С 1933 года в автономной области наметилось повышение урожайности, в результате чего было принято решение о свободной продаже хлеба. Но «изгибы» коллективизации, хотя и завершившейся в основном до 1932 г., и в дальнейшем не обошли стороной Осетию, ломали судьбы людей на селе. Проводя линию партии, членам бюро и секретариата обкома приходилось даже приструнивать своих чересчур ретивых товарищей, как, например, это случилось в ноябре 1933 г. Тогда в газете «Пролетарий Осетии» появилась статья под заголовком «Вот она, зажиточная жизнь!», в которой не вошедшие в колхозы единоличники назывались калеками и полоумными. Покуситься на всю публикацию не посмели, а только на «антипартийный, левацкий абзац». Абзац был осужден секретариатом областного комитета, что, конечно же, не поменяло сути политики насильственной коллективизации, а только ярче отразило характер переходного периода, когда «вычищение» кулаков (а в их числе мог запросто оказаться любой), являлось не подлежащей обсуждению важной государственной задачей.

Тем не менее, Давиду Вениаминовичу Демиховскому несказанно повезло, что он работал в Северной Осетии в такой период, когда преобладали не бесконечные процессы над «врагами народа», а народный энтузиазм и повсеместный трудовой настрой, позволившие поднять автономную область на новый уровень своего развития. Именно поэтому он оставил о себе добрую память у многих людей. Он и сам чувствовал, что приобрел в Осетии опору, которая пригодится в трудный момент. Но не мог предполагать, что это случится так скоро.

Нью-Йорк, год 2008-й

Однако о дальнейшей судьбе Демиховского узнать было не так просто. По крайней мере, во Владикавказе. И не только. Например, даже в сети Интернет о нем нет никаких данных.

Поэтому, как только мне стало известно, что жив его сын, тут же начались поиски. И они оказались успешными! 1 января нынешнего года я получил письмо из Америки. Это был ответ Феликса Давидовича Демиховского. Вернее, Демиковского. Этот казус прояснился быстро. «Произошло это еще в 1930 г. по ошибке при регистрации моего рождения в Ростовском загсе, – написал он мне из Нью-Йорка. – К сожалению, мои родители не обратили на это внимания, а я тоже увидел, лишь когда получал диплом об окончании Московского энергетического института в 1954 году. Мне пояснили, что обратиться с просьбой об изменении фамилии означает указывать во всех анкетах, что я менял фамилию. Мне, естественно, этого делать не хотелось, и я решил стать Демиковским».

 С Феликсом Давидовичем у нас установилась регулярная переписка. Оказалось, что и он все последние годы пытается узнать как можно больше о своем отце, и что ему удалось познакомиться с целым рядом документов, проливших свет на многие обстоятельства, остававшиеся ранее неизвестными. Часть из этих материалов, а также ряд сохранившихся фотографий, он любезно прислал. Все это и позволило продолжить рассказ о судьбе человека, возглавлявшего Северную Осетию.

Москва и Сталинград оказались несчастливыми

Демиховского вызвали на курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП (б), организованные специально для руководящих партийных работников областного масштаба. Он уже находился в Москве, когда бюро Северо-Осетинского обкома партии 9 сентября 1934 г. освободило его от должности, избрав первым секретарем Казбека Бутаева. На том же заседании на период отпуска Е.Саралиева обязанности секретаря 1-го Владикавказского горрайкома ВКП (б) были возложены на Эсфирь Динер, члена партии с 1920 года, которая до горкома работала на ответственных должностях в отделе народного образования. Подчиняясь партийной дисциплине, жена Давида Демиховского, вместе с двумя маленькими детьми продолжала оставаться в столице Северной Осетии, ожидая, когда рассмотрят ее заявление о посылке на учебу на те же курсы. И вот 23 сентября обком утвердил ее кандидатуру в предстоящий набор с 1 января 1935 г.

