Осетия Квайса



Марик ЛЕЙКИН. Владикавказский опер. Часть 1

От автора

Каждая профессия – это бесконечный университет, в котором по итогам многолетней работы диплом тебе выдает не ректорат, а твоя беспристрастная совесть. Никакие звания, награды, поощрения не оценят твой профессиональный путь столь же объективно, как оценишь его наедине с собой ты сам.

За двадцать шесть лет работы в органах, как раньше в народе называли милицию, мне приходилось сталкиваться со всеми проявлениями нашей неисчерпаемой на перипетии жизни. Я видел, как многие мои коллеги, действительно рискуя, по долгу чести проявляли отчаянную храбрость и глубокий профессионализм, не задумываясь о похвалах и наградах. И наблюдал амбиции отдельных карьеристов, годами, от звездочки до звездочки, восседавших в начальственных кабинетах и первыми снимавших лавры с удачи.

За эти годы перед моими глазами прошли сотни, тысячи преступников – убеленных сединами и совсем молодых, матерых и тех, кто оступился впервые. Всех их надо было установить, разыскать и, чтобы максимально точно восстановить картину произошедшего, найти подход к каждому – убийце, грабителю, мошеннику, квартирному вору, члену организованной преступной группы. И только сумма всех этих действий, проведенных грамотно, умело, энергично, приводила к главному результату, олицетворявшему смысл нашей работы – к тому, чтобы воздать за содеянное по заслугам.

Предлагаемая книга – лишь малая часть того, что сделали сотрудники органов внутренних дел Северной Осетии в 70-90-х годах прошлого века в борьбе за торжество законности и правопорядка в республике. Мне хотелось, чтобы эти огромные усилия, как и имена многих моих замечательных коллег, не исчезли в стремительном беге времени, а остались в людской памяти как пример достойного служения обществу.

В основу книги положены реальные уголовные дела, реальные персонажи и реальные факты. Вместе с тем, я сознательно не стал прибегать к строгому жанру документалистики, оставив простор и для художественного осмысления действительности. Поэтому, например, в подавляющем большинстве случаев настоящие фамилии преступников и имена пострадавших изменены, а в ткань повествования вошли эпизоды, которые, на мой взгляд, органично вплелись в канву событий тех лет.

Бывших сотрудников уголовного розыска не бывает. И я искренне признателен всем, кто откликнулся на мой призыв через много лет попытаться вспомнить и воссоздать уголовные дела и детали нашей оперативной работы в тот интересный и насыщенный период. Благодарен также руководству Министерства внутренних дел, Верховного суда и районных судов республики за поддержку этих намерений и помощь в поиске архивных материалов.

Уголовный розыск: мои университеты

Мечты сбываются

После армии моей заветной мечтой было поехать в школу милиции в Баку. Собственно, эта мечта зрела давно – еще с юношеских лет, но, только отслужив, можно было осуществить ее практически. И, вернувшись после демобилизации во Владикавказ, я уже через три дня без раздумий направился в отдел кадров МВД.

Для меня это было большим событием. Мой выбор был осознанным, я был уверен в себе, в том, что смогу не посрамить честь советского милиционера. Тем не менее, я испытывал вполне понятное в таких случаях волнение: а вдруг меня не возьмут? В отделе кадров меня встретил Цара Аликов. Высокий, стройный, красивый, он был очень опытным сотрудником, кадровиком со стажем.

Мы с ним говорили недолго. Он посмотрел мой военный билет, а в нем было  написано, что я являюсь телеграфистом третьего класса, и спросил:

– Ты в самом деле умеешь работать на телеграфном аппарате?

– Конечно! Нас же в армии научили, – ответил я.

– Тогда иди за мной!

Мы быстро спустились в дежурную часть, где стоял телетайп. Я сел и начал набирать текст, не глядя на клавиатуру. Аликов очень этому удивился.

– У нас ввели новую должность – помощник дежурного по оперативной связи. Мы уже двоих взяли, ты будешь третьим, – тут же сообщил он.

От неожиданности Аликов даже не задумался, что произнесенная им фраза носит двусмысленный оттенок. И хотя я не увлекался спиртным, у меня это вызвало невольную улыбку. Тем не менее, главного я не забыл.

– А как же школа милиции?

– Мой тебе хороший совет – ты пока здесь закрепись, а потом перейдешь на оперативную работу, – предложил мне кадровик.

Я подумал-подумал и согласился. В принципе, самым разумным действительно было начать милицейскую службу и попробовать себя в деле. И только потом я понял, что такое опыт. Оказывается, Аликов, зная, что двое других моих коллег еле-еле стучали по клавиатуре одним пальцем, рассчитывал, что я их за какое-то время натаскаю, и именно таким образом этот участок работы будет обеспечен подготовленными специалистами.

Вот так и началась моя служба в милиции в должности помощника дежурного по оперативной связи. Но не только Аликов выиграл от своей хитрости. Мои рассуждения тоже оказались верными. Ведь дежурными были такие опытные сотрудники, как Майрам Гассиев, Николай Сланов. С их помощью я осваивал азы милицейской службы, продолжая мечтать при этом об оперативной деятельности.

Стать милиционером или чекистом я запланировал давно – еще учась в школе. Мою решимость укрепила и сделала ее окончательной и бесповоротной наша соседка – директор одного из владикавказских магазинов. Тогда мы уже жили в квартире, которую получил мой отец, работавший прорабом, в общем дворе на улице Мамсурова, рядом с бондарным цехом, где делали бочки – сейчас на этом месте располагается самая известная во Владикавказе баня. Нам небольшая квартирка казалась роскошной, ведь до этого мы ютились вчетвером – отец с матерью и я с сестрой – в одной комнате, которую снимали на ул. Гегечкори. Но еще более ценной для меня была возможность, благодаря такому соседству, прикоснуться к миру, который привлекал меня своей загадочностью.

Директриса имела доступ к дефицитным по тем временам книгам, и я постоянно брал у нее почитать советские и зарубежные детективы и все, что выходило в серии «Библиотека военных приключений». Читал запоем, и это вскоре стало вызывать ревностное беспокойство отца. Он всю жизнь мечтал, чтобы я пошел по его стопам и стал строителем. Фронтовик, оставшийся без левой руки, отец очень любил свою профессию и время от времени втолковывал мне, что строитель – это созидатель, чьи творения надолго остаются людям в их благодарной памяти. Но меня неумолимо тянуло в другую сторону. И все-таки он чуть ли не силой заставил меня поступать в строительный техникум. Я даже подал туда документы и сдал вступительные экзамены, но, к счастью, не прошел по конкурсу. Тех, кто недобрал необходимой суммы баллов, звали в Моздокский лесной техникум, но и от этого я отказался.

Девять классов я окончил в школе №21, а потом нас всех, старшеклассников, перевели в школу №7 – Пушкинскую. В то время начали проводить эксперимент по всему Советскому Союзу, и эту школу сделали участником всесоюзного проекта. А еще через год, когда я что-то натворил, меня побил отец. Побил по делу, но я уже был гордым юношей и, затаив обиду, решил убежать из дома. В кармане были комсомольский билет и 1 рубль 5 копеек, и жизнь казалась легкой и прекрасной. На железнодорожном вокзале я зашел на почту и дал домой телеграмму, мол, уезжаю, не ждите. На оставшиеся деньги решил кутнуть – накупил мороженого. Когда с лакомством было покончено, подошел к машинисту поезда и попросил взять с собой до Ростова. Он, конечно, отказал. Но я был настроен решительно. Когда поезд начал трогаться, и стоявшие на перроне пассажиры стали заскакивать в вагоны, я тоже юркнул вместе с ними. Сел в углу. Перед Минводами стали проверять билеты. Удалось незаметно выскользнуть в тамбур, а потом опять прошмыгнуть на место. По пути люди меня накормили, приободрили, и к ночи поезд прибыл в Ростов.

Ночевать пришлось на вокзале. Народу там было полно, и на меня внимания никто не обращал. Утром зачем-то поехал на базар, потом в какой-то техникум. Голодный, озябший, уставший, вернулся я на вокзал. И тут меня забрал дежурный милицейский наряд, и я оказался сначала  в детской комнате милиции, а потом  – в детприемнике. Узнав, кто я и откуда, мне сказали, что сообщат родителям. Но ожидание затянулось. Прошла неделя – тишина. Через полторы недели обо мне опять никто не вспоминает. Потом один из сотрудников взялся доставить тех из нас, кому было в одном направлении. Одного он сдал в Невинномысске, другого – в Прохладном, потом дошел черед и Владикавказа. И рано утром милиционер привел меня домой. Увидев беглеца, мать запричитала, отец удивился, а я опять был обижен, почему за мной не приехали. Но все прояснилось. Оказывается, мои родители телеграмму из Ростова просто не получили.

После этого происшествия пришло возмужание. Этому способствовали, конечно, и мои серьезные намерения по жизни. Вскоре я сделал первый важный шаг на этом пути, поступив после окончания школы в Краснодарское училище шифровальщиков – единственное подобное среднее специализированное заведение в Советском Союзе. Поступить туда было очень трудно. Особенно высокими были требования по физподготовке. Но этот экзамен я сдал на отлично. Бокс, бег на средние дистанции – с этим у меня все было в полном порядке.

Однако не успел я проучиться и одного курса, как случилась большая неприятность. Я ушел в самоволку, а меня в городе поймали и наказали по всей строгости – исключили из училища. В таких учебных заведениях требования к дисциплине были самыми взыскательными, и это послужило для меня еще одним жизненным уроком. Ничего не оставалось, как из-за собственной расхлябанности возвращаться во Владикавказ и идти в армию. В военкомате я попросил направить меня в погранвойска, которые тогда считались элитными.

– Это мечта всей моей жизни! – отрапортовал я военкому, к которому попал на личный прием.

– Мечта говоришь? – переспросил он. – А со здоровьем как у тебя?

– Подтягиваюсь на перекладине двадцать восемь раз, километр пробегаю из трех минут, – немного преувеличил я свои действительно неплохие спортивные результаты.

Я чувствовал, что почти уговорил полковника, что на него произвело впечатление содержание сказанного и военная четкость, с какой это было сделано.

– Фамилия? – задал он формальный и, по-видимому, финальный вопрос.

– Лейкин, товарищ полковник, – отчеканил я.

Никогда еще моя фамилия не вызывала такую бурю эмоций. Полковник вдруг весь побагровел, на шее у него вздулись жилы, щеки раздулись от возмущения. Он стал медленно подниматься из-за массивного стола. Не успел военком завершить это движение, как вверенное ему заведение сотряс начальственный крик.

– Сгною! Отправлю к белым медведям! Будешь у меня границу с Северным полюсом охранять! – военком уже вышел почти на середину кабинета, кричал и топал при этом ногами.

Только потом я понял причину его неожиданного буйства. Исключения из таких престижных заведений, каким было училище шифровальщиков, воспринимались крайне болезненно. Такие случаи считались не просто неприятными эпизодами, они рассматривались как минус для всей республики в военно-патриотическом воспитании молодежи. И поступившая из Краснодара информация о моем исключении  прочно сидела в голове бравого полковника.

После таких нетривиальных событий я ожидал самого худшего, но попал в ракетные войска стратегического назначения в Татищево Саратовской области. Белых медведей там не было, но сорокаградусные морозы и снег высотой под два метра – все это я вкусил сполна.

В части нас, из Осетии, было 36 ребят. Все мы с самого начала держались вместе, были очень дружны, и никто из старослужащих даже не смел и думать, чтобы попытаться подмять нас под себя. Меня определили в учебную роту батальона связи. Проучился на телеграфиста год, который можно было считать за пять – так профессионально тогда учили и спрашивали по полной программе. До того натаскали, что и во сне я работал на клавиатуре. Но прав был Суворов. Тяжело в учебе – легко в деле. Через год на телеграфном аппарате я уже печатал, как пианист – вслепую. И это мне очень пригодилось в милиции.

В то время, когда я начал работать помощником оперативного дежурного, а это был 1969 год, начальником уголовного розыска МВД республики был Александр Михайлович Полонский. Это был человек, которого уважали не только оперативники, но и сотрудники всех подразделений милиции. И, прежде всего, за природную деликатность, за мягкость и простоту в общении. Но Полонский был в первую очередь блестящим профессионалом, всегда лично участвовал в подготовке важных операций, имея за плечами опыт работы в НКВД, учил подчиненных разработке оперативных комбинаций. Когда я понемногу освоился в коллективе, то стал заходить к нему, разговаривая на тему своего перехода. Он меня поддерживал, повторяя, что со временем, конечно, я обязательно попаду на оперативную работу. И это окрыляло.

Видимо, я все-таки поднадоел Полонскому со своими просьбами о переводе, и однажды, когда по Владикавказу прокатилась серия квартирных краж, он мне сказал: «Вот раскрой эти кражи, и сразу переведем тебя на оперативную службу». А эти кражи были совершены в том районе, где я жил. Развив бурную деятельность, я стал устанавливать свидетелей, подробно беседовал с ними, несмотря на то, что наши сотрудники до меня уже сделали это. И вдруг по приметам вышел на людей, которые проживали в строительном общежитии – тогда это были крайние здания в городе. Все вроде бы сходилось с исходными данными, и мое сердце учащенно забилось в предвкушении профессиональной удачи. Правда, тут же выяснилось, что лица, попавшие под подозрение, незадолго до моего появления выехали из общежития и уехали на автовокзал.

Продолжая пребывать в атмосфере эмоционального подъема, я остановил первую попавшуюся машину, которой оказался самосвал, и попросил водителя, что было в порядке вещей, срочно отвезти меня в МВД. Вбежал, нет, почти ворвался в кабинет к начальнику уголовного розыска, и, не отдышавшись, начал рассказывать, как мне удалось выйти на преступников. Я был настолько захвачен событиями, что даже не заметил, как, слушая мой сбивчивый монолог, Александр Михайлович улыбался. И только, когда я выговорился и сделал паузу, он сообщил мне, что настоящих преступников уже задержали. Моему разочарованию не было предела. Но этот пример еще раз доказал, что мое сердце принадлежит уголовному розыску.

Усердие и рвение все же заметили. Через три месяца после начала работы в органах мне присвоили звание младшего лейтенанта. Заместитель министра внутренних дел республики Владимир Иванов мне на это сказал: «Сколько я на животе ползал, чтобы младшим  лейтенантом стать, а ты, смотри, как быстро звание получил». Владимир Дмитриевич был добродушным человеком, но требовательным и очень эрудированным. Его считали своего рода милицейским академиком. Иванова перевели в министерство из училища МВД, где он с успехом преподавал. Его образ ученого-мыслителя усиливала  трубка, с которой Владимир Дмитриевич не расставался. Впоследствии он стал начальником УВД Иркутской области, потом работал в Москве. А я все эти годы помнил его слова, которые для меня означали одно: каждая новая ступень по службе дается не просто так, а завоевывается кропотливым, добросовестным трудом.

Несмотря на свое горячее стремление побыстрее выйти на оперативный простор, я проработал помощником дежурного ровно год. Потом написал рапорт о переводе оперуполномоченным в Промышленный райотдел милиции и в сентябре 1970-го перешел туда.  Для меня это было серьезным жизненным этапом. Я гордился тем, что попал на острие борьбы с преступностью. Мне нравилась синяя милицейская форма, которая казалась самой красивой и симпатичной в мире. И очень хотелось сразу же проявить себя в настоящем деле.

Мой первый рабочий день в новом качестве начался со звонка дежурного по райотделу. Он сообщил, что сейчас ко мне зайдет парень, которого ограбили. Парнишке оказалось лет семнадцать. Худенький, невысокого роста, он производил впечатление вечного школьника, который никогда не расстается с книжками и тетрадками. Паренек рассказал, что в сквере за железнодорожной больницей его остановили двое молодых ребят, завели вглубь и сняли часы. Меня поразило, что это произошло средь бела дня, как самая обычная мелочь, которая случается запросто и ежедневно.

Тут же, никому ничего не говоря, не доложив дежурному, я побежал вместе с парнишкой искать по горячим следам преступников. В то время с транспортом было туго, на весь личный состав уголовного розыска района был один «ГАЗик», и мы, естественно, пошли на поиски пешком. В сквере за больницей облазили все заросли. Никого. Потом оказались на улице Чапаева, осмотрели набережную Терека. Ничего подозрительного. Дошли до Дворца культуры металлургов, заглянули в прилегающую рощу. Тоже ноль.

Возвращаясь, решили пойти опять через сквер, и тут издали увидели двоих ребят. Мы разделились, пошли по разным сторонам улицы. При этом договорились, что если потерпевший узнает грабителей, то даст мне сигнал. Увидев того, кого они недавно ограбили, ребята поняли, что здесь что-то не так, и стали убегать в сторону больничного забора. Я рванул за ними, на ходу вытащил пистолет и стал кричать: «Стой, буду стрелять!». Но моя угроза не остановила, они продолжали убегать. Тем не менее, я был настолько преисполнен решимости взять нарушителей закона, что включил в скоростной забег все свои спортивные возможности. В результате одного из преступников удалось остановить еще в сквере, а другого я снял уже с забора. Было видно, что они все-таки испугались пистолета и моего грозного вида. Многие преступники, как впоследствии я не раз убеждался, были смелыми только тогда, когда видели перед собой беззащитную жертву.

Пострадавший уверенно опознал задержанных. С пистолетом в руке я повел их в сторону улицы Интернациональной, к дороге. Там остановил проезжавший грузовик, посадил правонарушителей в кузов, сам запрыгнул туда и привез в райотдел на Тамаева. Часов у ребят не оказалось, но они признались, где они их выбросили, когда убегали. Мы вернулись в сквер и нашли часы в указанном месте. Правонарушителями оказались такие же малолетки, как и пострадавший. Это был чистейший грабеж, ведь оружием они не угрожали, что вкупе с юным возрастом помогло оступившимся ребятам избежать сурового наказания. В итоге их осудили, но, по-моему, условно.

В то время заместителем начальника Промышленного РОВД был Василий Иванович Суаридзе, ас оперативной работы, человек с обширными агентурными связями, которые часто помогали решить сложный криминальный ребус. А уголовный розыск возглавлял Олег Полников. Хороший мужик, крепкий профессионал. И очень педантичный. Вот у них я и учился. Оформлять документы, правильно вести дела, мыслить масштабно – у Полникова, а оперативной хватке, приемам сыскной работы – у Суаридзе.

Следующее после моего дебюта дежурство в райотделе тоже оказалось результативным. Дело, которое мне досталось, опять же было довольно обыденным и далеким от закрученного детективного сюжета. Рано утром позвонил сторож с завода «Победит» и сообщил, что в заводской бане ночуют какие-то подозрительные люди. Наша дежурная группа тут же выехала на место, чтобы разобраться.  Подходим к бане, а она закрыта. Тогда я поставил у окна милиционера, а сам с представителем заводской охраны, который открыл дверь, вошел внутрь. Там мы увидели пятерых молодых ребят с чемоданами.

Чемоданы насторожили. Но когда я начал расспрашивать незнакомцев, получил вполне логичные и правдоподобные объяснения. Юноши рассказали, что сами из сельской местности, что ушли из дома и приехали в город искать работу, что им негде спать, вот они и пришли сюда переночевать.

– Как вы оказались в бане? – спросил я у жаждущих, по их словам, примкнуть к трудовому фронту.

– Да мы через окно сюда влезли, поддели его гвоздиком и открыли, – ответил мне тот, который казался постарше остальных.

– А как вообще попали на завод?

– Подсказали нам, что здесь можно переночевать. Мы же ведем себя тихо, прилично, никому не мешаем! – привел «решающий» аргумент молодой человек.

Все это звучало убедительно. Но народную мудрость «Доверяй, но проверяй!», которая особенно подходит к работе милиции, еще никто не отменял. И я проверил чемоданы. А там оказалось полно вещей.