Столичная жизнь Демиховских длилась недолго. Уже в июле 1935 г. по окончании политических курсов Давида Вениаминовича направили в Сталинград, где его избрали секретарем парткома завода «Баррикады». Он был основан в 1914 году и выпускал орудия крупного калибра. После реконструкции в начале 30-х годов завод стал крупнейшим предприятием оборонного комплекса с собственным металлургическим производством. Поэтому в апреле 1936-го произошли организационные преобразования, и партийные руководители столь крупных и особо значимых предприятий были возведены в ранг прямых назначенцев Москвы, получив звание парторгов ЦК ВКП (б) и одновременно став секретарями райкомов партии, а Демиховский – еще и членом Сталинградского обкома. В городе на Волге продолжила свою партийную карьеру и Эсфирь Динер, которая заведовала парткабинетом Краснооктябрьского райкома партии.

Но время на дворе стояло совсем другое. По всей стране все больше выявлялось врагов Советской власти, причем, поводами для суровых выводов часто служили не реальные прегрешения, а одно неосторожное слово или стремление кого-то проявить такую бдительность, которая не снилась и самим сотрудникам  НКВД. Тучи сгустились и над Давидом Демиховским.

28 августа 1936 г. «Сталинградская правда» поместила материал о троцкистах на заводе «Баррикады». Как газета попала к т. Гуляеву, преподававшему историю партии в Москве, можно только догадываться. Но фактом остается то, что после прочтения публикации преподаватель взялся за перо и написал секретарю Сталинградского крайкома ВКП (б) И.Варейкису и заведующему организационно-партийным отделом Г.Маленкову.

«Сталинградская правда» в номере от 28.08.36 поместила сообщение о разоблачении контрреволюционной троцкистско-зиновьевской своры – Мухиной, Романова и др. на заводе «Баррикады».

Думается мне, что в этой связи следует обратить серьезное внимание на парторга завода Демиховского. Не исключена возможность или его участия или прямого попустительства в свивании раскрытого НКВД осиного троцкистского гнезда на заводе «Баррикады».

Некоторые факты из недавнего прошлого Демиховского дают основание для таких подозрений.

Я преподаватель истории партии. С января по июль 1935 года Демиховский учился в руководимой мной группе на курсах марксизма-ленинизма (Москва) в так называемой особой группе для партработников областного масштаба.

За время этой учебы Демиховский произвел на меня впечатление человека, у которого в мозгах «шевелится» какой-то троцкистский «червяк»… И этот «червяк» дает себя знать, несмотря на большие «дипломатические» способности Демиховского.

По моим наблюдениям Демиховский не раз проявлял на занятиях какую-то нервозность, когда речь заходила о разоблачениях прошлого и настоящего Троцкого и троцкизма. Иногда эта нервозность выливалась в прямые и вместе с тем искусно замаскированные выпады против партии.

Так, например, при изучении II съезда партии в той части, где идет разоблачение махрового меньшевизма Троцкого с первых дней его (Троцкого) политической «карьеры», Демиховский на занятиях постарался своеобразно ослабить отвратительное впечатление о Троцком.

Демиховский принес на заключительный семинар протоколы  II съезда, переизданные в 1922 г., и в своем выступлении «вскользь», «наивно», полушутливо уколол партию, подчеркнув, что в 1922 г. в предисловии к протоколам вот как писали о Троцком периода II съезда. Иначе говоря, дал понять, что в 1933 г. (а мы занимались по протоколам 1933 года издания) не так, мол, пишут, как писали в 1922 г.

Второй случай более серьезный.

Изучали мы гражданскую войну в СССР 1918-1921 гг. В этой теме со всей серьезностью была уяснена группе вся губительность троцкистской «стратегии» на различных фронтах гражданской войны. Одновременно показаны были блестящие образцы сталинской стратегии в гражданской войне и замечательные заслуги товарища Сталина в ликвидации походов Антанты.

Слушатели группы – Пидсуха, Голубков, Айтматов и др., пересказывая славные страницы боевых дней гражданской войны, с любовью и восхищением говорили на семинаре об изумительном мастерстве, о гениальности товарища Сталина, проявившихся при разгроме Деникина, Юденича и т.д.

Демиховскому, видимо, это пришлось не по вкусу. Поэтому он выкинул такой трюк. Обойдя в своем выступлении роль товарища Сталина, в свою речь, посвященную другим вопросам, вдруг, как бы случайно, «вклеил» (в нее) пересказ гнусной троцкистской инсинуации из белоэмигрантской книжки Троцкого «Моя жизнь». Пересказ якобы инцидента между Лениным и Сталиным в 1919 году, в момент награждения т. Сталина орденом Красного знамени.

Искусно вуалируя свой гнусный сарказм наивностью дамы, приятной во всех отношениях, Демиховский постарался «всунуть», что вот де Троцкий в своей книжке пишет, что когда очередь дошла до Сталина (получать орден), то якобы Ленин, показав пальцем на Сталина, спросил сидевших членов РВСР: «А этому за что?»

И тут же Демиховский не преминул сообщить, что и Троцкий, как он де пишет, в этот же день или в том же 1919 году был награжден орденом Красного знамени.

Для чего потребовался Демиховскому пересказ этой отменной контрреволюционной пошлятины, и именно в этот момент, когда шла речь о заслугах товарища Сталина в гражданской войне? Для чего, наконец, потребовалось Демиховскому сообщить группе, что Троцкий был тоже награжден.

Думаю, двух мнений быть не может. Ясно для чего!

Еще один «случай». Проходили мы тему – «Итоги первой пятилетки». В докладе на январском (1933 г.) Пленуме ЦК ВКП( б) товарищ Сталин докладывает о выполнении плана на 93,7% по всей промышленности и на 108% по тяжелой индустрии.

Применительно к этому Демиховский с видом школьника 1-й ступени задает опять вопрос: «А как понять указание товарища Сталина на XVI партсъезде о том, что мы должны добиться выплавки чугуна 17 миллионов тонн в год? Когда к концу первой пятилетки мы выплавляли 10 либо 11 миллионов тонн?».

Если бы Демиховский был слушателем школы политграмоты для малограмотных кандидатов партии, тогда бы этот вопрос был правомерен. Не понял человек, что речь шла об общих перспективах металлургии, но Демиховский достаточно образованный человек, был на ответственной областной партработе, имеет партстаж 15 лет.

Цель такого вопроса становится тем более ясной, если знаешь, что он поставил этот вопрос как раз тотчас же, как мною было показано, как товарищ Сталин замечательно развеял в пух и прах троцкистскую демагогию о троцкистах как сверхиндустриализаторах, разоблачив троцкистскую «теорию» потухающей кривой и пригвоздив троцкистов к позорному столбу как «поганеньких минималистов» (доклад т. Сталина на XVI съезде ВКП (б)).

Знаменательно также и то, что Демиховский «приставал» с этим вопросом еще до семинара к слушателям (об этом сообщил слушатель Пидсуха), которые менее его политически развиты, и требовал ответа на этот вопрос.

Поскольку все эти выходки Демиховского мне показались весьма подозрительными, постольку я доложил о них заведующему ОРПО ЦК ВКП (б) тов. Маленкову летом 1935 года до откомандирования Демиховского куда-либо на работу.

В свете новых фактов, о которых сообщает «Сталинградская правда», считаю своим партийным долгом поставить вновь вопрос о Демиховском.

Л.М.Гуляев, 7 сентября 1936 г.»

Донос (причем, инициативный), целый ряд выражений в котором могли бы войти в энциклопедию изысканно циничной лжи, наглядно показывает, что в ту грозную эпоху ни один человек не был ни от чего застрахован. Давид Вениаминович объяснял, что те, кого обвинили в причастности к троцкизму, работали на заводе «Баррикады» задолго до его приезда. Но самое страшное заключалось в инерции безумия: если обвинение было вброшено, неважно, подкреплено оно было реальными фактами и доказательствами или нет, машина уничтожения человека начинала неотвратимо вращаться. «Отмыться» от навета при таких обстоятельствах удавалось очень редко. Демиховский попытался это сделать, написав в крайком и Маленкову. Вот выдержки из этого документа.