– Вы что, на север собрались? – спросил я ребят.

– Мы же насовсем из дома ушли, чтобы начать самостоятельную жизнь.

За всех по-прежнему отвечал один и тот же парень, а остальные ему поддакивали.  Они стали уверять, что в чемоданах – их личные вещи. Но меня немного насторожило их поведение, а, самое главное, смутили два кинжала – не бутафорские, а настоящие. Правда, они были современными и очень уж большой ценности не представляли. Но я никак не мог взять в толк, зачем при выезде на заработки брать с собой кинжалы!? Тем более, что такие кинжалы не считались сувенирами, а вполне могли рассматриваться как оружие. И, кроме того, в чемоданах я увидел две хрустальные вазы. Это было еще более загадочным.

Словом, я не стал мудрствовать, и свои размышления воплотил в решение проверить незнакомцев основательно и не спеша. И хотя они очень просили их отпустить, надеясь на мое понимание и жалость, я вызвал еще одну машину и доставил всех в райотдел. Там опять начались мольбы.

– Да отпустите вы нас, мы же ничего не нарушили, только переночевали. Даем слово, что больше ночевать там не будем, – настаивал на своей версии юношеский лидер.

Но я решил: раз уж привез, то помещу всех в камеру, а утром, когда придут на работу все сотрудники, со всеми разберемся. «Если зря ребят забрал – извинюсь. Ничего со мной от этого не случится», – еще подумал про себя.

Однако проведенная проверка выявила, что мои подозрения оказались не пустыми. В ходе тщательного осмотра содержимого чемоданов выяснилось, что большая часть из находившихся в них вещей была похищена в ходе «свежих» квартирных краж. Что любопытно, квартирные кражи совершались ночью, через форточки на первых этажах. Да, ребята не врали, они действительно приехали из села поработать! Но их специальностью стало влезать в квартиры и забирать все, что попадется под руку. Таких краж у нас набралось четыре. А пацаны работали так осторожно, что хозяева, которые в это время спали, даже не замечали присутствия у себя посторонних. Люди не просыпались!

Пострадавших стали приглашать на опознание, они радовались, что их вещи нашлись, и одновременно удивлялись тому, как они могли быть такими беспечными. Под давлением неопровержимых улик ребята быстро раскололись и подробно рассказали про все свои кражи. В принципе, это было рядовым преступлением, которое было раскрыто довольно просто. Но я старался вникать во все, пытался анализировать. И урок для меня состоял в том, что я убедился: преступники ошибаются чаще, чем это можно представить. В данном случае квартирных воришек, несомненно, подвело отсутствие опыта: они были очень внимательны во время совершения самого преступления и проявили полную беспечность, когда, в общем-то, им ничто, казалось, не угрожало.

Еще один вывод, который я для себя сделал: надо все, что предписано инструкциями и установлено милицейской практикой, выполнять добросовестно, не ленясь и не стесняясь этого делать. Тогда и будут появляться результаты там, откуда их не ждешь. И это будет не случайной удачей, а закономерным итогом твоей настойчивости, твоей готовности к любым неожиданностям.

Ну, и, конечно, чутье для оперативника – великая вещь. Это приходит не только с опытом, но, главным образом, тогда, когда ты полностью сосредоточен на деле.

В один из дней был мой черед нести дежурство в правобережной части Промышленного района.  Вместе со мной были сержант и водитель. И вот около восьми часов вечера поступил сигнал: около общежития железнодорожного техникума на улице Тельмана ограбили нескольких ребят. Причем, ограбили по очереди в течение короткого времени. Мы подъехали к месту преступления и выяснили, что все происходило, как под копирку. Учащиеся по одному, по двое возвращались в общежитие, их останавливал  сверстник, который просил о помощи. Мол, там, в стороне, в вырытый ров упал приятель, и надо было его вытащить. Когда ребята оказывались на пустыре, с них снимали куртки, свитера, а у кого были – часы. Таким образом, раздели 7 или 8 ребят.

В общежитии я быстро собрал пострадавших, со всеми побеседовал, а одного взял с собой. Мы долго прочесывали район и уже ближе к двенадцати хотели прекратить поиски, но тут, находясь в районе Китайской площади, обратили внимание на двух ребят, которые стояли у телефонной будки. А у нас машина была с «мигалкой». Увидев ее, двое сразу же зашли в будку, делая вид, что звонят. Но как-то неестественно, подозрительно. Мы подъехали, зашли с двух сторон.

– Подойдите ко мне, – попросил я незнакомцев.

Они подчинились.

– Кто вы, откуда?

– Да вот, гуляли у друзей, возвращаемся домой и зашли позвонить.

– Ты узнаешь их? – спросил я у потерпевшего.

– Нет, – ответил он, но так нерешительно, что было ясно: юноша что-то недоговаривает.

Тогда я всех повез в райотдел милиции. И здесь потерпевший раскрепостился. Но он и раньше не соврал, а действительно сказал правду. Ребят, встреченных у телефонной будки, он видел впервые, а вот куртка на одном из них была похищена у него.

Стали выяснять, как такое могло произойти? Новоявленный обладатель куртки сообщил, что ее вечером ему подарил товарищ по ПТУ. Мы незамедлительно выехали туда, подняли всех на ноги, установили тех, кто участвовал в грабежах, провели в комнатах обыск и обнаружили награбленное. Преступники были арестованы.

Вот так просто восторжествовал закон, а помогла в этом обостренная интуиция. И без доли удачи, конечно, тоже не обошлось.

Роковая женщина – это к несчастью

Две истории, участником и свидетелем которых я стал в начале своей милицейской деятельности, до сих пор мне представляются удивительными. Обе они связаны с женщинами. И обе привели к печальным для мужчин последствиям: в одном случае моего коллегу уволили из органов, в другом – человек оказался за решеткой. Разве после этого можно не поверить в устоявшееся выражение – «роковая женщина»!?

…Не помню, дежурил я в тот августовский вечер или просто засиделся допоздна, как это часто делал, пытаясь вместить в поглощавшую меня работу все двадцать четыре часа. Но факт то, что ближе к ночи после поступления тревожного сигнала о разбойном нападении  в сквере завода «Электроцинк», я с дежурным нарядом срочно отправился на выезд.

Когда прибыли туда, то молодая женщина, растерянная и взволнованная, рассказала нам, что на нее напали грабители. Это случилось после вечерней смены. Вместе с товарищами – еще с одной девушкой и несколькими мужчинами – она возвращалась с работы и немного приотстала. И в этот момент на нее напали неизвестные, забрали деньги и ценности – золотое кольцо и сережки. Ее коллеги по заводу подтвердили, что вдруг услышали ее крики: «Помогите! Помогите!». А когда подбежали к ней, то увидели, что она стоит в темном, неосвещенном месте, а ее сумочка валяется в нескольких метрах от нее. Ребята хотели побежать за грабителями, но потерпевшая их не пустила, сказав, что один из нападавших вооружен ножом.

Поскольку ночью на месте толком разобраться было сложно, да и все не остыли еще от произошедшего, то участников события мы привезли для подробной беседы в райотдел. И уже здесь пострадавшая разговорилась и стала многое вспоминать. Слишком многое. Нападавших, по ее словам, было трое, двое мужчин и женщина. В одном из них она узнала брата мужа, а в женщине – его жену. При этом мужчина наставил на нее нож, после чего она была вынуждена отдать деньги и украшения. Еще одна важная деталь, прозвучавшая в рассказе, состояла в том, что наша собеседница услышала, как преступник, убегая, швырнул что-то в кусты, вероятно, нож.

После таких откровений у нас стали возникать подозрения – уж, очень своеобразная логика получалась в нарисованной нам схеме. Странная, я бы сказал, женская логика. Ну, зачем, спрашивается, хорошо известным жертве людям нападать на нее, да еще с таким риском быть пойманными если не сразу, то впоследствии? Наши подозрения укрепило и то обстоятельство, что пострадавшая женщина, как мы выяснили, была не просто работницей «Электроцинка», а находилась на спецпоселении, отбывая наказание на заводе – ей дали условный срок за какое-то преступление.

Тем не менее, показания потерпевшей мы оформили протоколом и начали выяснять, где живут брат ее мужа с женой. В ходе проверки было установлено, что у тех есть алиби. Причем алиби очень четкое, крепкое, которое подтверждается надежными свидетелями.  Вернувшись рано утром на место преступления, мы тщательно все вокруг осмотрели и нашли орудие преступления. Это был обыкновенный столовый домашний нож. Он действительно лежал в кустах. Но, несмотря на находку, которая подтверждала версию ограбленной женщины, нас не отпускала некая искусственность в ее рассказе.

Надо сказать, что по этому делу вместе со мной работал следователь Юрий Кульчиев. У него был больший, чем у меня, опыт работы в органах, и, когда он поддерживал мои рассуждения, это добавляло мне уверенности. Поведение потерпевшей ему тоже показалось странным. И мы вдвоем решили досконально во всем разобраться с этим разбойным нападением. Тем более, что никаких других срочных дел не было, и ничто нас не отвлекало.

После нескольких бесед с потерпевшей, мы уединились и разработали небольшой план действий, который принес неожиданно быстрый результат. Выяснив состав семьи, мы решили съездить к потерпевшей  домой и показать найденный нож ее двенадцатилетней дочке. Разложив перед девочкой несколько взятых с собой ножей, я спросил ее:

– Скажи нам, Наташа, тут нет вашего ножа?

Девочка, которая, судя по всему, была прилежной ученицей, очень серьезно осмотрела предъявленный ей джентльменский кухонный набор. Пауза настолько затянулась, что мне даже показалось: наша ставка бита. Но уже через мгновение мы торжествовали.

– Вот этот наш, – сказала девочка.

– А ты уверена, что именно этот нож ваш?

– Да, уверена, – твердо заявила школьница. – Вот видите, здесь на деревянной ручке царапина! – привела она довод в доказательство своей правоты.

Конечно, мы убедились, что разбойное нападение – инсценировка. А когда поприжали мать вескими аргументами, поняли почему. Оказывается, у нее с мужем давно были плохие отношения, и она решила ему отомстить. Подговорила своих знакомых, чтобы они сыграли роль грабителей, сама положила в сумочку нож, но их об этом не предупредила. А когда отдала в ту ночь деньги и золото, и те стали убегать, вынула нож из сумочки и бросила неподалеку.

Женщина во всем созналась и рассказала, кого из знакомых она уговорила разыграть весь этот спектакль. Мы этих людей тоже пригласили в райотдел, допросили, запротоколировали их показания. В итоге недавняя потерпевшая оказалась в роли нарушителя закона, и мы в отношении нее возбудили уголовное дело.

На этом история не завершилась, ее кульминация была впереди, о чем я не мог и подозревать. Но сначала необходимо немного рассказать о Юре Кульчиеве. Предыстория того, как он оказался в райотделе, была очень интересной. Сначала он работал преподавателем в нашем институте на юрфаке. Будущий, но так и не состоявшийся доцент, молодой симпатичный юрист, влюбился в свою студентку Залину. Влюбился всерьез. И  стал с ней почти открыто встречаться. Об этом быстро стало известно. Два родных брата девушки были категорически против этих встреч, запрещая сестре какие-либо контакты с возлюбленным. И тогда владикавказские Ромео и Джульетта  решили на ноябрьские праздники поехать на несколько дней в Москву, где бы вдали от назойливых родственников свободно провести время.

Юра купил два билета на самолет и договорился с Залиной, что они встретятся в аэропорту. Но когда он приехал туда, то увидел, что его возлюбленную провожают непреклонные братья, которые не отходили от сестры ни на шаг и пристально оглядывали пассажиров. Этого предусмотреть он не мог. Хорошо еще, что приехал заранее и первым заметил опасность. Эх, влюбленность, влюбленность, которая затмевает логику и разум! Потенциальный жених ни придумал ничего лучшего, как взять такси и уехать в город. Благо резерв времени до окончания посадки еще оставался. А в город он уехал для того, чтобы переодеться в женское платье своей сестры!

Когда горе-изобретатель вновь объявился в аэропорту, то там уже вовсю объявляли: «Гражданин Кульчиев, срочно пройдите на посадку в самолет!». Вызывают мужчину, а идет женщина. Прошло всего две недели с того момента, когда в нашей стране произошел ставший широко известным захват самолета, выполнявший рейс по маршруту Батуми-Сухуми с 46 пассажирами на борту. Его угнали в Турцию два литовца – Пранас Бразинскас и его несовершеннолетний сын Альгирдас. Это был первый успешный угон самолета в советской истории. Во время захвата самолета была убита 20-летняя бортпроводница Надежда Курченко. Естественно, после таких событий резко ужесточились проверки в аэропортах. В результате маскарад не прошел, милиция оказалась бдительной и задержала Кульчиева.

Но беда, как говорится, не приходит одна. К сотрудникам подключились возбужденные братья и успели надавать тумаков незадачливому ловеласу. Вся эта история могла бы претендовать на блистательную комедию, если бы из-за разразившегося скандала она ни завершилась большой трагедией. В институте Кульчиева вежливо попросили оставить преподавательскую деятельность. В результате он остался и без Москвы, и без невесты, и без работы.

Ему пришлось вообще уехать из республики. Он перебрался в Среднюю Азию, где жил кто-то из его родственников, и стал там работать в органах. Проработал несколько лет, дослужился до капитана и вернулся обратно в Осетию. Вот так он оказался в Промышленном райотделе и волею обстоятельств стал основным действующим лицом в расследовании инсценированного разбойного нападения.

Когда мы в один день раскололи режиссера и одновременно исполнительницу главной роли в этом незатейливом спектакле, посадили ее в «кутузку», провели очные ставки, оформили все, как надо, мою миссию можно  было считать на этом исчерпанной. Но Юре как следователю надо было довести дело до суда. И в тот же вечер он выписал так называемую «сотку» – так по номеру статьи в милицейском обиходе назывался протокол обвинения.

Когда женщина вошла в его кабинет, она уже не выглядела такой расстроенной, какой была, когда мы ее разоблачили.

– Я тебя прошу, мне надо домой, переодеться. Сделай доброе дело, отвези меня, пожалуйста – век тебе этой доброты не забуду! – стала просить она после того, как ей было предъявлено обвинение.

– Не могу, не положено. Пусть тебе кто-то из родных одежду привезет, –  возразил Кульчиев.

– Да я на пятнадцать минут только. Приму душ и переоденусь. Когда теперь у меня еще такая возможность будет? Войди в положение, миленький! – упрашивала его задержанная.

Во всем ее облике и словах читались безмерная покорность и почитание, несмотря на то, что она называла следователя на «ты». Просто мы все были примерно одного возраста и между нами, когда мы еще считали женщину потерпевшей, как-то быстро установилась именно такая форма обращения. Изменение амплуа, по крайней мере, с ее стороны, ничего в этом плане не изменило – только тональность поменялась.

– Ну, хорошо. Пойду тебе навстречу, – сдался Юра.

Кульчиев был отличным следователем, который благодаря фундаментальной юридической подготовке и накопленному практическому опыту работы в среднеазиатских условиях, выгодно отличался от большинства своих коллег эрудицией и безупречной профессиональной репутацией. И человек он был хороший – честный, отзывчивый, приятный во всех отношениях. У Юры был только один бросающийся в глаза недостаток – он был слишком доверчив и, как следствие, слишком добр ко всем без разбора. Как человек, он мог быть таким. Собственно, за это мы его любили и уважали. Но как следователь… Такая мягкость не всегда была оправданной.

Когда он вместе с арестованной вышел из райотдела и повез ее на своем   «жигуленке» к ней домой, ничто не предвещало драматической развязки. Любезная хозяйка поставила на кухне чайник, потом, как и обещала, приняла душ, а пока Юра пил свежезаваренный ароматный чай, пошла переодеваться. Через тридцать минут они вернулись в райотдел, вошли к нему в кабинет и стали беседовать, понимая, что разговаривают в последний раз. И вот тут-то и произошло непредвиденное.

Помогите, меня насилуют! – вдруг истошно закричала арестованная. – А-а-а-а-а!

Казалось, ее крик заполнил все этажи. Перепуганный дежурный наряд прибежал наверх, чтобы стать свидетелем красноречивой сцены. Кульчиев, который от неожиданности не мог и пошевелиться, потерял не только дар речи, но и, словно загипнотизированный, способность вообще что-либо понимать. А перед ним дико вопила женщину, которая сбросила с себя платье, обнажив загодя порванные комбинацию и лифчик, расцарапанное у груди тело.

Любому нормальному мужику было очевидно, что все это крикливое действо высосано из пальца. Во-первых, зачем насиловать в собственном кабинете, если была возможность сделать это на квартире? Во-вторых, шумная и расчетливая женщина на искусительницу никак, ни по каким параметрам не тянула. Надо было или вдребезги напиться, или по-настоящему свихнуться, чтобы «положить глаз» на столь непривлекательную, хотя и тридцатипятилетнюю особу. Ни в том, ни в другом Кульчиев и раньше, и в этот злополучный день замечен не был. Но есть факт: крики о помощи, порванное нижнее белье, царапины на теле. И есть начальство, очень не любившее такого рода служебных разбирательств, которые могли нанести ущерб репутации райотдела и всей северо-осетинской милиции.

Мне было искренне жаль Юру. Он так хотел сделать доброе дело, внял просьбе, чисто по-человечески пошел навстречу женщине. А та, которая умоляла его об этом, оказалась крайне низкой личностью. Таких нигде – ни в тюрьме, ни на воле – не уважают. Я бы еще мог как-то понять столь гнусный поступок, если бы мы что-то сфабриковали против невинной или вели себя по отношению к ней вызывающе и непочтительно. Но этого-то как раз и не было. А было предельно корректное выполнение прямых служебных обязанностей.

Последствия для Кульчиева оказались плачевными. Как и в первом случае, ему предложили уволиться из органов. По сути, ни за что, ни про что. Слава богу, что еще уголовного дела не возбудили! Так без вины виноватый Юра вновь стал жертвой роковой женщины. А, может, он сам был роковым мужчиной, которому с хитрыми сверх меры женщинами соприкасаться было противопоказано?

Сложная судьба Кульчиева – оригинальная, но не единичная. Вообще, есть мужчины, которым не везет по жизни с прекрасным полом. В начале семидесятых я был знаком с одним фотографом, который работал в фотоателье в районе улицы Космодемьянской. Молодой парень, мой ровесник, которого звали Сашей, был очень популярным в городе фотохудожником. К нему приходило много людей, даже приезжали из других районов, потому что он был настоящим профессионалом. К делу он подходил творчески, умел подобрать нужный ракурс, настроить человека на съемку и всегда получал качественные результаты. Во всяком случае, клиенты были довольны, и весть о фотоумельце быстро разносили окрест.

Я тоже у него фотографировался, когда получал свое первое удостоверение, а когда мне присвоили звание младшего лейтенанта, заказал большой портрет в новенькой офицерской форме. Так мы в фотоателье и познакомились, время от времени общались, когда я заходил, чтобы в очередной раз сфотографироваться, или когда просто проходил мимо.

Я знал, что у Саши имелась слабость: он неровно дышал по отношению к женщинам. Причем, они его привлекали, как говорится, в широком спектре – молодые и зрелые, замужние и одинокие, обворожительные блондинки и жгучие брюнетки. Его не тянуло только к скучным и равнодушным. Возможность иметь широкий выбор дам сердца Саше предоставляло его служебное положение, которым он в полной мере пользовался. Он ежедневно общался с большим количеством людей, и всякий раз делал попытку войти в контакт с приглянувшимися ему девушками. Для начала обменивался с ними телефонами, потом предпринимал дальнейшие шаги. Сколько из них были успешными, сказать трудно, но ясно было одно: любовные сети, раскинутые Сашей, без улова не оставались.

И вот как-то утром в райотдел пришла семейная пара, которая написала заявление, что их минувшей ночью ограбили. Супругов направили разбираться ко мне. Однако более подробный рассказ потерпевших вызвал во мне поначалу улыбку. Они утверждали, особенно в этом усердствовал муж, что глубокой ночью в их квартиру на первом этаже через окно залез парень. От шума хозяева проснулись. Увидев это, грабитель вытащил нож, приставил его к груди хозяина и приказал молчать, после чего произошло самое любопытное: домушник взял стоявший на тумбочке будильник и тут же вместе с добычей вылез из квартиры через окно обратно.

Я ничего не мог понять или хотя бы предположить. Какой смысл лезть в квартиру, угрожать ножом, чтобы забрать какой-то будильник, красная цена которому четыре пятьдесят? «Может, хозяева что-то темнят?» – эта навязчивая мысль не давала мне покоя. Но пристрастный с моей стороны разговор ничего нового не дал. Семейная пара, в которой «мотором» в создавшейся ситуации выступал муж, упорно стояла на своем.

При отсутствии какой бы то логики в действиях злоумышленника, оставалось надеяться, что тайну странного ограбления раскроет он сам. Тем более, что потерпевшие довольно уверенно описали его приметы. Рост – выше среднего, симпатичный молодой человек лет двадцати пяти-двадцати семи, волосы слегка курчавые, шатен, говорит без акцента. Нам эти приметы ничего не открывали. Тогда я предложил найти преступника с помощью футбола: даже после вылета «Спартака» из высшей лиги в республике продолжал царить футбольный ажиотаж, на стадион ходило много людей и можно было поискать грабителя среди болельщиков. Во всяком случае, вероятность удачи была неплохой.

С моим предложением согласились. Мы взяли на очередной футбольный матч жену и мужа, разделились на две группы и стали внимательно следить у каждого из двух входов на стадион «Спартак». У нас была договоренность, что как только муж или жена заметили бы человека, похожего на преступника, они должны были подать сигнал сотрудникам милиции в штатском. Но когда через пятнадцать минут после начала матча поток болельщиков стал маленьким ручейком, а результатов никаких не было, мы поняли, что эксперимент оказался не столь эффективным, каким он представлялся мне вначале. Как же я ошибался!

Через день ко мне в райотдел снова пришел неугомонный муж. Он сообщил, что ему позвонил домой неизвестный, стал строго отчитывать и с угрозой в голосе упрекнул, почему они его вместе с милицией разыскивают? Звонивший также предложил вернуть будильник, чтобы уладить дело полюбовно.

Последняя новость меня вновь повергла в изумление. Честно говоря, достал этот будильник! Но пропажа будильника оставалась свершившимся фактом, который теперь подтвердил и сам грабитель. Однако еще большее недоумение вызвало у нас то обстоятельство, что злоумышленнику стало известно о ловушке на стадионе с участием милиции. Как такое могло случиться? Какие только догадки не приходили в голову вплоть до того, что в рядах милиции мог быть перевертыш, связанный с преступным миром.

Все эти вопросы все еще оставались для нас полной загадкой, как несколько дней спустя приключилась новая анекдотичная напасть. В девятиэтажном жилом доме возле площади Победы какой-то молодой человек пытался проникнуть в квартиру на втором  этаже. Все бы ничего, но, когда хозяйка квартиры его не впустила, он стал настаивать, представившись при этом лейтенантом милиции  Лейкиным. Как только назойливый гость все-таки ретировался, женщина обратилась в милицию с жалобой… на меня. Только этого мне не хватало!

В райотделе поднялся переполох. Но, когда женщина увидела настоящего Лейкина и уверенно заявила, что «к ней ломился не этот», стали выяснять, кто бы мог представиться моей фамилией и быть со мной одного возраста. И по приметам вышли на фотографа Сашу. Оказалось, что ему очень понравилась дамочка, которую он заприметил на улице и выследил, где она живет. И через какое-то время, когда бес ударил ему в ребро, а порыв страсти – в голову, он не придумал ничего лучшего, как ввалиться к ней в дом. Получив от ворот поворот, пытаясь избежать шума, который подняла женщина, он выпалил первое, что ему пришло в голову, представившись работником милиции и назвав мою фамилию.

Одинокая дама его уверенно опознала, а вот из семейной пары опознал только муж. С замужней женщиной у Саши бурный роман как раз состоялся, и под его воздействием он предпринял ночью глупую попытку встретиться с возлюбленной. Да на его беду муж проснулся. Жаждавший любви, прежде, чем удалиться, схватил первое, что попалось под руку – будильник, поставив перед нами такую загадку, которую мы бы никогда не разгадали, если бы не его очередное похождение, закончившееся полным фиаско.

Перепуганная жена чутко спящего мужа не «сдала» понравившегося ей фотографа. Напротив, она сообщала ему все, что происходило после ночного происшествия, в том числе и о придуманной мной засаде на стадионе, где Саша действительно был, видел нас и убедился, что его разыскивают. Когда мы его задержали, он повел себя очень достойно, рассказав о действительных причинах своих по-детски глупых поступков в приватной беседе, но категорически отказавшись повторить все это для протокола. Фотограф, хотя и становился полубезумным при виде хорошенькой девушки, джентльменских принципов никогда не нарушал. В результате Саша загремел за разбой, но сохранил измену замужней женщины в тайне.

В невод попалась московская рыбка

В один из осенних вечеров 1975 г., когда я уже удобно расположился в парикмахерском кресле в салоне на улице Кирова, в помещение вбежал запыхавшийся милиционер и сообщил, что меня срочно вызывают в министерство. Пришлось отложить стрижку и идти к начальству. В МВД сообщили, что меня направляют в командировку в Москву в МУР на один месяц.

– Когда выезжать? – поинтересовался я у полковника.

– Как обычно, вчера, – озвучил дежурную шутку старший офицер. – А если серьезно, то завтра утром. Командировочные документы уже готовятся, получишь через пять минут у секретаря.

Тогда было принято перед важными партийно-государственными мероприятиями «чистить» столицу. Для выполнения этой ответственной задачи привлекались специалисты из регионов. На конец февраля1976 года в Москве было намечено проведение XXV съезда КПСС, и задолго до этого уже начали приниматься строгие меры в отношении пьяниц, бомжей, проституток. Взялись и за наркоманов.

В семидесятые уже было официально признано, что в СССР наркомания есть. Более того, в этой связи были приняты специальные государственные документы. 25 августа 1972 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета РСФСР, в ст. 1 которого говорилось «о принудительном лечении и трудовом перевоспитании больных наркоманией». Лица, больные наркоманией, обязаны были проходить лечение в лечебно-профилактических учреждениях органов здравоохранения. В случае злостного уклонения от лечения их должны были принудительно направлять в лечебно-трудовые профилактории на срок от 6 месяцев до 2 лет.

7 июля 1973 года был создан Отдел по борьбе с наркоманией Управления уголовного розыска МВД СССР. А 25 апреля 1974 г. появился Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с наркоманией». Было сформулировано несколько новых составов преступлений. В частности, хищение наркотических средств, организация и содержание притонов для потребления наркотических средств, незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка или пересылка наркотических средств без цели сбыта. Указом были выделены в отдельную статью нормы об ответственности за посев или выращивание запрещенных к возделыванию культур, содержащих наркотические вещества. Была также установлена административная ответственность за потребление наркотических веществ без назначения врача.

Таким образом, одну из самых актуальных проблем современности в СССР не только не стали скрывать, но и попытались еще на относительно ранней стадии повести с этим злом  борьбу. А в преддверии XXV съезда решили провести специальную операцию, которую назвали «Невод». Ее проводили МВД СССР совместно с МУРом и прикомандированными сотрудниками уголовного розыска Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. В Москву пригласили по одному представителю от союзных республик и ключевых регионов России – всего 12 человек. Плюс каждому оперативнику было поручено привезти с собой одного опытного агента. Я взял с собой в столицу не своего агента, а сотрудника из числа агентуры МВД республики, хорошо подготовленного именно в области борьбы с распространением наркотиков.

Приехав в Москву, мы позвонили, как нам было предписано, по указанному номеру телефона, чтобы получить дальнейшие инструкции. Нам было приказано ехать в район ВДНХ в гостиницу «Ярославская», где был забронирован номер. Остальных вызванных на операцию регионалов расселили в разных гостиницах. Так было положено.

А на следующее утро надо было явиться на Петровку, 38. О том, что ехать надо одному, сказано не было, поэтому все участники операции прибыли вместе с агентами. Но на тех пропусков не оказалось. Выяснилось, что инструктаж-совещание проводили только для оперов. Все наши агенты остались мерзнуть на улице, а когда мы через два часа вышли из здания МУРа, то с ужасом обнаружили, что они друг с другом перезнакомились. Правилами конспиративной работы это было абсолютно недопустимо, но это произошло.

Что случилось, то случилось. В честь прибытия в столицу и начала операции кто-то предложил сходить по пиву. И мы, распустив агентов, пошли в пивной бар возле стадиона «Динамо». Сели в отдельную кабинку, а я оказался с краю, что позволяло быть и с коллегами, и как бы не выпадать из основного зала, видеть все, что там происходило. К пиву заказали рыбу и креветки. Через какое-то время вдруг подходит официантка, которая нас не обслуживала.

– Спичек не найдется? – процедила она, обращаясь ко мне.

Я дал ей прикурить. Она затянулась, тут же пряча сигарету.

– Чего это ты просишь закурить, а курить боишься? – напрямик спросил я.

– Да нам, сотрудникам, курить здесь, в пивбаре, не разрешают.

– Ну, если засекут, вали все на меня. Ведь клиент всегда прав! – подбодрил я официантку.

Ей это понравилась – возможность заступничества, пусть даже гипотетическую,  женщины всегда встречают благосклонно. Слово за слово – разговорились. Официантка назвалась Анной, я представился так, как было написано в паспорте – Мариком, хотя меня никто под таким именем не знал, все называли Михаилом, к чему я довольно быстро привык.

– Ты-то откуда сюда залетел? – задала она мне вопрос в лоб.

– А как ты так легко догадалась, что я не москвич? – не стал спешить я с ответом, пытаясь понять ход ее рассуждений.

Но никакого объяснения не последовало. Я знал, но всегда упускал из виду, что женщины по большей части рассуждают с помощью интуиции.

– У тебя же на лице написано, что ты – приезжий. И дружки твои – тоже, – Анна  подтвердила это правило.

Представившись новой знакомой студентом из Нальчика, я дал ей свой гостиничный телефон, мол, захочешь – позвони. И сделал это исключительно из вежливости, не строя никаких планов к продолжению мимолетного знакомства.

Однако не прошло и дня, как в моем гостиничном номере раздался телефонный звонок. Я с трудом оторвал голову от подушки, взглянул на часы, которые положил рядом с собой на тумбочку, и, не утерпев, вслух выругался – было половина шестого утра.

– Привет, это Аня! Не забыл еще меня? – с нарочитой непринужденностью сказала она в трубку.

Я что-то пробормотал в ответ, продолжая мысленно клясть ее, на чем свет стоит.

– А ты не хочешь ко мне приехать?

Ее назойливость уже начинала раздражать, но я попытался сдержаться:

– Сейчас же только полшестого. Давай в другой раз.

–  Да не ломайся ты, просыпайся и срочно приезжай! – не отставала она.

– Не в состоянии я, неужели ты не понимаешь? Болен я, болен, – честно признался ей я о своей подступающей простуде.

В таком болезненном состоянии мне даже разговаривать было неохота, а не то что в такую рань куда-то мчаться. Но Анна неожиданно восприняла это совершенно иначе.

– Приезжай. Я тебя расхумарю! – вдруг сказала она.

И тут я мгновенно проснулся. До меня сразу дошло, что в ход пошла специфическая терминология. За такую ниточку надо было хвататься обеими руками.

– Я же серьезно тебе говорю – болею я, болею, – как мог естественнее продолжил я неожиданно доставшуюся мне роль.

– Ладно-ладно, расхумарю. У меня есть накс, несколько упаковок. Приезжай и будешь, как новенький.

Но я уже вошел в образ. Накса, в медицинской терминологии ноксирона, мне было мало. Ведь для разбирающегося наркомана эти таблетки служили дополнением к основной дозе как наиболее эффективный способ продления наркотического кайфа. Правда, начинающие все чаще употребляли накс в качестве исходного наркотика, и Минздрав СССР вынужден был в 1975 году издать приказ «О включении ноксирона и сомбревина в список наркотических средств».

– А можешь поменять на калики? – я проявил осведомленность и одновременно попытался проверить ассортиментные возможности.

Каликами или колесами в то время называли наиболее распространенные наркотические таблетки, содержащие кодеин.

– Достал ты меня. Ну, хорошо, поменяю. Если, конечно приедешь сейчас.

– Ты реши этот вопрос до моего приезда, а то я копыта откину, – подталкивал ее я к активности, руководствуясь железным принципом: «Куй железо, пока горячо».

От моей сонливости и лени не осталось и следа. Теперь уже я без раздумий и с охотой вызвал такси, и всю дорогу – а ехать пришлось через пол-Москвы – мучался в нетерпеливом ожидании. Больше других меня донимал вопрос: «Не ошибся ли я? Что, если все это – только банальный повод завлечь меня любой ценой в постель?». И поначалу мои опасения начали подтверждаться. Стоило мне по приезду спросить Анну про калики, как она резко осадила меня:

– Все вы наркоманы – сволочи. Эгоисты высшей марки. Только о своем думаете, а женщина вам не нужна!

– Да не нуди ты, не видишь, что едва доехал, – перешел я в контрнаступление и тут же, не дав ей опомниться, привел решающий аргумент: – Тебе же настоящий мужик нужен, а не разбитый увалень!?

– А почему ты решил, что именно я могу тебе помочь вылечиться? – она по-прежнему вела себя, как клещ, но перешла на игривый тон и вплотную придвинулась ко мне.

– Да погоди ты! – не вытерпел я. – Говорю же тебе, меня хумарит. Я даже с собой паль привез. Два килограмма. Хочу поменять на калики. Ты же обещала.

Несмотря на профессиональную заинтересованность, легкая головная боль и простудный синдром помогли мне быть абсолютно правдоподобным. Но Аня все думала о своем, заветном.

– Может, сначала разомнемся? Я сама все сделаю!

– Да звони ты, мочи уже нет. Такси внизу дожидается.

– Вот наркоман проклятый, – в сердцах огрызнулась она. – Тебе только дурь нужна, а не ласка. Ладно, поехали.

Я с облегчением вздохнул. Но когда мы сели в такси и поехали по указанному ей адресу, снова запаниковал: «А вдруг там, где она должна поменять ноксирон на калики, мне придется пить эти мерзкие таблетки? Я же не смогу этого сделать и буду разоблачен!». И тут созрел план. Сославшись на срочную необходимость, я остановил такси у аптеки. Там купил анальгин, выпил одну таблетку, остальные положил в карман и вернулся к машине.

– Ты знаешь, у меня началась ломка. Я достал сейчас кое-что. Но этого хватит на короткое время. Поэтому я срочно возвращаюсь, займусь собой, а ты сделай, о чем договорились, и сразу же мне позвони. Опомниться Анне я не дал, сунув водителю двадцатипятирублевку, что, заметил, произвело и на него, и на нее впечатление.

Вскоре Анна позвонила в гостиницу.

– Я все привезла, – сообщила она. – Теперь ты приедешь?

– Плохо мне совсем. Умираю. Я своего друга сейчас к тебе пришлю за лекарством. Передаю трубку.

Уже через секунду Анна разговаривала с бодреньким и уверенным в себе агентом. Мой товарищ так здорово подыграл, что в тот же день втерся к ней в доверие. Он быстро привез таблетки, и вновь вернулся к девушке, рассказав, что я только начал приходить в себя и безмерно благодарен ей за спасение.

Анна поняла, что мы ее разрабатывали и что с ее помощью вышли на сбытчиков наркотиков только тогда, когда уже была проведена простенькая, как слеза, оперативная комбинация, в результате которой был накрыт притон, где занимались реализацией наркотического зелья. Всех торговцев арестовали, но еще почти месяц после этого на родном для нас Курском вокзале мы, регионалы, вместе с муровцами, выявляли наркоперевозчиков, отправляя их туда, где уже находились их подельники – за решетку.

По возвращении во Владикавказ нас ожидал приятный сюрприз. Руководители операции «Невод» на имя министра внутренних дел республики расписали наши «подвиги» в столице. Мне объявили благодарность МВД, а моему агенту выдали денежную премию. А могли бы поступить по справедливости и денежки выдать нам обоим. Но в Советском Союзе моральное поощрение ценилось выше материального. И это, по большому счету, все-таки правильно.

 

Тюремная академия

В 1970-71 годах по Владикавказу прокатилась серия квартирных краж. Поначалу ничто не предвещало того, что эта серия слишком затянется и будет продолжаться так долго. Уже вскоре после первого зафиксированного случая оперативникам, которые прекрасно знали свою «клиентуру», стало ясно, что в городе действует незнакомый им домушник с особенным, только ему присущим почерком. Все квартирные кражи были совершены, как под копирку – в будни, в первой половине дня, ближе к обеду, из квартир, расположенных на втором этаже рядом с козырьком подъезда. Никто грабителя ни разу не видел.

Кражи совершались по всему городу. Немалая их часть пришлась и на Промышленный район Владикавказа, где я недавно начал работать. Мы тщательно изучали каждый случай, все имевшиеся показания, но, помимо фирменного почерка преступника, использовавшего для проникновения в квартиру бетонный навес над подъездом, никаких зацепок не было. Неведомый грабитель ни в каких воровских компаниях ни разу не засветился. Мы вынуждены были разворачивать поиски практически с нуля.

На интересные размышления наводили некоторые обстоятельства в действиях преступника. Кроме денег и драгоценностей, он забирал одежду, ковры, холодильники. С трудом верилось, что такими кражами занимался один человек. Как он это все вытаскивал из квартир? Как вывозил, никем незамеченным? Как ему удавалось всякий раз проникать на козырек, а затем  с него – на балкон?

На все эти и другие вопросы ответы напрашивались. И главный из них состоял в том, что квартирный потрошитель был мужчиной недюжинной силы. Но, может, у неизвестного все-таки был сообщник, который стоял «на стреме» и помогал ему вытаскивать вещи? Такую возможность, хотя она и была маловероятной, нельзя было исключать.

Когда число однотипных квартирных краж по всему городу достигло неприличной цифры, по всей милиции забили в набат. Дошло до того, что когда на специальном совещании в министерстве обсуждали меры противодействия, кто-то предложил закрепить за каждым многоэтажным домом по одному милиционеру.

Кстати, к этой идее в связи с новым витком роста квартирных краж вернулись через несколько лет и даже на какое-то время пытались претворить ее в жизнь. Но тогда, в 70-м, на этот шаг пойти не решились. В обкоме резонно рассудили: если мы идем вперед в строительстве коммунизма, то идеологически неверно вместо оперативных, профилактических и воспитательных мер переходить к чрезвычайным.

Скорее всего, в высшей партийной инстанции республики решили подождать дальнейшего развития событий. Мы тоже надеялись на то, что рано или поздно в бесперебойном механизме ограбления произойдет накладка, и тогда откроется реальная перспектива поймать и обезвредить грабителя.

Наши надежды резко возросли, когда в один из сентябрьских дней около часа дня в милицию позвонил взволнованный мужчина.

– Приезжайте скорее, меня ограбили! – с неподдельным возбуждением выговорил он в трубку.

– Где вы находитесь, и что произошло? – спросил его дежурный по райотделу.

– Я нахожусь в своей квартире, из которой все унесли.