«Я ознакомился с письмом Гуляева, адресованного в ЦК партии и крайком по поводу меня. Ответить на это письмо довольно сложно потому, что Гуляев по существу говорит обо мне не в порядке сомнения или даже подозрения, а как о явном троцкисте. Получается так, что на протяжении нескольких месяцев в нашей группе по изучению истории партии боролись две силы. Гуляев, учивший нас Ленинско-Сталинскому пониманию истории партии, и я, ловко использовавший занятия для пропаганды троцкизма, защиты Троцкого и дискредитации партии и ее руководства во главе с товарищем Сталиным. Эта «борьба» длилась все время и кончилась его, Гуляева, заявлением зав. ОРПО ЦК т. Маленкову. Тот не поверил или не обратил внимания, или я сумел ловко опутать его и ЦК. Меня послали на руководящую работу, и вот результаты… я пригрел врагов. Трудно члену партии, хоть капельку любящему свою партию, преданному ей, спокойно формулировать против самого себя эту чудовищную концепцию. Но документ имеется…

Признаюсь по-честному, я и сейчас не пойму, что же мне не нужно было задавать вопросов, когда мне что-либо было неясно? Какой же смысл учебы? Причем учился-то ведь я в особой группе при курсах марксизма, товарищи по учебе были ответственные партийные работники, секретари и члены бюро областных комитетов. Я исходил из того, что как я, так и др. товарищи, достаточно проверенные ЦК партии на практической работе, в этом кругу можно совершенно свободно, не опасаясь, что кто-либо так истолкует мои вопросы, задавать их, выяснять то, что неясно и т.д. …

Говорил я также об этом с другими преподавателями: т. Дворкин, преподаватель по политэкономии, т. Черемных – по философии, оба они решительно заявили, что считают возмутительным такое нетоварищеское отношение со стороны преподавателя, и как люди, изучившие меня на протяжении прохождения курса, могут совершенно определенно заявить, что никаких данных для такой оценки меня они, по крайней мере, не имеют, и что пытливость, любовь к тому, чтобы докопаться до корней вопроса, они расценивают, только лишь как положительное качество.

Вот и все. Вывод какой? Или Гуляев страдает «пинкертонщиной» в кубе и действительно решил проявить таланты таким путем и «ловить» троцкистов в особой группе, или что, может, еще хуже… Гуляев, насколько я знаю, «проштрафившийся» в недавнем прошлом, хочет доказать свою исключительную бдительность, стреляя из пушки по воробьям…

Повторяю, я считаю, что все это в лучшем случае какое-то безобразное недоразумение… Немыслимо работать на руководящей работе парторгом Центрального Комитета на важнейшем оборонном предприятии, если имеется хоть малейшее сомнение в этом направлении. Я полагаю, что и у крайкома, и у Центрального Комитета достаточно данных для того, чтобы определить свое отношение ко мне. Во всяком случае, если имеются какие-либо сомнения, мне ни одного дня нельзя оставаться на этой работе.

Демиховский.

28 сентября 1936 г.»

На этом документе имеется виза Г.Маленкова от 3 октября 1936 г., а на письме Гуляева – резолюция следующего содержания (написанная, видимо, рукой одного из работников ЦК):

«В архив. Во время проверки на месте работы т. Демиховского, а также его прошлой работы, нет никаких данных, которые бы вызывали сомнение и ставили вопрос о его деятельности в троцкистской оппозиции. 25 декабря 1936 г. Подпись неразборчива».

Казалось бы, можно вздохнуть с облегчением: справедливость восторжествовала. Однако практика тех лет свидетельствовала: если кто-то однажды попадал в орбиту подозрения, то только чудо или невероятное стечение обстоятельств могло отвернуть от человека карающий меч. Если бы Демиховский действительно был бы в чем-либо виновен, то его «съели» бы в два счета. Он продолжал мужественно держаться, но, как опытный человек, как партиец с большим практическим стажем, понимал, что не сможет противостоять порочной системе. А если нельзя спасти себя, то надо спасать семью.

В сентябре 1937 года Давида Вениаминовича исключили из партии. В этот критический момент он настоял на том, чтобы Эсфирь Борисовна вместе с детьми немедленно уехала из Сталинграда.

Куда люди стремятся в трудной ситуации? Конечно же, туда, где им было комфортно, где они чувствовали себя уверенно и хорошо. Таким спасительным островком для Демиховского представлялся только Владикавказ. Он и супругу убедил в том, что сам тоже непременно вернется в Осетию, как только будет рассмотрена его апелляция. Она сделала вид, что поверила. Ради детей. Ради их будущего.