– Так ограбили вас или обворовали квартиру? – уточнил дежурный.

– Меня, мою квартиру, – пострадавший явно был выбит из колеи и не мог отвечать адекватно.

Когда выяснилось, как все произошло, то мы поняли, что на его месте никто бы со своими нервами не совладал.

В тот день хозяин квартиры Александр Борисович Дзагоев был в прекрасном расположении духа. Он очень давно не испытывал такого феерического настроения. Накануне дебютант высшей футбольной лиги –   местный «Спартак» – по всем статьям переиграл  знаменитое киевское «Динамо» со счетом 3:2. Но дело было не только и не столько в победе. Александр Борисович, хотя и был болельщиком нашей команды, но еще больше переживал за ее центрального защитника, своего родственника Игоря Дзагоева. И его личный триумф был связан с тем, что у племянника игра, что называется, пошла. Фактически тот сделал всю игру, введя своими мощными ударами опытнейшего голкипера киевлян и сборной СССР Евгения Рудакова в трепет, а переполненные трибуны стадиона – в состояние полного восторга. Футболист из Владикавказа провел один гол сам, а еще один был забит после того, как очередной его пушечный «выстрел» Рудаков не смог намертво взять и выпустил мяч перед собой.

После окончания феерического поединка Дзагоев-старший долго смаковал самые яркие эпизоды игры. Его поздравляли знакомые, соседи, звонили друзья. Утром он проснулся на победной волне, велел жене подать свой лучший костюм, как будто шел в театр, а не на службу. Отправив своего единственного сына в школу, Александр Борисович вместе с супругой убыл на работу. Он трудился на ниве ответственного хранения материальных ценностей и слыл ударником хозяйственного труда.

Склад, которым он заведовал, принадлежал железной дороге и располагался в сухом, просторном и ухоженном полуподвальном помещении недалеко от вокзала. Если бы не это «подвальное» обстоятельство, то рабочий зал можно было бы принять за универмаг. Здесь было все: мешки со всевозможными крупами и мукой, бидоны со сметаной, ящики с маслом, другие продукты. В дальнем конце большого помещения были аккуратно разложены хозяйственные принадлежности и бытовой инвентарь – веники, гвозди, рулоны брезента и всякая мелочь.

Дзагоев ценил свою работу и был очень скрупулезен в главном для такого рода профессии – в учете товарно-материальных ценностей. Он никогда не оставлял ни один метр склада без присмотра и аккуратно заносил в журнал все, что получал и отпускал. За восемь лет работы не было случая, чтобы баланс у него не сошелся хотя бы на самую малость.

Было на складе одно место, скрытое от посторонних глаз, где Александр Борисович держал особо дефицитные товары. Это был металлический шкаф-сейф, в котором хранились отрезы костюмных тканей, несколько видов наборов шоколадных конфет в коробках, достойный ассортимент лучшей московской карамели, марочный коньяк, импортный ликер и другой товар повышенного спроса. Ключ от этого сокровенного шкафа Дзагоев держал отдельно от основной связки. И надо же такому случиться, что, надев почти новый, но давно не ношеный костюм, завскладом забыл на радостях заветный ключ дома. И именно в этот день раздался звонок, который он не мог проигнорировать.

– Борисыч, привет! Торжествуешь? – сказал уверенный голос на том конце провода.

– Спасибо, уже немного отошел, – честно описал свое послефутбольное состояние Дзагоев.

– Послушай, я тут на день рождения приглашен. Можешь конфетно-ликерный комплект организовать?

Просьба секретаря парткома Владикавказской железной дороги была близка к святой. Вместе с тем, Дзагоев посчитал, что звонок отраслевого партийного босса пришелся кстати. Когда еще ему придется отобедать дома, где и на первое, и на второе – все такое вкусное,  соблазнительное, приготовленное родными руками – только разогрей. Заодно и ключ привезет. И он закрыл склад и отправился домой.

Дзагоевы жили в новой пятиэтажке, которую строители сдали новоселам менее полугода назад. Удивительно, но при всей нужде в жилье, в пятиэтажку заселились не все. Кто-то сразу начинал отделывать квартиру по своему усмотрению, кто-то менял новую на другой район, были и неприкосновенные резервы горисполкома. Александр Борисович по знакомству выбил трехкомнатную квартиру на престижном втором этаже. Дом был кирпичный. И место ему нравилось. Недалеко Терек, автобус – тоже рядом. Даже библиотека в соседнем новом доме. Квартиру обставили, как положено. Холодильник, телевизор, ковры, хрустальная люстра. Словом, живи в удовольствие!

Подходя к дому, Александр Борисович увидел, как из подъезда вывалился амбал, лицо которого было спрятано за холодильник, который он тащил без особых усилий. Мужчина поставил холодильник рядом с Дзагоевым, вытер рукавом пиджака капельки пота со лба и громко выдохнул.

– Слышь, мужик! Помоги поднести до дороги! – обратился он к Дзагоеву, и тут же дал исчерпывающее пояснение. – Мы решили переехать, все перевезли, а холодильник вот остался.

Завскладом еще не знал толком всех соседей по дому и даже по подъезду. От неожиданности он вскинул брови и оглядел молодого человека, похожего на поджарого борца-тяжеловеса.

– Ну, давай, помогу.

Когда они донесли холодильник к трассе, Дзагоев не удержался от восклицания.

– Надо же, и у меня такой же марки!

– Значит, будем коллегами по холодильникам, – не растерялся незнакомец и добавил: – «ЗИЛ» – это класс!

Пока Дзагоев широко улыбался, «коллега» остановил порожний грузовик, о чем-то переговорил с шофером и стал загружать холодильник в кузов. Александр Борисович подсобил и тут.

Когда машина с грузом тронулась в путь, еще раз подумал, какие поразительные бывают в жизни совпадения. Он поднялся домой, отпер ключом английский замок в двери, вошел в квартиру и только тогда все понял. Холодильник из кухни исчез. В спальне шкатулка жены, где она хранила драгоценности, стояла открытой. В ней ничего не было. Отсутствовали и деньги на полке в шкафу, которые они там держали на повседневные расходы. Двести с лишним рублей – эта сумма была не такой и большой, но превышала ежемесячную зарплату на очень хорошей работе.

Вот тогда Дзагоев тотчас и обратился в милицию. Работа оперативно-следственной бригады не привела к сенсациям. Характер ограбления подтвердил, что действовал хорошо известный нам таинственный незнакомец. Но, самое главное, мы теперь обладали детальным описанием внешности молодого мужчины.

Когда выпускник школы №26 Владикавказа Казбек Ботоев принимал от первоклассников цветы на последнем звонке, напротив него в школьном дворе, где была построена торжественная линейка, стояла двенадцатилетняя Наташа Дзилихова, милая шестиклассница с роскошными косичками и большими красивыми бантами. При такой разнице в возрасте, что по школьным меркам означало целую пропасть, они  не замечали друг друга и не знали еще, что ровно через семь лет судьба сведет их при совершенно иных обстоятельствах и соединит обручальными кольцами.

Ботоев заприметил Наташу позже, когда она из маленькой симпатичной девчушки стала стремительно превращаться в девушку, которая притягивала глаз всех окрестных юношей. Казбек, живший, как и она, неподалеку от школы и фланировавший по проспекту Коста, не мог не заметить такую красоту и быстро отбил притязания соседских парней. С ним, высоким, возмужавшим, мускулистым, связываться никто не посмел.

Когда настала пора свадьбы, родители молодоженов в качестве свадебного подарка преподнесли им однокомнатную квартиру в новом кооперативном доме в этом же районе. Однако родня невесты и сама Наташа не догадывались, что половина взноса была сделана не в результате родительских накоплений со стороны жениха, а благодаря личным средствам Казбека.

Как и откуда он брал приличные денежные суммы, отец и мать Ботоевы не догадывались. Сын убедил их, что у него есть хорошие деловые контакты в Сочи, куда он регулярно выезжал осенью и зимой. Кроме того, во Владикавказе Казбек занялся сезонной торгово-закупочной деятельностью. Он закупал в хозяйствах овощи и фрукты, реализуя их партиями с прибылью. Так, по крайней мере, он излагал версию своей кипучей трудовой деятельности родителям. Он и в самом деле приторговывал, но исключительно в розницу, облюбовав место рядом с бабушками в сквере напротив автостанции на Китайской площади. Как правило, его основным товаром были помидоры и огурцы, а позже – арбузы, на которых он, не прилагавший титанических усилий в деле реализации товара, конечно же, не мог сделать себе состояния.

Знакомые, увидев его за импровизированным прилавком, недоумевали, как такой статный и крепкий парень не чурается черновой, не подобающей ему работы. Одни одобряли такой трудовой подход, другие смотрели на это с укоризной. Но сам Казбек не стеснялся косых взглядов, в душе посмеиваясь над не посвященными в его замыслы скептиками. Только он знал, что это торговое место – его главное прикрытие, можно сказать, заранее заготовленное алиби, в том числе и по поводу денежных трат.

После свадьбы молодые зажили легко и счастливо. Наташа ждала ребенка, когда поздней осенью, уже в ноябре, вернувшийся с моря Казбек, всячески ублажавший и оберегавший ее, преподнес ей шикарный подарок – норковую шубу. Правда, обновка была немного великовата, но муж успокоил супругу, заявив, что в период беременности именно так и нужно, а потом, если понадобится, шубу можно будет и перешить.

– Где ты нашел такую красоту? – спросила Наташа.

– В Сочи, в комиссионке. Она единственная там была, – с гордостью ответил Казбек.

– Наверное, очень дорогая?

– Дороже тебя у меня ничего нет.

Такие слова были бальзамом для молодой женщины. Наташа ни в чем не нуждалась, но временами, когда Казбек уезжал, чувствовала себя одинокой. Зато когда муж возвращался, она расцветала и увлеченно в мыслях строила большие планы. Они уже решили, что, если родится мальчик, назовут его Ибрагимом, а если девочка, Фатимой – по именам героев знаменитой поэмы Коста Хетагурова и снятому по ее мотивам в 1958 году одноименному художественному фильму, который и сейчас, спустя двенадцать лет, пользовался у жителей Осетии огромной популярностью.

Наташа также мечтала, что вскоре, когда появится ребенок, они всей семьей поедут на море, в Сочи – город, где раньше так часто по делам бывал Казбек и который он расписывал в самых восторженных красках.

Ботоеву Сочи действительно приглянулся. Но не только из-за моря. А из-за настоявшегося здесь воздуха свободы духа. Приезжих в этом южном курортном городе даже в затишье, после разгара сезона, было не меньше, чем местных жителей. Да и те были заняты, в основном, в сфере обслуживания. Все это создавало неповторимую атмосферу праздного времяпрепровождения, сдобренную ароматами коньяка и красками морских закатов.

Казбек любил приезжать в Сочи в любое время года. Глубокой осенью и зимой ему там даже нравилось больше, поскольку летом слишком густая и назойливая толпа отдыхающих его только раздражала. А осенью можно было нежиться в череде спокойных и веселых будней в компании хорошенькой мордашки, которая, впрочем, сменялась с легкостью коньяков и вин за ресторанным столом.

В этот раз Казбек сидел в ресторане самой престижной гостиницы «Жемчужина» вместе с очаровательной блондинкой из Пензы. Перед ними на столике стояла бутылка армянского коньяка, оливки, цитрусовые, огромное блюдо орехового ассорти, грибной жульен в сметанном соусе и дымящийся в маленьких чашках кофе.

Это был последний день пребывания посланца Северной Осетии на гостеприимной сочинской земле, и он решил его провести традиционно изящно. После ужина Казбека и его спутницу ждал номер в гостинице, который он получал по протекции – путем передачи администратору хрустящих купюр определенного номинала. Ботоев не мелочился. Он привык отдыхать широко, без провинциальной скупости, потому как знал, что сумеет добыть денег еще.

Кроме женщин, в Сочи его привлекали карточные интеллектуалы, коими он считал приезжавших сюда из Москвы, Ленинграда и Ростова опытных преферансистов. В детстве и в юношестве играя в простецкие «очко», «секу» и «буру», он затем очень увлекся своего рода карточными шахматами – преферансом. Это произошло именно в Сочи с легкой руки случайно встреченного на черноморском побережье земляка из Владикавказа Романа Фельцмана, который был одним из лучших преферансистов республики и  неоднократным, хотя и неофициальным чемпионом Владикавказа. На Черноморском побережье он старался поддерживать свое высокое реноме. Фельцман за счет опыта, отточенных логических рассуждений и аккуратности, начисто исключавшей случаи ненужного риска, никогда крупно не проигрывал.

«Лучше мало выиграть, чем много проиграть!» – это был его фундаментальный принцип по жизни, и в преферансе, в частности. Он почти безотказно срабатывал применительно к игрокам импульсивным, с которыми Фельцман чувствовал себя «на коне». Но как только образовывалась примерно равная по опыту и стилю игры четверка, Роман, чересчур педантично и осторожно воплощавший общие принципы в конкретных розыгрышах,  начинал испытывать проблемы. Тем не менее, иногда бывая бит, в целом держал удар и по итогам пребывания в Сочи всегда оставался в вистовом плюсе.

Фельцман, будучи чуть постарше Ботоева, и ввел Казбека в компанию заезжих преферансистов. Сначала на правах начинающего наблюдателя, а потом, когда игра проходила по самым низким ставкам, и полноправного игрока. Недавнего уличного картежника привлекала в преферансе сложность в выборе решений и многообразие возможностей, что отчасти напоминало ему реальную жизнь, в которой у Казбека ставки были довольно высоки.

Где и когда Казбек стал воровать, никто не знал. Воспитывавшийся в строгой и уважаемой семье в селении Михайловском, он рос скрытным мальчиком, боясь, что за любую провинность его поругают и пристыдят. Но уже тогда, в детские годы, начав заниматься в Беслане борьбой, он после тренировок мог с пацанами махнуть на железнодорожную станцию и пощипать там вагоны товарняков. Их там постоянно гоняли смотрители, а пару раз они были на волоске от того, чтобы быть схваченными станционной охраной. Потом он отказался от коллективной поживы, действуя исключительно в одиночку. Странное дело, но ни одного привода в милицию у него в подростковом возрасте не случилось.

Когда родители переехали во Владикавказ, Казбек поначалу терялся на просторах большого города. Но это продолжалось недолго, и вскоре перед ним открылись новые перспективы. Постепенно он нащупал свою профессиональную стезю. Предшествующая безнаказанность сделала его особо удачливым мелким воришкой, а затем и матерым  домушником. Он действовал легко и непринужденно, а когда иной раз встречались маленькие препятствия в виде старушек, вышедших посидеть на улицу, коленки у него не дрожали. С невозмутимой естественностью и даже с достоинством выходил он в таких случаях из подъезда, непременно приветствуя не избалованных вниманием бабуль легким кивком головы.

Детальное описание внешности преступника, сделанное доверчивым пострадавшим,  было, конечно, важно, но ничего не дало. Среди наших «клиентов» молодой мужчина с богатырской внешностью не значился. Не знали о нем и в воровском мире. Нужна была более реальная зацепка, хоть что-то еще. Пока шли попытки добыть дополнительную информацию, вдруг на какой-то период квартирные кражи во Владикавказе прекратились. Нет-нет, они прекратились не вовсе, а только те, которые совершал наш серийный грабитель, специализировавшийся в основном на вторых этажах.

Мы начали недоумевать. Может, он переехал в другой город и «трудится» теперь там? Или с ним что-то стряслось? Заболел, например. Не было еще в нашей практике такого, чтобы удачливый вор добровольно прекращал свое прибыльное занятие.

Однако, вместе с временным спадом квартирных краж пришли новые оперативные заботы. Сентябрьским утром 1970 года к нам в райотдел поступил  сигнал об ограблении завода «Радуга», расположенного во Владикавказе по улице Тельмана около хладокомбината. Завод, входящий в группу предприятий военно-промышленного комплекса, выпускал немало «гражданских» товаров и  был на хорошем счету. Особой популярностью пользовались радиоприемники  с одноименным названием «Радуга», с помощью которых местные новости слышали практически все жители республики.

Когда оперативная группа прибыла на место, очень быстро установили примерную схему преступления. Неизвестные ночью проникли в административное здание предприятия, вскрыли дверь кассы заводской бухгалтерии и завладели сейфом, в котором находилась часть зарплаты работников предприятия – около десяти тысяч рублей. При этом сам сейф был обнаружен в дальнем конце территории завода. Раскуроченный, с распахнутой дверцей, он лежал на траве у самого забора. Уже визуальный осмотр позволил предполагать, что сейфовый замок был вскрыт с помощью взрыва, что и подтвердила впоследствии экспертиза. Преступники использовали небольшой заряд – ровно такой, какой был необходим для вскрытия замка – вставляли в замочную скважину и подрывали с помощью бикфордова шнура.

Через две недели аналогичное преступление произошло в строительном управлении №5, которое располагалось возле школы №16. И здесь глубокой ночью неизвестные проникли на второй этаж в кассу, взяли сейф, оттащили его в дальний угол двора и подорвали. Из сейфа пропали полторы тысячи рублей – остаток зарплаты, которую начали выдавать накануне.

Когда мой коллега, сотрудник уголовного розыска Созыр Габайраев на месте стал разбираться в происшедшем, выявилась очередная картина вопиющей халатности. Если заводская территория огромная, и там и в самом деле нелегко уловить посторонние шумы, то каким образом сторож строительного управления ничего не услышал, понять было невозможно. Ведь было практически установлено, что сейф выбросили со второго этажа. Об этом свидетельствовали открытое окно в помещении кассы и пододвинутый к нему стол, на котором преступники, очевидно, подтягивали тяжелый сейф к нужному месту.

А сторож уверял, что ничего не слышал.

– Как же вы могли ничего не слышать!? – недоумевал оперативник. – Даже если вы спали, все равно услышали бы! Значит, вас здесь не было!

– Нет, я был здесь, но ничего не слышал, – твердил сторож, явно не собираясь признаваться в невыполнении своих прямых служебных обязанностей.

Понятно, какие это были сторожа. Как правило, жившие неподалеку, они рассматривали такую работу, как возможность просто получать лишние деньги, не утруждая себя проявлениями бдительности и даже элементарным присутствием на рабочем месте. Очень часто после первых дней серьезного отношения к охране вверенного объекта, они затем выполняли свои обязанности формально, позволяя себе ночью уходить спать домой, руководствуясь тем, что, если раньше здесь ничего экстраординарного не происходило, то и в будущем не произойдет. Скорее всего, случай в строительном управлении подпадал под эту типичную картину.

Но нам надо было думать не об этом, а о том, как найти и обезвредить банду взрывателей. Тем более, что начинала складываться определенная схема. Не вызывало сомнений, что кто-то из преступников владел первоначальной информацией, о чем свидетельствовал выбор времени нападения – в ночь после выдачи основной зарплаты. Другой особенностью было то, что похитители владели навыками взрывного дела. Сейф строительного управления был взорван таким же способом, как и на «Радуге», при этом мощность заряда была точно рассчитана, хотя и там, и там были обнаружены по несколько обгоревших купюр.

Время шло, а мы не могли даже на шаг приблизиться к раскрытию этих двух преступлений. С дополнительной информацией было глухо, как под водой в скафандре. Не могли даже теоретически предположить, кто бы мог это сделать. Вскоре в наши нерадостные размышления набатом ворвался третий громкий звонок.

На Владикавказском молочном заводе тревогу забили утром, когда в бухгалтерии первой появилась кассир Ольга Николаевна. Окно главной комнаты, где сидели сотрудницы, было распахнуто, через него внутрь врывалась уже прохладная по утрам осень. Когда кассир обвела взглядом помещение, она с ужасом увидела, что в углу больше не стоит сейф. Трудно было сразу понять, куда он мог запропаститься. Следы волочения по полу сейфа вели к подоконнику, но как его вытащили со второго этажа, для Ольги Николаевны оставалось загадкой.

Когда мы прибыли на завод и стали осматривать помещение, собака быстро взяла след. От места под злополучным окном она рванула к забору, увенчанному колючей проволокой. Мы увидели, что там, куда нас привела собака, проволока была разрезана, ее обрывки болтались на легком ветру. Выйдя за проходную и обогнув предприятие так, что мы оказались с противоположной стороны в искомом месте, овчарка продолжила свой бег. Она тянула поводок вниз, к Тереку. Когда мы спустились с обрыва, то у самой кромки реки, на пологом берегу увидели искореженный сейф. Пустой внутри, сейф был явно взорван, о чем свидетельствовали разбросанные вокруг подпаленные бухгалтерские бумаги и наполовину сгоревшие денежные ассигнации. К счастью, в сейфе хранилась относительно небольшая сумма – немногим более двух тысяч рублей невыплаченной зарплаты.

На этот раз преступники почему-то побоялись шума и оттащили сейф аж на берег Терека. Во всем остальном почерк ни на йоту не поменялся.

Дело стало принимать нешуточный оборот. Вскоре мы стали обладателями сведений, что абсолютно схожими были также химические материалы, применявшиеся для взрыва. Подрывник стальных конструкций использовал для вскрытия сейфовых замков аммонал, который при добротном знании химии легко было получить из аммиачной селитры, древесного угля и алюминиевой пудры. Шарик аммонала, к середине которого тянулся бикфордов шнур, он вставлял в замочную скважину и поджигал запал. Взрыв был точно рассчитан на то, что замковое устройство выйдет из строя и дверцу сейфа можно будет открыть.

Впрочем, и без этих экспертно подтвержденных данных нам было понятно, что действует одна и та же группа грабителей. Или грабитель? В этом до поры до времени ясности не было.

Но гипотезами и предположениями работа органов внутренних дел не исчерпывается. Профилактика – царица социалистической милиции – в таких острых ситуациях всегда начинала играть ключевую роль. Поэтому были проведены беседы со всеми руководителями промышленных предприятий и крупных организаций Владикавказа, заново проинструктирована служба их охраны, проверена связь на случай чрезвычайной ситуации. Через пять минут после сигнала усиленный наряд милиции был бы в любой точке столицы республики. Кроме того, были организованы четыре специальные группы, которые с двух часов ночи и до утра находились в засаде. При этом их дислокация каждые три дня менялась.

Нам казалось, что сети расставлены настолько плотные, что не угодить в них было очень трудно. Только фактор времени мог способствовать новому безнаказанному ограблению. Обычно бывает так, что, несмотря на все наставления и призывы сохранять предельную собранность, где-то через две-три недели бдительность неизбежно притупляется – как бы и сколько бы ни менялись группы и отдельные сотрудники для сохранения свежести восприятия. Когда ничего не происходит, невозможно заставить себя быть ежеминутно с взведенным курком.

Однако случилось непредвиденное. Мы зациклились на трафаретных предположениях, почему-то решив, что преступник будет, как робот, действовать только в очерченных ранее городских пределах. Не тут-то было!

Весть о новом ограблении пришла под утро из Беслана. Помимо смены прописки, появилась и еще одна новинка: на маисовом комбинате обнаружили взорванный сейф прямо в бухгалтерии. Но это объяснялось легко и прозаично. В отличие от молочного завода, «Радуги» и строительного управления, БМК работал в три смены, и там на территории громыхало так, что никакой взрыв не был слышен.

Новый, 1971 год, мы встречали со сложными чувствами. В противостоянии милиции с преступностью у нас были успехи. Их замечали и отмечали. Но были и болезненные неудачи – нераскрытые квартирные кражи и взрывы сейфов, совершенные неизвестными. Зимой, казалось, потрошитель квартир взял тайм-аут. Уже позже выяснилось, что начался очередной сочинский период. Но уже с конца февраля квартирные кражи возобновились. К середине мая злоумышленник умудрился увеличить свой послужной список до пятидесяти восьми ограблений квартир за полтора года.

В нераскрытых делах у нас по-прежнему принципиально новых фактов не было. Неуловимый преступник засветился только один раз, когда залез в квартиру в пятиэтажке недалеко от ул. Зои Космодемьянской. Тогда опрос соседей из числа тех, кто в этот момент находился дома, как и в предыдущих случаях, ничего не дал, но кто-то из оперативников не поленился опросить работников аптеки, которая располагалась на первом этаже дома. И одна из сотрудниц, кассир, рассказала, что видела высокого, плотного мужчину, который нес на плечах сразу два ковра.

– Он дошел вон до того угла, – сказала она.

– А дальше что происходило? – спросил сотрудник милиции.

– Дальше я пробила чек покупателю, а когда вновь посмотрела в окно, на углу уже никого не было.

Разочарованию оперативника не было предела. Впрочем, сильно расстраиваться не стоило. Максимум того, что могла еще увидеть кассир, это то, как незнакомец останавливает машину и уезжает. Но это мы уже проходили. Самое любопытное было в описании предполагаемого преступника. Неуверенный рассказ женщины-кассира, которая видела молодого мужчину издалека, все же позволил в общих чертах укрепить наше представление об облике незнакомца. Мне и моим товарищам даже казалось, если мы встретимся с ним на улице, то обязательно узнаем, что, конечно же, было больше нашим желанием, чем реальной возможностью.

Наконец, произошло долгожданное событие, которое сделало ненужными дальнейшие сопоставления данных  и мыслительно-аналитические разработки.

…Казбек Ботоев подозревал, что за ним идут по пятам. Он понимал также, что рано или поздно попадется. Но остановиться не мог. Для него проникновение в квартиры и на предприятия стало частью жизни и, как наркотик, не отпускало. Даже рождение ребенка, лучезарно улыбающегося кучерявого мальчика, которого нарекли-таки Ибрагимом, не помогло ему изменить привычный образ жизни.

Наташа полностью погрузилась в заботы о малыше. Она и раньше не стремилась вникать в детали поведения мужа, а сейчас этим и вовсе не интересовалась. Ибрагим был главным смыслом ее нынешнего существования, и она не желала отвлекаться ни на какие другие дела. Казбек же был доволен, что Наташа всецело поглощена их сыном, это его успокаивало и укрепляло в мысли, что в случае чего тот будет в надежных материнских руках.

Последний месяц весны выдался во Владикавказе солнечным и теплым. Только в день первомайской демонстрации пронизывающий северный ветер нес с собой остатки былых холодов. Но затем весна стала по часам брать свое, да так, что в отдельные дни стало казаться, что уже пришло лето. Люди скинули с себя лишние одежды, в домах распахнулись окна, а в выходные дни переполненные трамваи везли молодежь на Водную станцию. Город дышал и зеленел полной грудью и словно намекал, что на его улицы уже громко стучится большое тепло.

Ботоев в эти майские дни вечерами часто гулял по Владикавказу. В этот раз он облюбовал район городской турбазы, где неспешно бродил меж кирпичных пятиэтажек, достигал «сталинского» дома, в котором располагался магазин «Ласточка», после чего следовал в обратном направлении.

Несколько дней спустя после таких прогулок он пришел во вторник с утра пораньше к родителям. Отец уже ушел на работу, а мать участливо стала расспрашивать сына, как там растет Ибрагим.

– Растет весь в меня, – с гордостью объявил Казбек. – Богатырем будет!

После этого и кофе, сваренный заботливыми материнскими руками, показался ему особенно ароматным, прямо-таки бодрящим. Выйдя из родительского дома, Ботоев направился на склад, где у него хранились ранние огурцы и помидоры. Ближе к обеду он свернул торговлю и, оставив товар под опекой бабулек, как обычно, пошел пообедать. Те, закусывавшие пирожками и чаем из термоса прямо на месте, знали, что для их необычного коллеги обед – это святое. Они не могли и подозревать, насколько святое!

Казбек отправился в путь. Он доехал до намеченной цели, а это был тот самый дом с магазином «Ласточка». Кто-то мог бы подумать, что заботливый молодой человек приехал сюда за необходимыми продуктами для семьи. Но в планы Ботоева входило не это.

Он огляделся и быстро вошел во двор. Там было тихо, только свежевыстиранное белье, развешанное на нержавеющей проволоке между двумя прочными столбами, мерно раскачивалось в такт легкому ветру. Ботоев всмотрелся в окна, нырнул в средний подъезд и несколько раз позвонил в дверь на втором этаже. Он ждал, как это обычно делал, ровно полторы минуты. Затем стремительно вышел во двор, ухватился руками за козырек подъезда, легко подтянулся и перекинул свое ловкое, тренированное тело вверх. Еще через десять секунд, пройдя по карнизу, перескочил через балконные перила и пригнулся.

Самое трудное было позади. Остальное для Ботоева было делом техники. Сидя на корточках, он достал из кармана тонкий прямоугольный металлический предмет, сделанный из прочнейшей стали и наполовину обмотанный изолентой, просунул его в едва видимое пространство между косяком и балконной дверью и стал методично отодвигать щеколду. Когда дверца поддалась, он аккуратно приоткрыл ее, вошел внутрь, так же аккуратно прикрыл балкон и приступил к основному делу.

Казбек знал, откуда следует начинать поиски. Подавляющее большинство не рассчитывавших на посещение гастролеров граждан хранили деньги в спальне, в ящиках платяного или книжного шкафа. Поэтому он направился прямиком в дальнюю комнату. Пошарил под матрацем, обыскал шифоньер. Денег не было. Приглянувшиеся две кофточки и крепдешиновое платье он швырнул на пол. Туда же полетел и меховой воротник, который Ботоев отпорол от женского пальто. Французские духи, несколько золотых серег и колец, обнаруженные в шкатулке, швырять не стал, а положил в карман пиджака. Взяв отобранные вещи, грабитель направился в зал. Там он заметил блестевшую в солнечных лучах хрустальную вазу знаменитого богемского производства, завернул ее в кофточки и положил вместе с остальными вещами в темную матерчатую сумку, которую всегда носил с собой.

Когда Ботоев уже собрался уходить, то вдруг увидел в коридоре на трюмо кожаный портмоне, вызывающе лежавший на самом видном месте. Он заглянул внутрь и присвистнул. В нем была тоненькая стопка купюр по 25 и по 10 рублей – на вид рублей 250-300. И в тот момент, когда Казбек взял портмоне, чтобы положить во внутренний карман пиджака, раздался щелчок открываемой двери.

Ботоев был настолько загипнотизирован этим звуком, что не успел опомниться, как оказался с глазу на глаз с хозяином – сорокалетним мужчиной среднего роста. Хозяин квартиры растерянно уставился на него.

Первым пришел в себя Ботоев. Он попытался выскочить через дверь, сбив мужчину с ног. Но тот, перегородив дорогу всем телом, схватил его за лодыжку.

– Воры! Бандиты! Вызывайте милицию! – стал истошно кричать хозяин, зовя на помощь.

Дверь квартиры напротив отворилась. Выглянувший сосед придал дополнительный заряд бодрости.

– Не дай ему уйти, Амурхан, – призвал к активной помощи лежащий мужчина. – Беги вниз, зови людей.

При этих словах Ботоев, лягавший хозяина в попытках освободить другую ногу, понял, что пришел тот самый момент, который должен был наступить и о котором он так старался не думать. Ему показалось, что соседи сбежались почти мгновенно. Заслышав топот ног, хозяин квартиры почувствовал себя совсем уверенно. Он высвободил свою мертвую хватку и, задыхаясь от непривычных физических усилий, с трудом поднялся на ноги.

– Попался, ворье! – воскликнул, он, осмелев. – От меня не уйдешь!

– Милиция уже едет, – поддержал праведный гнев Амурхан, подступая к грабителю вплотную и вставая плечом к плечу с соседом.

Другие подоспевшие жители дома загалдели.

– Стрелять таких надо! – заявила в гневе пожилая женщина.

– Тунеядцы! Нигде не работают, только на чужое добро зарятся, – аргументировала предыдущее высказывание другая соседка.

– И куда только милиция смотрит? – свела все к банальной фразе третья.

– Да погодите вы! Сейчас приедут и во всем разберутся! – попытался утихомирить женщин вскочивший с дивана после ночного рейса шофер с монтировкой.

В таких разговорах возбужденных жителей и угрюмо-обреченного ожидания Казбеком неизбежного прошли минуты до приезда оперативной группы.

Арест Ботоева снял с нас тяжелый груз накапливавшихся, как снежный ком, проблем. Ему быстро и доходчиво разъяснили тонкости уголовного права: поскольку он взят с поличным и при большом количестве свидетелей, то от уголовного наказания отвертеться уже не сумеет. Поэтому для арестованного гораздо практичнее рассказать обо всех случаях самому, чтобы не добавлялся новый срок за каждую установленную впоследствии кражу. Когда Ботоев это уяснил, начались поразительные откровения.

Перво-наперво он написал явку с повинной, в которой признал совершенные им подрывы сейфов и похищения денежных средств на государственных предприятиях. При этом детально описал все свои действия. Как мы и предполагали, Казбек некоторое время вертелся вокруг избранного им предприятия, невзначай вступал в разговор с уходящими с работы сотрудниками, между слов узнавая, когда будет производиться выдача зарплаты. Собственно, в Советском Союзе с этим все было достаточно выверено, и речь могла идти только о сдвиге в несколько дней в ту или иную сторону. Единственное, о чем умолчал Ботоев, так это о том, кто его научил основам взрывного дела.

Потом арестованный стал не только рассказывать о совершенных им квартирных кражах, но и сообщил, кому, когда и за сколько сбывал краденное. В течение десяти дней я и сотрудники уголовного розыска района Вячеслав Химилонов, Анатолий Ефременко, Алик Мильдзихов выезжали на место преступления или сбыта похищенного, чтобы закрепить показания. И всякий раз поражались удивительной памяти Ботоева. Он держал в голове все вплоть до мелочей.  Пока мы колесили с ним  по городу, он не только указал каждую квартиру, в которой побывал, но и описал все, что оттуда похитил, ни разу при этом не допустив ошибки.

Его цепкой памяти удивлялись и те, кому он сбывал краденные вещи за полцены. Когда мы приходили к ним, многие, чтобы не расставаться с выгодной покупкой, делали вид, что ничего не помнят. Но Казбек был настойчив, и всякий раз аргументировано доказывал свою правоту, приводя такие подробности, которые не могли быть известны, если бы обоюдовыгодная сделка не состоялась. Благодаря этому, значительная часть похищенного была возвращена первоначальным хозяевам, чему те, давно смирившиеся с потерями, немало удивились. Вернулся в дом Дзагоевых и злополучный холодильник.

Вообще, следует подчеркнуть, что случай Ботоева – совершенно особый в криминальной практике Владикавказа. То, что он работал в одиночку, его уверенность в себе и отшлифованные навыки делали Казбека малоуязвимым. Даже в обкоме партии, после того, как туда доложили о поимке уникального преступника, не поверили в реальность произошедших событий. «Вы что, все квартирные кражи списали на него?» – полушутя-полусерьезно вопрошал на специально созванном совещании всемогущий заведующий отделом административных органов Асланбек Каиров.

Казбек Ботоев признался и в более мелких кражах. Так, он рассказал, как однажды в частном секторе, в районе улицы Доватора, похитил швейную машинку, которая лежала в комнате рядом с распахнутым окном. Машинку он продал на следующий же день. А чуть позже, там же, недалеко от этого места, он увидел бычка, привязанного к дереву, но пасущегося без присмотра. Он забрал его, перегнал на один квартал и за бесценок продал прохожим, мотивировав столь щедрый поступок тем, что поругался с женой,  разводится, нужны деньги, поэтому и продает по дешевке.

Уже осенью 1971 года состоялся суд. Собранные материалы неопровержимо свидетельствовали о целой веренице преступлений, совершенных Ботоевым. Он и не отпирался. Суд учел его признание, стремление максимально сотрудничать со следствием, а также то, что на его попечении находятся жена и маленький ребенок. Тем не менее, наказание было  суровым – двенадцать лет лишения свободы.

При благоприятном развитии событий Казбек мог выйти на свободу по амнистии и раньше установленного срока. Но получилось иначе. Еще дожидаясь в СИЗО отправки в колонию на Урал, он не выдержал резкой перемены в своей жизни и попытался совершить побег. Попытка эта не удалась, но имела печальные для Казбека последствия: его первому сроку было добавлено еще три года. Теперь об амнистии нечего было и думать.

Но Ботоев вновь напомнил нам о себе летом 1973 года. Во Владикавказе начались ограбления сберкасс, что вызвало бурную реакцию в милицейском и партийно-политическом руководстве республики. Все случаи, а их с интервалом в неделю-полторы было четыре – в районе турбазы, на улицах Московской и Мичурина, и на площади на пересечении улиц Гугкаева и Леонова – происходили по одному и тому же сценарию. Сначала срабатывала сигнализация в одном месте, через несколько минут – в другом, а ограбление происходило в третьем. В результате патрульная группа приезжала к месту действительного преступления тогда, когда все уже было закончено.

Предварительное расследование показало, что налетчики действовали быстро, решительно и со знанием дела. На все про все у них уходило не больше восьми минут. Они разбивали витринное стекло или окно, проникали в помещение, взрывали сейф, забирали деньги и исчезали. Собственно, характер взрывов – с использованием аммонала и бикфордова шнура – нас и насторожил, невольно заставив вспомнить Ботоева. Все было, как под копирку. Только целью преступников были не предприятия, а сберегательные кассы. И взрывы производили прямо в помещении, не проявляя при этом беспечности в виде  оставленных отпечатков пальцев.

Кто-то даже мрачно шутил, что, наверное, Казбек взял в колонии увольнительную, приехал во Владикавказ, пошустрил и вернулся обратно досиживать свой срок. Мы все же проверили, где в тот момент находится Ботоев. Вдруг он опять попытался сбежать, и на этот раз ему это удалось? Ответ на наш запрос, полученный из колонии, эту вероятность исключил полностью: Ботоев исправно отбывал наказание по месту «приписки». Но кто же тогда действовал так похоже?

Ограбления сберкасс происходили одно за другим с небольшими интервалами. Это нервировало высшее руководство республики. Из четырех касс преступники вытянули около тридцати тысяч рублей, что по тем временам было внушительной цифрой. Это позже обычным сберкассам, разбросанным по микрорайонам, запретили оставлять на ночь крупные суммы денег. Но сейчас главное было не в деньгах, а в том, что обществу преступным миром вновь был брошен вызов, на который надо было адекватно отвечать.

Невольные аналогии совершенных преступлений с методами Ботоева, которые мы высказывали в виде шутки от отсутствия других перспективных версий, как ни странно, и это выяснилось позже, были не так уж и далеки от истины. Но никто не мог предположить, что связующая нить между высказывавшимися предположениями и реальностью окажется столь длинной и невероятно закрученной.   

В то время, когда во Владикавказе Ботоев штамповал одно квартирное ограбление за другим и подступался к сейфам, произошло еще одно мелкое по сути, но неординарное преступление, которое было случайно раскрыто только через семь месяцев. Уроженец селения Карман-Синдзикау, 16-летний Жорик Гамаонов, который учился в столице республики в городском профессионально-техническом училище №2, 23 января 1971 года решил устроить себе экскурсию в краеведческий музей. Кому-то со стороны такой порыв мог показаться ярким свидетельством стремления подростка к знаниям. Но у Жорика были на этот счет свои планы.

В музее он был уже в третий раз. Однажды их привели сюда всем училищем на экскурсию. Потом он из любопытства пришел один. Но и сейчас, когда многое уже было знакомо, Жорик, расстегнув куртку и переходя из зала в зал, с интересом всматривался в экспонаты, размещенные внутри витрин. Интерес этот был неподдельный, потому он и пришел сюда, заинтригованный некоторыми из музейных предметов.