И снова Владикавказ

В семье Демиховских подрастали два сына – Леонид, 1924 г.р., и Давид, шестью годами младше. Пока добирались, Эсфирь Борисовна Динер, как могла, успокаивала их, обещая, что отец приедет вслед. Она благополучно довезла детей до Владикавказа. Куда идти? Что делать? Решение она наметила еще в дороге и, собравшись с духом,  постучала в знакомую дверь – ту, в которую Демиховские три года входили без стука. Теперь в их квартире в центре города жил Павел Антонович Монич, с которым Демиховские были дружны. Но то было давно, а как поведет себя он в изменившейся ситуации, тем более являясь прокурором Северной Осетии?

Дверь открыл сам Монич. Эсфирь Борисовна не стала ничего скрывать, объяснила все, как есть, и он без колебаний предложил ей на какое-то время занять одну из комнат. А затем Э.Б.Динер удалось невозможное: она устроилась на работу старшим консультантом в Нарокмюст и добилась, что ей с детьми выделили 2-х комнатную квартиру в общем дворе по ул. Цаголова, 10.

Между тем из Сталинграда пришли недобрые вести. Давида Демиховского все-таки арестовали. Был ли суд, какой вынесен приговор, близкие не знали. Но при любом раскладе оставалось фактом, что теперь они являлись членами семьи «врага народа». И это аукнулось очень быстро.

ПРОТОКОЛ №55 заседания бюро Владикавказского горкома ВКП (б)

3 апреля 1938 г.

СЛУШАЛИ: Решение первичной организации об исключении из партии Динер Эсфирь Борисовны.

Первичная парторганизация суда и прокуратуры 13.01.1938 исключила Динер из партии за политическую связь с разоблаченным врагом Демиховским, за сокрытие его бытового разложения и связь с родными, находящимися за границей.

Проверкой установлено, что Динер на протяжении нескольких лет скрывала от партии бытовое разложение Демиховского. После того, как Демиховскому (работал секретарем Баррикадненского РК ВКП (б) г. Сталинград), в связи с тем, что муж его сестры был разоблачен как японский шпион, было выражено политическое недоверие и потом за пособничество во враждебной работе на заводе был исключен из партии (сентябрь 1937 г.), Динер продолжала с ним жить. В октябре 1937 г. Динер выехала из г. Сталинград, после чего вскорости Демиховский был арестован органами НКВД.

17 июня Краснооктябрьский РК ВКП (б) г. Сталинград освободил Динер от работы зав. районным парткабинетом, ввиду компрометирующего материала политического характера на ее мужа.

4 апреля Краснооктябрьский РК ВКП (б) установил, что на занятиях кружка истории партии Динер допустила ошибку в определении возникновения империализма в России, на что ей РК указал и предложил хорошо готовиться.

ПОСТАНОВИЛИ: Подтвердить решение первичной организации об исключении Динер Эсфирь Борисовны из рядов ВКП (б) за покровительство бытового разложения и связь с врагом народа Демиховским.

В этом заседании бюро городского комитета участвовали  первый секретарь Северо-Осетинского обкома партии Василий Лемаев и нарком внутренних дел Северо-Осетинской АССР Семен Миркин. Оба наверняка знали о судьбе Давида Вениаминовича, но об этом его семье не сообщили. На запросы же в НКВД им отвечали, что Демиховский жив и осужден на 10 лет без права переписки. Долгое время близкие так и считали.

Между тем, Эсфирь Борисовна Динер продолжала отстаивать свою невиновность, написав апелляцию в партколлегию. К счастью, к этому моменту наступило некоторое потепление на фронте борьбы с классовыми врагами.

ПРОТОКОЛ №88 заседания партколлегии КПК при ЦК ВКП (б) по Северо-Осетинской АССР

3 июня 1938 г.

СЛУШАЛИ: дело №914.

Динер Эсфирь Борисовна, 1898 г.р., чл. партии с 1920 г., служащая, образование – окончила совпартшколу в 1922 г. партвзысканий не имела. В Красной Армии служила добровольцем с 1920 по 1921 г.