Его особое внимание еще в предыдущий приход привлек именной пистолет времен Великой Отечественной войны. Он лежал в темно-коричневой кожаной кобуре, из которой выглядывала блестящая рукоятка. Когда Жорик подошел поближе, то увидел оружие на том же месте, под витринным стеклом, рядом с которым на стенде рассказывалось о подвиге защитников Владикавказа.

Он перешел в следующий зал, где центральное место занимала этнографическая экспозиция «ирон хадзар» и было точно воспроизведено жилье и быт осетинской семьи девятнадцатого века. Гамаонов огляделся. Рядом никого не было. Тогда он ловко взобрался на крышу стилизованного под старину жилища, устроился там поудобнее, затаился и стал ждать.

Прошло менее часа, как пожилая смотрительница, вечно пребывавшая в полудреме, приступила к обходу музейных залов. Жорик слышал ее неспешные шаги, когда она проходила под ним, но не боялся, потому как знал, что его увидеть невозможно. Потом шагов стало больше. Это уходили с работы сотрудники музея.

После того, как все стихло, Гамаонов подождал для верности еще полчаса, и так же ловко выбрался из своего укрытия. Он достал из кармана куртки загодя приготовленную стамеску, вскрыл с ее помощью витрину и ахнул: на месте пистолета в кобуре оказалась только рукоятка. Жорик был страшно разочарован, потому что уже строил величественные планы, представляя, как небрежно покажет именное оружие друзьям, и как те будут ему до смерти завидовать.

Будучи юношей смышленым и хватким, он не потерял присутствия духа. В соседней витрине его взгляд приковали не менее интересные экспонаты – два адмиральских кортика и два дальнобойных офицерских бинокля. Гамаонов долго не раздумывал. Засунув кортики  в карман и повесив бинокли на шею, он подошел к окну, выходившему на проспект, взобрался на подоконник, отогнул стамеской оконные рейки, снял стекло и прыгнул в зимнюю ночь.

На следующий день Жорик Гамаонов пришел в училище не выспавшимся. Зато в его глазах сквозило торжество. На первом же большом перерыве он позвал в туалет своих друзей, учившихся с ним – односельчанина Виталика Каргинова и своего дальнего родственника Алика Кесаонова. Поставил на подоконник портфель, достал из него краденое, увидев которое друзья обомлели. Жорик наслаждался своим триумфом и с барского плеча тут же сделал друзьям царские подарки. Каргинову достался кортик, а Кесаонову – бинокль.

Кортик так понравился Виталику, что тот стал донимать Жорика расспросами, где он раздобыл такую чудесную вещицу. Когда тот не выдержал дружеского натиска и все выложил, мечтателей больших дел стало двое, а в воздухе запахло продолжением подвигов. И они не заставили друг друга долго уговаривать.

В ночь с 27 на 28 марта Гамаонов и Каргинов, прихватив с собой фартовую стамеску, решили добыть оружие в городском профессионально-техническом училище №9, которое располагалось на улице Армянской. Помогая друг другу, они перелезли через забор на крышу административного корпуса, оттуда на чердак и, выставив оконное стекло, проникли в здание. Они без труда нашли военный кабинет, стамеской отогнули металлическую обивку двери, сломали замки в дверях и на ящике, где хранилось оружие. Улов оказался стандартным для кабинетов начальной военной подготовки: два автомата с просверленными стволами и спиленными бойками, две мелкокалиберных винтовки, два пневматических ружья, два противогаза и лопата. Все добытое подростки завернули в находившиеся здесь же байковые одеяла и пустились в обратный путь.

Гамаонов и Каргинов заранее решили, что будут делать в случае успеха задуманной операции. Поэтому они, не раздумывая, перенесли похищенное на пустырь недалеко от поселка Южный и там закопали.

Через несколько дней в совершенное был посвящен еще один их односельчанин, который также учился в ГПТУ-2, – Элик Дзобаев. Он вызвался  участвовать в переброске оружия в Карман-Синдзикау. В начале апреля перед рассветом все трое направились к тайнику. Дзобаев остался охранять подступы к пустырю, чтобы подать сигнал в случае появления постороннего. А Гамаонов и Каргинов откопали спрятанное, разобрали оружие и сложили все в два принесенных с собой чемодана. После этого все трое отправились на автостанцию, и первым же автобусом Дзобаев и Каргинов отбыли в родное село, Гамаонов же остался в городе.

Добычу, которую спрятали в доме у Дзобаева, делили тем же вечером, когда в Карман-Синдзикау подъехал Жорик – главный организатор славных дел. Ему и досталась львиная доля: он взял себе оба автомата, одну винтовку и одно ружье. Один из автоматов пообещал вернуть после того, как заварит отверстие и сделает новый боек на затворе, чтобы из оружия можно было стрелять.

К счастью, техническое восстановление оружия затянулось, а когда Гамаонов все-таки сумел приспособить один автомат для стрельбы, возникла новая проблема: где достать патроны? Пока искали способ сделать это, оружие не успело пойти в дело. Тем не менее, трагедия все же произошла.

Все лето подростки бесцельно слонялись сначала в городе, а потом в селе. Каникулы подходили к концу. Днем 19 августа Гамаонов и Дзобаев стояли около здания сельской амбулатории – излюбленном месте их созерцательного времяпрепровождения.

– Когда же мы испытаем автомат? Пострелять хочется! –  в нетерпении от очевидного кайфа спросил Элик.

– Да, наверное, уже в сентябре, когда мы будем в городе. Я договорился, мне пацан с военного завода поможет самодельные патроны сделать, – объяснил Жорик.

– Во, смотри, Кошт куда-то спешит, – Дзобаев обратил внимание Гамаонова, который с детства косил на один глаз,  на проходившего неподалеку ровесника.

Жорик нагнулся, взял подвернувшийся камешек и бросил его в сторону Коста Боева, которого все и называли Кошт. Тот оглянулся, увидел сверстников, вынужден был развернуться и направиться к ним. Кошт недолюбливал Гамаонова за его высокомерие и частое подтрунивание – к месту или нет. С Дзобаевым, который не донимал его, он чувствовал себя на равных, и ему показалось неуместным проигнорировать его. Боев подошел, поздоровался с Эликом, а от протянутой Жориком руки отмахнулся.

–Ты что, гнида, брезгуешь со мной здоровкаться? – закричал, выпучив глаза из орбит, Гамаонов.

В эту же секунду он замахнулся и выбросил левый кулак в челюсть Боева. Потрясенный сильным ударом, Элик, корчась от боли, присел на корточки. В таком положении он какое-то время еще раскачивался туда-сюда, а потом, как подкошенный, рухнул плашмя на землю и затих. Дзобаев бросился к нему, стал тормошить, но Элик был уже мертв.

– Что ты наделал? – Элик волчком вертелся вокруг тела и упрекал Гамаонова. – Он же не дышит!

Жорик и сам перепугался. Он хотел только в очередной раз проучить Боева, а вышла беда. На шум и крики стали сходиться люди. Вызвали милицию. Гамаонова и Дзобаева арестовали и отвезли в районный центр. Было возбуждено уголовное дело по факту непредумышленного убийства. Однако, в ходе следственных мероприятий выявились еще два совершенных преступления – ограбление музея и кража оружия. Обыск в домах Гамаонова и Дзобаева дал вещественные доказательства, а экспертиза, исследовавшая оставленные в музее и в военном кабинете отпечатки, подтвердила причастность арестованных к этим преступлениям.

26 ноября 1971 года народный суд Дигорского района за совершенные преступления приговорил Гамаонова и Каргинова соответственно к восьми и четырем годам лишения свободы. Дзобаеву дали три года, но условно, с двухгодичным испытательным сроком. Суд также постановил вещественные доказательства по делу: два автомата, две мелкокалиберные винтовки, два пневматических ружья вернуть в ГПТУ №9 г. Владикавказа, а кортик за №1892 и два бинокля – в Северо-Осетинский музей краеведения. Местонахождение еще одного кортика выявлено не было.

Дзобаеву на фоне жестких приговоров Гамаонову и Каргинову, можно сказать, повезло. В отношении же двух последних защита не согласилась с такой мерой наказания, посчитав ее слишком суровой для впервые оступившихся несовершеннолетних подростков. И в высшую судебную инстанцию республики были направлены кассационные жалобы, в которых не ставилась под сомнение правильность квалификации судом преступных действий, но высказывалась просьба учесть и то обстоятельство, что молодые люди чистосердечно признались и раскаялись.

15 декабря судебная коллегия под председательством Г.Р.Анисимова рассмотрела изложенные адвокатами мотивы и вынесла определение.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СО АССР

ОПРЕДЕЛЕНИЕ

…Принимая во внимание, что Гамаонов и Каргинов являются несовершеннолетними, ранее не судимыми, обучались в ГПТУ-2, положительно характеризуются, большую помощь оказали следственным органам в раскрытии совершенных ими же преступлений, в содеянном раскаялись, похищенное оружие возвратили по принадлежности, при наличии таких обстоятельств коллегия считает возможным снизить в отношении Гамаонова и Каргинова меру наказания, избранную судом.

При этом учитывается, что Гамаонову по ст. 106 УК РСФСР правильно определена максимальная мера наказания в три года лишения свободы.

В деле имеется протокол о добровольной выдаче оружия Каргиновым.

На основании изложенного, руководствуясь ст. ст. 332, 339, 342, 351 УК РСФСР, судебная коллегия определила:

Приговор народного суда Дигорского района от 26 ноября 1971 г. изменить. Меру наказания в отношении Гамаонова Жорика Мухарбековича снизить до пяти лет лишения свободы, а в отношении Каргинова Виталия Валерьевича до двух лет лишения свободы с отбыванием наказания в воспитательно-трудовой колонии общего режима. В остальной части приговор оставить без изменений.

Строительное общежитие во Владикавказе, которое располагалось в двух недавно построенных пятиэтажках на проспекте Коста напротив автомагазина, как-то сразу обрело неоднозначную правовую репутацию. Здесь волнами прокатывались мелкие кражи. Причем, как правило, вещи пропадали в комнатах, где проживали женщины. После очередного рейда милиции на время все затихало, а потом возобновлялось вновь. Ничего с этим поделать никто не мог – не выставлять же возле каждой комнаты по милиционеру. Ведь речь шла о  мелочевке, которую проживающие «заимствовали» друг у друга. То колготки у кого-то исчезнут, то кофточка пропадет. Сами добросовестные жильцы с этим свыклись, как с неизбежным злом, присущим таким общежитиям, и боролись с неискоренимой напастью новыми дверными замками и повышенной бдительностью.

В последний по времени милицейский рейд, когда мои товарищи пытались привнести в общежитский быт хотя бы временный порядок, кто-то из проживающих в приватном разговоре посоветовал обратить внимание на трех молодых ребят, занимавших на втором этаже дальнюю комнату.

– Вы лучше поинтересуйтесь, откуда у них возможности так стильно одеваться и жить без проблем, ни в чем себе не отказывая! – сказала, как отрезала, проницательная девушка, работавшая на стройке штукатуром.

И мы присмотрелись. Тем более, что отделение милиции было совсем рядом, и эта троица действительно время от времени попадалась на глаза на улице и невольно привлекала к себе внимание редкой для провинциальной молодежи действительно модной, броской одеждой ярких расцветок и весьма уверенным, что называется на грани фола, поведением на людях. Выяснилось, что они были выходцами из Дигорского района – из селений Дур-Дур и Карман-Синдзикау, примерно одного возраста – им было по 19-20 лет. При этом двое были судимыми. Виталий Каргинов уже отбыл свое, а Жорику Гамаонову, отсидевшему часть срока, оставшуюся заменили условным наказанием с обязательным привлечением к труду.

Именно это обстоятельство и объясняло его «приписку» к строительной сфере. А Виталий и Юрий Гадзалов примкнули из-за жилья, которое предоставлялось рабочим. Все они трудились на строительстве одного из неспешно продвигающихся объектов, где по договоренности с прорабом  могли появляться в режиме полусвободного графика, хотя отметки об их рабочих днях делались регулярно. Такое соглашение было заключено, вероятно, не без выгоды для обеих сторон, оно всех устраивало и перед друзьями-строителями открывало возможности праздного, веселого существования. Они любили приодеться, выпить, часто устраивали вечеринки у себя в общежитии и ходили на сторону, в том числе и в рестораны. Только Гамаонов, как мог, сторонился алкоголя, потому что знал свой организм: после возлияния он в лучшем случае уходил в свой, закрытый от всех виртуальный мир. Но это было полбеды. Нередко реакция на алкоголь принимала активные формы, и тогда он был крайне импульсивным, не способным адекватно реагировать на окружающее и окружающих.

Все эти факты, которые мы установили не без труда, действительно заставляли задуматься, а на какие «шишы» можно так беззаботно жить? Может, родители хорошо зарабатывали или занимали определенное положение в системе торговли? Тогда это многое объяснило бы. Но проверка показала, что это не так. Правда, в сфере торговли работал старший брат Гамаонова, но у того была своя семья, он был еще молод и только начинал карьерное восхождение. Надо было принимать решение о том, чтобы взять этих подозрительных ребят в разработку, что для начала предполагало более пристальное наблюдение за ними.

Однако все наши планы не успели реализоваться, их пришлось корректировать на ходу. И виной тому стал алкогольный срыв Гамаонова, который при таком образе жизни, несмотря на все его сдерживающие усилия, рано или поздно произошел бы.

Продуктовый магазин по улице Зои Космодемьянской, в простонародье именуемый «горбатым», был весьма заурядным торговым заведением с весьма ограниченным, хотя и стабильным ассортиментом. Но поскольку рядом других магазинов, за исключением специализированного «Океана», не было, то в нем шла довольно-таки бойкая торговля.

Ранним вечером Жорик Гамаонов вышел из ресторана «Коралл», где он был вместе с девушкой, с которой познакомился днем на проспекте. На отчаянный шаг, нарушив табу, он пошел с горя. Его друзья, которым кто-то шепнул, что ими интересуются, заподозрили неладное и решили на время уехать к родственникам в Среднюю Азию.

Жорик, которого они уговаривали рвануть вместе с ними, от путешествия отказался. Во-первых, ему, как не отбывшему наказание, нельзя было покидать Владикавказ  и оставлять работу, пусть и формальную, без разрешения. А, во-вторых, и это было самым главным, Гамаонов панически боялся летать. Его арканом нельзя было подтащить к самолету. Едва он слышал гул работающего авиационного мотора, как ему становилось плохо, ноги немели и отказывались шевелиться.

Оставшись, таким образом, один, Жорик загрустил. И попытался развеять грусть, гульнув по-крупному. За столом он решил показать себя и свою щедрость во всей красе. Заказал бутылку шампанского и бутылку коньяка, что в итоге его и сгубило.

В выпивке, которой он опасался почти так же, как и самолетов, Гамаонов был наивным простаком. Заказав благородные напитки, Жорик даже не знал, что прожженные выпивохи да охочие до любого градуса люди на Крайнем Севере смесь коньяка и шампанского называют «северным сиянием». А в этом суровом крае просто так названия никому и ничему не давались – только в результате многолетней практики и личного опыта. При этом, если ты хотел получить в мозгах минимальное «северное сияние», то начинать следовало с шампанского. По полной программе оно получалось, если коньяк запивался шипучим вином.

Пригубив шампанское «за знакомство», Гамаонов перешел на коньяк, пытаясь изгонять летнюю духоту крупными глотками холодного шампанского. Тем не менее, все могло бы и обойтись, если бы Жорик в порыве приподнятого настроения не заказал вторую бутылку коньяка. Тут уже его не спасло и то, что он был мощным молодым человеком, пышущим  здоровьем.

Когда удалого молодца стало заклинивать, его спутница уже сильно жалела, что связалась с ним. Она стала говорить про срочный визит к больным родственникам и, пока незадачливый кавалер очень старался ей что-то возразить, но никак не мог этого сделать, ускользнула из-за стола и благоразумно упорхнула.

Путь Гамаонову, который попытался направиться вслед за дамой, преградил официант, за спиной которого виднелись еще двое его коллег и амбал – ресторанный вышибала.

– Молодой человек, вам надо расплатиться, – спокойно, но твердо сказал официант.

– Чего-чего? – промычал Гамаонов, действительно не поняв, что ему пытаются втолковать.

И только когда официант сделал характерный щелчок двумя пальцами руки, до него дошло, что с него требуют денег. Гамаонов достал из кармана несколько купюр с изображением Ильича и, неловко держа их, умудрился попасть рукой точно в край своего столика.

– Сдачи не надо! – по привычке гордо сказал он.

Оказавшись на улице, Гамаонов не мог сообразить, где он находится и что делает. Он ощущал только необыкновенный «творческий» прилив, полет фантазии, желание что-то сделать. Его несло на «автопилоте». Он машинально засунул руку в карман, но денег там не оказалось. Окинув взглядом окружающий мир, он увидел напротив себя магазин.

Гамаонов не помнил, как он сумел перейти дорогу, как оказался внутри торгового помещения. Он услышал где-то далеко, словно эхо, истошный крик.

– Помогите! На помощь! – кричала кассир магазина. – Ограбили!

Со смятыми деньгами в руках, Гамаонов инстинктивно бросился бежать. Его ноги заплетались, он продвигался, выписывая чуть ли не «восьмерки», но сильное тело каким-то чудом не давало ему упасть и вело его вперед и вперед, подальше от этого привлекавшего ненужное внимание, тревожного крика.

Когда оперативная группа Промышленного РОВД через несколько минут после сигнала о происшествии прибыла в магазин, то кассир, еще не успокоившаяся средних лет женщина, призвала сотрудников милиции к немедленному преследованию грабителя.

– Он побежал вон туда, – показала она в сторону тянувшегося к улице Калоева забора завода газоразрядных приборов.

Погоню возглавил старший группы Вячеслав Морозов, которому помогали несколько коллег. С помощью прохожих, которые указывали, в каком направлении последовал беглец, они быстро оказались с тыльной стороны завода, где располагались деревянные и кирпичные малоэтажные жилые постройки. Здесь визуальный след обрывался. Но у натренированных оперативников нюх был острый, как у хорошей собаки. Они поняли, что преступник затаился где-то на этом пятачке.

Поиск не занял много времени. Налетчика быстро обнаружили в курятнике. Гамаонов сидел там, боясь пошевелиться. Когда увидел перед собой милиционеров, попытался оказать отчаянное, но бессмысленное сопротивление. Раздался характерный щелчок, и в его руке блеснул кнопочный нож. В ответ Морозов наставил на него пистолет.

– Бросай нож! – приказал он.

Гамаонов метнулся к выходу. В завязавшейся короткой схватке приемом самбо его сбили с ног, нож отлетел в сторону, и уже через мгновение Жорику скрутили руки. Правда, он успел одному из сотрудников разорвать погоны и рукав форменной рубашки. Но на фоне обезвреживания буйного преступника это было незначительным уроном.

От Гамаонова, заляпанного куриным пометом, разило спиртным, как из непроветренной комнаты, где разлилась разбитая бутылка водки. Когда несколько часов спустя он немного пришел в себя в КПЗ министерства внутренних дел республики, то не понимал, где находится, и стал стучать кулаками в металлическую дверь.

На следующее утро на допросе он не переставал удивляться и горевать, как его нелепо поймали. «Неужели я это сделал?», – сокрушенно повторял он. Поразительно, что он так ничего и не помнил, кроме того, что сидел с девушкой в ресторане. Но самые удивительные открытия ожидали и его, и нас впереди.

Теперь, когда Гамаонов по собственной глупости оказался арестованным, не надо было придумывать ничего хитроумного, а просто скрупулезно и досконально проверить, чем он на самом деле занимался. У нас зарождались интуитивные предположения, что за строительной ширмой может скрываться что-то серьезное в криминальном отношении. Обыск в комнате подозреваемого, произведенный рано утром, дал на это первый убедительный ответ. В чемодане под кроватью Гамаонова были обнаружены три бикфордова шнура. Это была явная улика, которая неожиданно вывела нас на след взрывателей сейфов в сберкассах. В тот же день Гадзалов и Каргинов были объявлены во всесоюзный розыск. Мы не знали тогда, что хитрый Виталик, аккуратно – комар носа не подточит – заменил себе в паспорте всего одну букву, и тут же превратился из осетина Каргинова то ли в русского, то ли в татарина Карганова, что позволило ему еще какое-то время успешно скрываться от правосудия.

В ходе расследования были найдены и другие факты причастности этой далеко не святой троицы к серии ночных ограблений сберегательных касс. Зафиксированный в одной из сберкасс след от обуви точно совпал с размером и формой туфлей Гамаонова. Кроме того, заведующий складом в Мизуре подтвердил, что к нему дважды приезжали Каргинов и Гамаонов, и уговорили его продать им несколько бикфордовых шнуров, необходимых якобы для хозяйственных нужд. Он уверенно опознал последнего при свидетелях, но сделал это не на очной ставке, а через специальное стекло из соседнего помещения. Старик боялся, что если про его цепкую память узнают, то ему могут и отомстить.

Вскоре был задержан и Гадзалов, а позднее и Каргинов. Арестованные с самого начала не могли дать никаких вразумительных объяснений по поводу их высокого материального достатка. Под грузом улик и в результате умелой профессиональной работы в ходе допросов они быстро стали давать исчерпывающие признательные показания.

Выяснилась схема их действий и распределение ролей. Каргинов и Гадзалов занимались отвлекающим маневром – с интервалом в несколько минут кидали камни в окна сберкасс, расположенных в разных частях города, чтобы сработала сигнализация, после чего спешили на помощь Гамаонову. Тот разбивал окно, влезал в сберкассу, вставлял запал в сейфовый замок и взрывал его. Деньги, находившиеся в сейфе, благополучно исчезали. Действия взрывателя были настолько отработаны, что на всю операцию у него уходило минимум времени. А оперативная группа на единственной дежурной машине физически не успевала среагировать на все срабатывания сигнализации и появлялась на месте преступления уже после того, как преступников и след простыл.

Интересной деталью стало и то, что Гамаонов с сообщниками отрабатывал свое взрывное мастерство в лесном массиве недалеко от родного села, куда они даже притащили списанный из правления колхоза неисправный сейф. В самом Владикавказе к ограблению преступники приступили тоже не сразу, а только после тщательного изучения действий милиции. Они не один раз тренировались, кидая камни в окна сберкасс, после чего сидели в засаде и засекали по часам, через какое время прибудет милиция, и как скоро она появится в следующем месте. Словом, подготовка была проведена основательная.

Но кто научил Гамаонова, выходца из села, которому было всего-то девятнадцать лет, искусству взрывного дела? Ответ на этот вопрос оказался и простым, и, одновременно, достаточно неожиданным. Оказалось, что на пути к своей первой судимости он попал в СИЗО в одну камеру с Казбеком Ботоевым. Жорик, который с детства увлекался химией и пытался проводить собственные взрывные опыты, да так, что однажды разнес туалет в саду собственного дома, и у него оторвало палец на правой руке, слушал откровения сокамерника, как проповедь близкого ему по духу человека, открыв рот и боясь упустить хоть слово. Для него взрыватель сейфов с практическим опытом стал почти кумиром.

«Дурак ты, – втолковывал ему Ботоев. – Зачем работать грубо, когда можно все делать по-умному». И рассказал, как надо взрывать сейфы с подробными инструкциями. А еще Ботоев посетовал, что все-таки зря занимался квартирными кражами. С высоты его нынешнего опыта это было все-таки мелковато. Брать сейфы, по его мнению, было и выгоднее, и гораздо безопаснее, на них он никогда бы не попался.

Слова столь авторитетного специалиста запали в душу новичку, оказавшемуся в тюремной академии. И, выйдя на свободу,  Гамаонов решил применить выученные уроки на практике. Но пошел дальше учителя и усовершенствовал рассказанный ему метод. Привлек товарищей и исключил из орбиты предполагаемого внимания предприятия: а вдруг, на каком-то из них сторож окажется чутким и бдительным!? Так и возник вариант со сберкассами, в котором мы все почувствовали руку Ботоева.

29 января 1974 года народным судом Промышленного района г. Владикавказа Гамаонов Жорик Мухарбекович, 1954 г.р. по ст. ст. 89 ч.III, 98-I ч., 195 ч.1-3, 218 ч. I и II, 196 ч.II УК РСФСР был осужден к 13 годам лишения свободы. Его подельники также получили длительные сроки заключения.

Отсидев более одной трети срока, Гамаонов «за примерное поведение» в 1979 году из зоны строгого режима был переведен в колонию-поселение, которая располагалась в посёлке Орсью Княжпогостского района автономной Республики Коми. Обстоятельства его появления там были весьма любопытными.

Жорик отбывал наказание в исправительной колонии №1, располагавшейся на окраине Владикавказа и именуемой как зэками, так и гражданским населением «лесозаводом». Капитан внутренней службы, начальник оперативно-режимного отдела управления исполнения наказаний Алик Савоев получил информацию, которая встревожила нас всех: Гамаонов готовит побег. Подробности известны не были. Из донесения было ясно только, что он тщательно изучает систему охраны и намерен пустить в ход  свой коронный прием – взрывное устройство.

Основой контрольно-пропускного пункта колонии, как и положено на таком режимном объекте, являлся специальный «карман» на проходной, который никто не мог миновать прежде, чем приблизиться к воротам. С внешней стороны «карман» был оснащен крепкой металлической дверью, а с внутренней – прочной металлической решеткой. Она открывалась только тогда, когда в «кармане» никого не было, а внешняя дверь была заперта. У проходной на вышке возвышался часовой с автоматом.

Необходимо отметить, что в то время Владикавказское училище МВД специализировалось на подготовке офицеров охраны. И поэтому в колонию №1, которая одновременно со своими основными функциями выполняла роль учебного объекта элитного училища, внедрялось все новое и на тот момент передовое, что появлялось во всесоюзной и даже мировой практике. Гамаонов две недели изучал организацию системы охраны колонии и пришел к неутешительному для себя выводу, что обычными методами совершить отсюда побег невозможно.

Такой вывод, однако, его не остановил. Он настойчиво искал способ оказаться на свободе. И придумал оригинальный ход. С помощью заключенных, которые имели доступ к технологическому оборудованию, он изготовил металлический цилиндр, в нижней части которого размещалась взрывчатая смесь, а в верхней, намертво крепившейся резьбой, было просверлено отверстие для  запала.

Пустить в ход грозное оружие Гамаонов планировал следующим образом. Он хотел подбежать к металлической решетке «кармана» и кинуть между прутьев бомбу, которая для этой цели была подогнана до нужных размеров. Взрыв был точно рассчитан на то, чтобы одновременно достигнуть нескольких целей: выбить взрывной волной обе двери проходной, нейтрализовать часового, вызвать панику. В создавшейся неразберихе Жорик намеревался выскочить на улицу, перемахнуть через забор завода «Стеклотара», затем добраться до территории другого завода – «Электроцинк», где уже быстро поймать его было бы сложно, после чего скрыться.

Все это удалось выяснить в результате дальнейшей усиленной агентурной работы. Теперь только одно оставалось тайной: где Гамаонов прячет бомбу? Об этом он никому ни словом так и не обмолвился. Найти иголку в стоге сена было практически невозможно. Обширная территория колонии, в которой содержались более 1000 человек, служила смекалистым заключенным идеальным местом для схрона.  А Жорик был таким – ловким и оборотистым. Десять облав подряд, проведенных как в жилой зоне колонии, так и в производственных помещениях, в ходе которых проверялось каждое укромное место, не выявили, где спрятана  бомба.

Ситуация приобретала угрожающий характер с непредсказуемыми последствиями. Капитан Савоев вынужден был сам вступить в открытый контакт с Гамаоновым, которого он пригласил на беседу.

–  Жорик, мы все о твоих планах знаем, – взял он быка за рога. – Поэтому давай друг друга не обманывать, а решим, как нам правильно поступить.

– Не понимаю, начальник, о чем идет речь? – прикинулся простачком взрыватель-самоучка, рассчитывая при этом прояснить, что администрации на самом деле стало известно.

– Мы знаем, что ты готовишь побег, и знаем о бомбе, – Савоев не стал ходить вокруг да около, в этом просто не было нужды, к тому же и время работало против неспешных методов ведения важного разговора.

– Это только ваши предположения, гражданин начальник, – парировал Гамаонов, – а доказательств этих предположений нет.

– Нам не нужны доказательства, достаточно того, что мы точно об этом знаем и не дадим тебе убежать. Иначе мы с тобой не разговаривали бы. Ты же понимаешь это?

– Ну, допустим. И что из того, что я понимаю?

– А то, что надо уйти от такой ситуации. От той ситуации, которую ты создал и которая не нужна ни тебе, ни нам.

После этих слов Гамаонов взял продолжительную паузу. Он понимал, что сейчас важно воспринять то, что ему скажут, и на основе этого принять то или иное решение.

– Я предлагаю нам договориться, – перешел к решающей части разговора Савоев. – Ты нам показываешь, где спрятал бомбу, а мы тебе облегчим режим.

– Это как вы мне можете облегчить? Я и так не жалуюсь на жизнь, – набивал себе цену Гамаонов.

– Можем и усложнить жизнь, ты же знаешь. Но мы этого не хотим. Мы хотим договориться по-хорошему. Создать тебе перспективу к тому, чтобы ты обдумал свою жизнь и стал все-таки нормальным человеком.

– Перспективу, говорите?

– Да. Хотим пообещать тебе, что если ты отдашь нам бомбу, мы переведем тебя на поселение, – наконец «вынул из рукава» главный козырь Савоев.

Гамаонов возликовал, но виду не подал. Он с самого начала поставил перед собой такую задачу-минимум, потому что хорошо понимал, что колония-поселение  –  это исправительное учреждение с наиболее легким режимом из всех, где отбывают наказание. Там совсем другая жизнь, можно сказать, почти вольница: осужденные содержатся без охраны, хотя и под надзором администрации.

– Это вы так говорите, а как на самом деле обернется, никто не знает, – Гамаонов благоразумно продолжал гнуть линию на получение гарантий.

– Даю тебе слово, что мы подготовим ходатайство в суд и добьемся твоего перевода. Мы редко кому так идем навстречу, – капитан внес в содержательную беседу важный штрих.

– Хорошо, вам я верю, гражданин начальник. Но вы же знаете, что я не могу просто так сдать нычку, – Гамаонов по ходу выторговывал решение не менее значимой для себя проблемы, ведь никто из других осужденных не должен был узнать, что он пошел на сговор с администрацией, тогда бы он пал на низшую ступень иерархии заключенных.

– А ты и не сдавай, – подбодрил Жорика  все понимающий Савоев. – Ты нам скажи место, а мы через несколько дней «случайно» в ходе облавы его обнаружим. И поднимем шум. Тебя тоже вызовем для порядка на допрос. Играй в «несознанку». И все будет, как надо.

Это были предложения, от которых в здравом уме невозможно было отказаться. У Гамаонова остатки здравого смысла были. И он на предложенные условия согласился.

Через несколько дней в колонии №1 был проведен очередной тотальный обыск. Когда он подходил уже к концу, кто-то из проверяющих, взобравшись на чердак одного из нежилых помещений, крикнул: «Нашел!». Там в углу, за стропилами было сделано небольшое углубление, в котором хранился смертоносный цилиндр, прикрытый опилками. Когда сержант спустился по лестнице вниз и положил на землю перед лейтенантом металлический предмет, тот нарочито спросил:

– Доложите, как положено: что вами обнаружено?

– Обнаружен инородный предмет. Что он собой представляет, не могу знать. Считаю, что надо направить на экспертизу, – доложил по всей форме подчиненный.

– Выполняйте! – распорядился офицер.

Так вся колония своими глазами увидела результаты «шмона». Это снимало с Гамаонова любые подозрения. В последующие несколько месяцев было подготовлено и  направлено в суд ходатайство с отчетом о «примерном поведении» Гамаонова Жорика Мухарбековича. Суд принял во внимание просьбу администрации колонии и позволил ему отбывать дальнейший срок в колонии-поселении.

Там, в лесах Коми, Гамаонов вздохнул полной грудью. Для него очень важным было не только резкое послабление режима, а и другие атрибуты вольной жизни. Проживание в специальном общежитии, а не в опостылевшем тюремном бараке, право свободного передвижения в пределах колонии-поселения в часы от подъема до отбоя, возможность носить гражданскую одежду, иметь при себе деньги и ценные вещи, пользоваться ими без ограничения, самостоятельно получать посылки, передачи и бандероли, иметь свидания, когда и с кем захочешь, – все это было гораздо ближе к цивильным условиям.

Со временем он планировал опять-таки за счет «примерного поведения» добиться у начальника колонии-поселения разрешения проживать на арендованной жилой площади на территории колонии-поселения или вне ее пределов. Тогда бы он получил все, что присутствовало в обычной жизни. Обязательная при этом регистрация в спецкомендатуре – до четырех раз в месяц – представлялась пустой, но не обременительной  формальностью.

Пока же он старательно работал. Здесь, в поселке, окруженном таежными лесами, было единственное место для трудоустройства – лесопункт, который являлся заготовительным цехом Княжпогостского завода древесноволокнистых плит. Сохранивший, насколько это было возможно, здоровье и спортивность, Гамаонов поначалу трудился на лесозаготовках. Но ближе к зиме стал подумывать о переходе на менее трудоемкую работу. И ему это удалось. Он устроился на освободившееся место рабочего по снабжению, в обязанности которого входило выполнять все требования заведующего складом по обеспечению бесперебойной деятельности лесопункта.

Так Гамаонов сделал еще один шаг к цели и значительно расширил рамки своей свободы. По характеру выполняемой работы он мог теперь передвигаться без надзора и вне колонии-поселения – в пределах всего Княжпогостского района. Он стал регулярно бывать в райцентре вместе со своим непосредственным начальником, куда они выезжали за горюче-смазочными и другими необходимыми материалами. Позже, когда новичок вошел в курс дела, его стали направлять в поездки по снабженческим вопросам одного.

Воздух свободы, близкой к абсолютной, похоже, опьянил Гамаонова, как некогда одурманил коньяк вперемешку с шампанским в ресторане «Коралл». 16 февраля 1980 года он с утра поехал в райцентр, но к ночи в поселок так и не вернулся.

На следующий день Гамаонова объявили в розыск. Конечно, наиболее вероятной версией его исчезновения был побег. Но нельзя было исключать из числа причин и возможность внутренних разборок, которые в таком специфическом поселении не могли время от времени не проявляться. И если кто-то кого-то хотел «замочить», то, сделав это без свидетелей, практически гарантировал себе неуязвимость: отыскать тело жертвы зимой в таежных краях было невозможно.

Может, так произошло и с Гамаоновым!? Однако «разбор полетов», проведенный администрацией колонии-поселения по горячим следам, результатов в этом направлении не дал. Достоверно было установлено, что причин убивать Гамаонова ни у кого не было. В таком случае, рабочей оставалась только одна версия.

Узкоколейные железные дороги, принадлежащие учреждениям пенитенциарной системы – «реликт», существовавший в СССР со времён существования печально известного ГУЛАГа. В глухих местах, особенно в зимнее время года, они служили единственным устойчивым транспортным звеном, благодаря которому можно было передвигаться сквозь участки непроходимой тайги. Но основным назначением всех узкоколейных железных дорог, действовавших в исправительных учреждениях, была вывозка древесины.

В то утро Гамаонов доехал на дрезине до райцентра, но на заводе, куда он направлялся, не появился. У него давно созрел план – порвать  раз и навсегда с трудной таежной жизнью. Он зашел к знакомому, взял небольшой рюкзачок, который приобрел здесь, в городке, загодя и постепенно наполнял всем необходимым в дороге. Среди содержимого рюкзака был и паспорт – довольно средне сработанная поделка местных умельцев, без которой, однако, оставалось бы только одно – идти через тайгу пешком. А это – верная погибель.

В этот же день к вечеру Гамаонов был уже в Сыктывкаре, а еще через несколько дней – в Москве. Он рассчитывал, что со своим паспортом сможет продержаться какое-то время, а потом сделает себе новый, к которому комар носа не подточит. Из столицы Жорик убыл на берега Дона, в маленький уютный городок с чарующе поэтическим названием Белая Калитва. Здесь жил его товарищ по несчастью, который освободился около года назад и который, когда они отбывали срок на Севере, клялся и божился, что в случае чего поможет. И вот такой момент теперь наступил.

Товарищ по зоне сдержал обещание. Накормил, приодел, снабдил пистолетом системы «Браунинг», деньгами, правда, небольшими, дал возможность отдохнуть и прийти в себя. Он предложил Гамаонову даже остаться здесь, в Белой Калитве, чтобы вместе делать дела. Но Жорика такая перспектива устраивала не полностью. Он рвался во Владикавказ, где все ему было близко и знакомо, в родное село, где были его родные.

Добравшись до автовокзала, Жорик не стал задерживаться в городе. Он дождался рейса на Карман-Синдзикау и гордо вошел в заполненный почти полностью автобус. Правда,  родной воздух настолько вскружил голову Гамаонову, что с ним произошел казус: во время прохода по салону автобуса к задним местам у него из кармана выпал пистолет. Это видели пассажиры, но никто не только не осмелился обратить на это внимание, но и сообщить впоследствии в милицию.

Несколько дней Гамаонов, который уже значился в розыске и о побеге которого были извещены все участковые в Северной Осетии, открыто жил в родном селе. И опять же никто не заявил об этом в органы. Многие, хотя и понимали, что в столь быстром возвращении односельчанина что-то не так, предпочитали придерживаться принципа «моя хата – с краю, ничего не знаю». Практика показала, что такая позиция нередко приводила к плачевным результатам – к новым преступлениям, которых можно было бы избежать.

Старший сержант Маирбек Дулаев пришел в милицию сравнительно недавно. Но за три года работы во Владикавказе в отделе вневедомственной охраны при Советском РОВД зарекомендовал себя исключительно ответственным сотрудником, для которого чувство профессионального долга – отнюдь не пустой звук.

Заступая на дежурство в ночь с 21 на 22 июня 1980 года, Маирбек, с детства любивший читать книги о подвигах, подумал, что на рассвете исполнится тридцать девять лет с начала нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Но он не мог знать, что мистическим переплетением дат и судеб ему именно в этот момент было уготовано серьезнейшее испытание, которое станет настоящей проверкой на профессиональную и гражданскую состоятельность.

Примерно в половине третьего ночи сработала сигнализация в сберегательной кассе №35 по улице Калинина, 9.  Оперативная группа во главе с Дулаевым, в которую входили также милиционер, милиционер-водитель и электрик, выехала на место происшествия.

Когда они вышли из служебного «УАЗика», Маирбек направился к входной двери, чтобы осмотреть замки. Дверь оказалась запертой, следов воздействия на замки видно не было. Тогда он стал огибать здание и, обойдя его, оказался с тыльной стороны в очень узком проходе, в котором два человека едва ли могли разминуться. Приблизившись к ближайшему окну, Дулаев обратил внимание на то, что защищавшая его металлическая решетка спилена. А еще через мгновение он увидел вылезающего из окна человека.

- Стой, буду стрелять! – крикнул Дулаев.