…В момент возникновения дела работала старшим консультантом в Наркомюсте СО АССР, в настоящее время работает в ГорОНО статистиком.

13.01.38 г. первичная парторганизация суда и прокуратуры СО АССР исключила Динер из рядов партии.

3.04.38 г. Владикавказский ГК ВКП (б) подтвердил решение первичной парторганизации от 13.01.38 г. об исключении Динер из партии за политическую связь с мужем Демиховским, ныне изъятым органами НКВД.

ПОСТАНОВИЛИ: Ввиду того, что предъявленные Динер обвинения в политических связях с Демиховским, ныне изъятым органами НКВД, никакими данными не подтверждаются, дело Динер вернуть Владикавказскому ГК  ВКП (б) для доследования и вынесения вторичного решения.

Ответственный секретарь партколлегии Бессонов.

После такого недвусмысленного намека горкому партии не оставалось ничего другого, как 1 июля 1938 г. принять новое решение: «Динер Эсфирь Борисовну в рядах ВКП (б) восстановить, за притупление политической бдительности к мужу – врагу народа, объявить выговор с занесением в учетную карточку».

Несмотря на все эти попытки проявления партийной бдительности, с каждым днем крепла уверенность, что решение вернуться во Владикавказ было верным. В общем дворе Эсфирь Борисовну с детьми приняли как родных. У Демиховских была одна веранда с семьей Бицаевых, в которой было 8 детей. Глава семейства, Марк Владимирович Бицаев, доцент кафедры политэкономии СК ГМИ, впоследствии стал известен в Осетии как старейший шахматист республики. Соседи быстро сдружились. В сентябре 1938 г. Феликс Демиховский и Руслан Бицаев вместе пошли в первый класс в знаменитую школу №5 Владикавказа.

Жизнь только стала налаживаться, как пришла война. Когда в 1942 г. старшему сыну – Леониду Демиховскому – исполнилось 18 лет, он ушел на фронт. Последняя весточка пришла от него в сентябре, а с ноября 42-го он считается пропавшим без вести. Его имя внесено в реестр погибших и пропавших на специальном сайте Минобороны России, оно высечено на обелиске павшим героям-владикавказцам, который установлен в еврейском культурно-просветительском обществе «Шолом».

Когда фашисты подходили к Владикавказу, 11-летнего Феликса эвакуировали в Армению. Эсфирь Борисовну оставили в городе с заданием на случай оккупации заняться организацией партизанских отрядов. Но Владикавказ выстоял, началось контрнаступление советских войск, и вскоре мать приехала за сыном в Армению. Они вернулись в Осетию как раз к началу учебного года, который в связи с осадным положением в городе начался с опозданием – в январе 1943 г.

А в 1944 г. произошло ЧП. Вступая в комсомол, Феликс Демиховский рассказал, что его отец был арестован в 1937 г. Все растерялись, не зная, как поступить. Тогда присутствовавший на собрании директор школы Михаил Заурбекович Уруймагов, знаменитый на всю республику педагог, сказал: «В Осетии знают и помнят его отца». Для юношей это был урок мужества и высокого нравственного поступка. А для самого Феликса дополнительным стимулом непременно узнать правду.

Достойный сын достойного отца

«Михаил Заурбекович Уруймагов действительно был легендарной личностью. Решиться на такое заявление было делом очень рискованным и опасным, но он это сделал, и я ему благодарен, что называется, до гробовой доски», – написал из Нью-Йорка Феликс Давидович Демиховский спустя 63 года после того памятного случая.

Тогда Феликса в комсомол приняли. Он успешно окончил 5-ю школу, в 1948 г. поступил в МЭИ вместе с одноклассниками – Виктором Хмарой, Дмитрием  Родкиным и Геннадием Уваровым. Это было довольно редкое явление, чтобы все абитуриенты, приехавшие из провинциальной школы, успешно прошли испытания в столичном вузе. Ректорат направил письмо в школу №5, отметив хорошую подготовку учащихся.

После окончания МЭИ в 1954 г. Феликс Демиховский  работал в Харькове и Хабаровске, а затем в 1959 г. был переведен на завод «Камкабель» в Пермь, где и проработал тридцать один год. С 1982 по 1990 гг. он возглавлял это передовое предприятие, а с 1991 г. перешел на работу в созданное по его инициативе советско-итальянское предприятие СП «Камтек», где стал заместителем генерального директора – директором Московского представительства. За время работы в Перми он был награжден орденом «Трудового Красного Знамени», орден «Знак Почета», медалью «За трудовое отличие». В 1996 г. указом Президента России Б.Н.Ельцина Феликс Давидович Демиховский был удостоен звания «Заслуженный машиностроитель РФ». Но самой дорогой для него наградой, по его же признанию, остается медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-45 гг.», которую он получил в 1946 г. из рук всего того же М.З.Уруймагова, будучи  еще учащимся школы №5.

Все эти годы Феликс Давидович поддерживал контакты с друзьями своего владикавказского детства. Выпускник МГУ Руслан Бицаев стал следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР, другой одноклассник Роланд Мулукаев стал доктором юридических наук и надолго связал свою деятельность с Академией МВД СССР (теперь РФ), еще один выпускник школы №5 Виктор Бекоев – блистательный военный хирург, заслуженный врач Белорусской ССР. Даже когда Феликс Давидович в 1999 г. переехал  с женой на постоянное место жительства в США, где уже находилась их дочь Елена, режиссер документальных и игровых фильмов, друзья ничуть не уменьшили своего общения. При встречах, которые и теперь происходят в Москве с неизменными тремя осетинскими пирогами, большинство разговоров превращаются в воспоминания о владикавказском периоде их жизни.

Кстати, и жена Феликса Давидовича, врач-ревматолог Валентина Сергеевна Маловецкая, с детских лет жила с родителями во Владикавказе. Она училась в Северо-Осетинском мединституте, а затем с 1954 г. верно следовала за своим мужем.

К сожалению, Эсфирь Борисовна Динер, которая всегда была рядом с сыном и так им гордилась, не стала свидетелем его последних успехов. Она умерла в Перми в 1975 г. Советское государство также высоко оценило ее деятельность, удостоив ордена «Знак Почета» и медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-45 гг.». Вот только мужа, верного друга и соратника по партии, вернуть ей было не суждено.

Повзрослев, Феликс Демиховский настойчиво боролся за восстановление доброго имени и чести своего отца. И новое, теперь уже беспристрастное расследование показало, что Д.В.Демиховский был осужден необоснованно, а его обвинение в «участии в антисоветской троцкистско-бухаринской организации» никакими реальными данными не подтверждено. Рассмотрев прокурорский протест, Военная Коллегия Верховного суда СССР 6 июня 1956 г. отменила прежний приговор в отношении Д.В.Демиховского за отсутствием состава преступления.

Но и официальная реабилитация не позволила выявить всей правды о бывшем руководителе Северной Осетии. В 1956 г. сыну выдали свидетельство о смерти, в котором указывалось, что Д.В.Демиховский умер 19 февраля 1945 г.  И только в 1998 г., ознакомившись с архивно-следственным делом, Феликс узнал обо всех обстоятельствах трагедии.

14 января 1938 г. в Сталинграде состоялось заседание закрытой выездной сессии Военной Коллегии Верховного суда СССР. Оно, согласно протоколу, началось в 13 час. 20 мин. На вопрос председательствующего признает ли он себя виновным, подсудимый ответил: «Виновным себя НЕ ПРИЗНАЮ». Но это никого не интересовало, как и то, чтобы мало-мальски объективно решить судьбу человека. Уже через 20 минут после начала заседания был оглашен приговор: высшая мера уголовного наказания – расстрел с конфискацией лично принадлежащего Д.В.Демиховскому имущества. Как будто оно у него когда-нибудь было.

На основании постановления ЦИК от 1 декабря 1934 г. (ирония судьбы – оно вышло сразу после убийства С.Кирова, которого Демиховский так усиленно зазывал во Владикавказ) приговор был окончательный и подлежал немедленному исполнению.  15 января 1938 г. приговор о расстреле Д.В.Демиховского был приведен в исполнение. Место его захоронения остается неизвестным.

Игорь ДЗАНТИЕВ