В тот же момент он услышал звуки выстрелов и сильный толчок в грудь. Бронежилетов тогда не было, ими стали оснащать позже. Старший сержант сделал два шага назад и упал, но не потерял сознания и присутствия духа. Неизвестный с пистолетом в руке попытался перепрыгнуть через лежащего милиционера  и убежать, но Дулаев тоже начал стрелять. Он ранил нападавшего в руку и ногу. Когда они оказались рядом, завязалась короткая схватка, в ходе которой каждый старался выхватить у другого пистолет. Дулаев изловчился и из последних сил нанес удар ногой, после чего преступник взвыл и прекратил активное сопротивление. Теперь в тесном проеме лежали двое, но к ним уже бежали другие члены оперативной группы.

Дулаева на «УАЗике» повезли в клиническую больницу скорой помощи, а через несколько минут подъехавшая на место происшествия другая группа милиции туда же доставила преступника.

Маирбека сразу же прооперировали. У него были пробиты легкие, диафрагма и обе ноги. Легкие и диафрагму зашили, ранения в ногу оказались полегче: кость не была задета.

В это же время в другой операционной врачи колдовали над преступником. Дулаев ранил его в руку и в ногу, причем второе ранение и спасло самого милиционера: пуля пробила коленную чашечку нападавшего, что и не позволило ему передвигаться. После осмотра ран врачи пришли к заключению, что ногу придется ампутировать.

– Позвоните брату, – простонал раненый преступник и продиктовал номер домашнего телефона.

Через пятнадцать минут Юрий Гамаонов, ответственный работник престижной в то время торговой организации – Росбакалеи республики, прибыл в больницу и вместе с врачами решал судьбу младшего брата. Несмотря на повторно вынесенный вердикт, он не согласился на ампутацию, уговорив подождать сутки. И тут же уехал на междугороднюю телефонную станцию, чтобы связаться с известным в Ростове-на-Дону хирургом, с который был знаком. Тот пообещал приехать. И это спасло Жорику ногу.

Выяснение обстоятельств произошедшего было не очень сложным. Все факты, как говорится, были налицо. В помещении сберкассы были обнаружены ножовка по металлу, сварочный аппарат, взрывчатое вещество – аммонал, взрывной шнур марки «ДША», детонатор «ЭД-8Э». Словом, сбежавший из колонии-поселения и объявившийся в родных пенатах Жорик Гамаонов оснастился инвентарем основательно и уже в одиночку взялся за старое.

Однако он, видимо, подрастерял былой навык. Решетку-то распилил филигранно, и окно выдавил так, что датчики сигнализации не были задеты. А вот с взрывом немного не рассчитал. Нет-нет, он все сделал по науке, и сейфовый замок в результате взрыва поддался, и ничего больше вокруг не пострадало. Только помещение было небольшим, а сейф оказался расположенным вблизи окон. Это после произведенного взрыва и привело к тому, что датчик от окна отскочил, и сработала сигнализация.

Хорошо, что оперативная группа прибыла на место с максимально возможной скоростью. Еще бы минута-другая – и дело могло завершиться гораздо большей бедой, нежели даже та, что произошла.

В сейфе, который вскрыл Гамаонов, помимо денег лежал положенный по штату каждой сберкассе пистолет «ТТ» и обойма с восемью патронами от него. Обойма оказалась в первом отсеке сейфа, и ее грабитель успел забрать и положить в карман, а вот пистолет – вместе с деньгами – кто-то педантично оставил во внутреннем. Чтобы добраться до главного, Гамаонову предстояло произвести еще один, совсем небольшой взрыв. Но осуществить его он не успел: услышав шум подъехавшей машины и голоса людей, он полез через окно обратно.

Если бы Гамаонову удалось овладеть приписанным к сберкассе оружием, то Дулаеву пришлось бы совсем туго. Потому что из «Браунинга» преступник выпустил все пять патронов, которые у него были в наличии: четыре в милиционера и один – в выглянувшего из-за угла электрика Сухиева, ранив того в руку, правда, легко – пуля прошла по касательной.

Благодаря успешной операции, которую провел медицинский светила из Ростова-на-Дону, Гамаонов, находясь в больничной палате под усиленной охраной, постепенно пошел на поправку. Через некоторое время врачи разрешили перевести его в медсанчасть СИЗО МВД Северной Осетии. Следствие продолжалось по юридическим меркам недолго, и уже в конце сентября дело было передано в суд.

Процесс, проходивший в течение полутора недель в Верховном суде Северо-Осетинской АССР под председательством Л.В.Овчинниковой, завершился 9 октября вынесением приговора. Гамаонов Жорик Мухарбекович с учетом неотбытого наказания был приговорен к 15 годам лишения свободы с отбыванием первых пяти лет в виде заключения в тюрьме и последующих десяти лет – в исправительно-трудовой колонии строгого режима.

Судом было также решено взыскать с осужденного 525 рублей в счет причиненного сберкассе ущерба, а сварочный аппарат, обнаруженный на месте преступления, сдать в научно-технический отдел МВД СО АССР. Получившему тяжкие ранения Дулаеву суд постановил вернуть вещественные доказательства – окровавленную одежду. Других компенсаций ему не предусматривалось.

Но, конечно, родное министерство не оставило без должного внимания своего сотрудника. После выписки из больницы Дулаева подлечили в ведомственной медсанчасти, а затем отправили на реабилитацию в санаторий, помогли материально. Он продвинулся и по служебной лестнице, получив звание младшего лейтенанта и поступив на юридический факультет Северо-Осетинского госуниверситета. А вскоре по поручению Верховного Совета СССР и Советского правительства председатель Совета министров Северо-Осетинской АССР Михаил Басиев в торжественной обстановке вручил Маирбеку Дулаеву за проявленное мужество и героизм орден Красной Звезды. О поступке отважного милиционера написали республиканские газеты – «Социалистическая Осетия», «Растдзинад» и «Молодой коммунист».

На день милиции новоиспеченный младший лейтенант был приглашен в Москву. Накануне традиционного концерта в ЦК ВЛКСМ прошел официальный прием, на котором Дулаеву и другим отличившимся по всей стране молодым милиционерам вручили Почетный знак Ленинского комсомола «Воинская доблесть».

На самом концерте, который по традиции состоялся 10 ноября в концертном зале «Россия», орденоносцам предоставили почетные места в середине партера. Рядом с ними сидели министр внутренних дел СССР Николай Щелоков и его первый заместитель, брежневский зять Юрий Чурбанов, который ровно через год, в конце октября 1981-го, будет направлен во Владикавказ для «подавления народного бунта и восстановления порядка».

После оглашения приговора до его вхождения в законную силу Гамаонов продолжал оставаться в СИЗО МВД СО АССР. В распоряжении адвокатов и осужденного было семь суток, чтобы обжаловать и опротестовать приговор в Верховном суде РСФСР. И они этим правом воспользовались. Но первым протест на решение суда внес исполняющий обязанности прокурора республики А.Бадтиев.

В судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР

КАССАЦИОННЫЙ ПРОТЕСТ

Приговором Верховного суда Северо-Осетинской АССР от 9 октября 1980 года осужден ГАМАОНОВ Жорик Мухарбекович, 12 сентября 1954 года рождения, уроженец сел. Карман-Синдзикау Дигорского района Северо-Осетинской АССР, осетин, беспартийный с 9 классным образованием, холостой, невоеннообязанный, судимый 26.11.1971 к 5 годам лишения свободы, 29.01.1974 к 13 годам лишения свободы, отбывавший наказание в колонии-поселении п. Орсью Княжпогостского района Коми АССР, по совокупности ст. ст. 188 ч.I, 218 ч.I, 98 ч.I, 218-I ч.II, 15, 89 ч.III, 15, 102 п.п. «е», «з» и 191-2 УК РСФСР к 14 годам лишения свободы. На основании ст.41 УК РСФСР присоединено частично в виде 1 года лишения свободы неотбытое наказание, и Гамаонов Ж.М. приговорен к окончательной мере наказания к 15 годам лишения свободы с отбыванием первых пяти лет в тюрьме и последующих десяти лет в ИТК строгого режима без ссылки. Этот приговор подлежит отмене за мягкостью меры наказания по следующим основаниям…

Гамаонов виновным признал себя частично, т. е. в совершении побега из колонии-поселения, незаконном приобретении, изготовлении, хранении и ношении оружия, взрывчатых веществ, патронов, в хищении патронов, в умышленном уничтожении и повреждении государственного имущества признает полностью, а в покушениях на кражу и умышленное убийство потерпевших признает частично, поскольку из кассы намерен был украсть 1000 рублей и пистолет, убивать Дулаева и Сухиева не хотел, стрелял в них, чтобы вывести из строя.

Однако вина Гамаонова в совершенных преступлениях полностью доказана материалами дела, т. е. в покушении на умышленное убийство потерпевших Дулаева и Сухиева самими действиями Гамаонова, который произвел пять выстрелов из пистолета «Браунинг» в упор на близком расстоянии: четыре в Дулаева в область груди и ягодицы, один – в Сухиева, причинив им тяжкие и легкие телесные повреждения.

Гамаонов, будучи ранен, продолжал стрелять и пытался вырвать из рук раненого Дулаева в лежачем положении пистолет системы «Макаров», пытаясь довести свой умысел до конца, т. к. у него кончились патроны.

Таким образом, Гамаонов желал наступления их смерти, чего и сам не отрицает своими показаниями, т.к. пытался вывести из строя Дулаева и Сухиева и скрыться с места преступления.

…Из материалов дела видно, что Гамаонов совершил семь преступлений, из них четыре тяжких, и, будучи ранее дважды судим, на путь исправления не вставал, а вновь совершал тяжкие преступления. В содеянном в судебном заседании не раскаялся, от последнего слова отказался и заявил, что если бы сейчас оказался в такой же ситуации, повторил бы то же самое и, имея десять патронов, все бы их израсходовал.

При наличии таких данных действия Гамаонова судом квалифицированы правильно, а мера наказания является чрезмерно мягкой и не соответствующей содеянному, общественной опасности этих видов преступлений и данных, характеризующих его личность.

В силу изложенного и руководствуясь ст. 325 УПК РСФСР,

ПРОШУ:

Приговор Верховного суда Северо-Осетинской АССР в отношении Гамаонова Жорика Мухарбековича за мягкостью меры наказания отменить и дело направить на новое судебное рассмотрение в ином составе судей.

Этот протест ясно показал намерение обвинения – добиваться более сурового наказания, каковой могла быть смертная казнь. При таких обстоятельствах обвиняемой стороне оставалось рассчитывать на столь же энергичные действия. Гамаонов в собственноручно написанном тексте попытался объяснить мотивы своего поведения и продемонстрировать раскаяние.

В судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР

КАССАЦИОННАЯ ЖАЛОБА

9 октября 1980 года Верховным судом СО АССР я осужден к 15 годам лишения свободы с отбыванием первых пяти лет в тюрьме.

Я как на следствии, так и в суде признал себя виновным по всем статьям за исключением двух. Я действительно не имел намерения умышленного убийства, а преследовал цель причинения телесных повреждений и, тем самым, хотел избежать задержания. Я был полностью убежден, что Дулаев и Сухиев – работники милиции, и не хотел быть ими задержан.

Очень долго я не мог осознать, что совершил тяжкое преступление. Находясь в эти последние дни в следственном изоляторе, я много думал и взвесил свой пройденный путь жизни. Я не сразу встал на преступный путь, и нужно было понять, что мне трудно было с него сойти. Я понял, что так или иначе нужно покончить с преступным миром и возвратить себя к нормальной жизни.

В протесте прокурора ставится вопрос отмены приговора за мягкостью, т.е. о необходимости применения ко мне расстрела. В 17 лет, начиная с 1971 года, я оказался в местах лишения свободы, вот уже девять самых интересных лет жизни я нахожусь в тех условиях, которые сразу себе трудно представить. И вот мне снова определено 15 лет и 5 лет из них в тюрьме. Вынести такое наказание очень трудно и даже хуже мгновенной смерти.

Я думаю, что определенное мне судом возмездие больше чем достаточно. Отбыв это наказание, мне будет больше сорока лет. Это не тот возраст, при котором нельзя было бы понять, что такое преступление, и к чему оно приводит.

В содеянном мною я раскаиваюсь и прошу смягчить наказание, если это возможно.

В свою очередь жалобу написал и адвокат обвиненного Юрий Галуза, который, в отличие от своего подзащитного, попытался разбить доводы прокурора сугубо юридической аргументацией. При этом главная линия защиты, состоявшая в том, что в действиях Гамаонова не было умысла лишить кого-либо жизни, были выражена четко и последовательно.

В судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР

КАССАЦИОННАЯ ЖАЛОБА

… С достаточной точностью в судебном заседании было установлено, что Гамаонов производил выстрелы в Сухиева и Дулаева, считая их работниками милиции. Это обстоятельство отражено и в самом приговоре.

Он пояснил, что видел работника милиции в форме, а с ним в гражданской одежде и считал, что в гражданской одежде – также работник милиции и не думал, что может быть в оперативной машине электрик.

Гамаонов в судебном заседании пояснил, и это отражено в приговоре частично, что в Сухиева стрелял прицельно в руку, не имея умысла на убийство, цель преследовал вывести из строя, но не лишить жизни.

Это обстоятельство объективно подтверждается наличием возможности на довольно близком расстоянии убить, но этого не сделано. У Сухиева телесные повреждения именно в той области, куда был направлен прицел. Телесные повреждения являются легкими.

По эпизоду с Дулаевым при наличии умысла на убийство и наступлении даже смерти не требуется квалификация по совокупности статей 102 и 191-2 УК РСФСР.

Гамаонов в суде пояснил, что преследовал цель вывести из строя, чтобы не быть задержанным. Это могло быть достигнуто посредством ранения. Умышленного убийства не преследовал.

Поскольку Гамаонов преследовал цель причинения любых телесных повреждений, а причинены они Дулаеву тяжкие, то действия Гамаонова по ст. 191-2 УК РСФСР не могут быть квалифицированы. Квалифицировать их следует по умыслу и последствиям, а это означает, что по  ч.I ст. 108 УК  РСФСР.

Возражая против протеста, следует отметить, что в нем указано на то, что Гамаонов, будучи ранен, продолжал стрелять и пытался вырвать из рук Дулаева в лежачем положении пистолет «Макарова», пытаясь довести свой умысел до конца, т.к. кончились патроны. Из материалов дела это не усматривается.

Указано также на то, что Гамаонов отказался от последнего слова и заявил, что если бы он сейчас оказался в такой ситуации, повторил бы то же самое и, имея 10 патронов, все бы израсходовал. Следует отметить, что Гамаонов не отказался от последнего слова и не говорил о вышеизложенном.

Из протеста явствует, что мера наказания является мягкой потому, что Гамаонов не раскаялся. Однако, это обстоятельство к отягчающим не относится.

На основании изложенного, ст. 350 УПК РСФСР,

ПРОШУ:

Приговор Верховного суда СО АССР от 9 октября в отношении Гамаонова изменить и переквалифицировать, снизив меру наказания. Протест прокурора СО АССР оставить без удовлетворения.

24 ноября 1980 года судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР под председательством Р.М.Смакова рассмотрела дело по кассационному протесту прокурора и кассационным жалобам адвоката и осужденного на приговор Верховного суда Северо-Осетинской АССР от 9 октября 1980 года, и приняла ожидаемое соломоново решение. «Проверив материалы дела, доводы кассационного протеста и кассационных жалоб, судебная коллегия приговор суда находит правильным», – было сказано в постановлении.

Это был окончательный вердикт, который обжалованию уже не подлежал. Однако Гамаонов, сидя все это время в СИЗО в ожидании решения высшей судебной инстанции, не терял времени даром. После многих лет на зоне он чувствовал себя в следственном изоляторе уверенно. Но как бы ни были привычны нравы, царящие за тюремными стенами, они ему опостылели. К вольной жизни вкус он не только не потерял, а более того, превратил это в навязчивую мечту, которая должна непременно, невзирая ни на что, быстро осуществиться.

В камере было восемь человек, что с точки зрения количества считалось не привилегированным, но и не худшим вариантом. За месяцы пребывания там Гамаонов сблизился с Артуром Крикуновым, который, хотя и был почти вдвое старше, строил отношения с молодыми без утомляющего гонора и дешевого понта. Разговорчивый и добродушный, Крикунов, которого все называли Арти, невольно притягивал к себе окружающих и заражал оптимизмом, необходимым за решеткой, как глоток свежего воздуха. Сам он сидел за неудачную попытку кражи. Впрочем, как прожженный карманник, один из самых опытных «щипачей» в республике, с самого начала категорически отрицал свою причастность к случаю в ЦУМе.

«За мной две ходки, но за последние двадцать лет ни разу за кражу не сидел. Неужели я – фраер, чтобы лезть на рожон в таком опасном месте!?», – твердил он оперативникам, следователю и сокамерникам. Но все получилось именно так, в чем не хотел признаваться Арти, и о чем он по секрету говорил только Жорику.

Он действительно не устоял перед соблазном, когда в ЦУМ завезли дефицит. В кассу мгновенно образовалась внушительная очередь, а в торговом зале началась людская суета, близкая к ажиотажу. Столь благоприятная обстановка побудила его, короля рыночной толчеи и базарных рядов, пренебречь им самим установленным правилом – не работать в замкнутом пространстве. Даже трамваи и автобусы, где потрошили карманы и сумки простодушных граждан владикавказские «щипачи», Арти полностью игнорировал. «Мелкота», – пренебрежительно говорил он про таких карманников.

Крикунов работал разломленным пополам лезвием, как умелый хирург скальпелем. Он мог, разговаривая с человеком, стянуть у того кошелек из сумки так, что собеседник даже ухом бы не повел. На центральном рынке торговцы его знали, и те, кто был с ним в приятельских отношениях, изредка просили показать этот фокус. Арти почти всегда отнекивался. Но в удачный период, когда ему накануне удавался крупный улов, и вследствие этого настроение принимало лирический лад, он мог позволить себе позабавить избранную публику.

По его словам, в ЦУМе ему просто не повезло. Сначала в том, что он там оказался. Затем в том, что он ввязался в процесс. И, наконец, что недоглядел в очереди, в которую он вклинился, за своей спиной возбужденного мужчину. Такие всегда могут все испортить, и Арти по возможности сторонился столь сомнительных встреч. Но здесь добыча, казалось, сама плыла ему в руки. Женщина, к которой он пристроился, не шелохнулась, когда деньги из ее сумочки перекочевали к Крикунову. Напротив, она смотрела только вперед и в нетерпении  пыталась локтями продвинуть очередь к кассе еще на несколько сантиметров.

Арти уже отошел от людского потока метров на семь, как почувствовал, что его схватили сзади за пиджак. Развернувшись, он увидел того самого мужчину из очереди, который ему не понравился, и которым он пренебрег. Тот стал валить его на пол, звать на помощь людей и милицию. Хорошо, что он всегда тотчас после завершения операции выбрасывал лезвие, и этой улики у него не могло быть по определению. Многолетний опыт и сохранившаяся реакция помогли ему избавиться и от более опасной ноши. Крикунов сумел-таки, когда на него навалились и пытались скрутить, вытолкнуть кошелек из кармана на пол. От ареста это его не спасло, но поле для маневра давало неплохое.

  Гамаонов сочувствовал своему новому корешу, советовал ему не отчаиваться. А Артур и впрямь не унывал. Вскоре он сообщил, что адвокат ведет переговоры с потерпевшей, чтобы та отказалась от своих первоначальных показаний или, в крайнем случае, отрицала, что он какое-то время находился в очереди. Взаимопонимание, вроде бы, было найдено, и теперь Артур и вовсе мог «соскочить» подчистую.

Жорик и радовался за сокамерника, и втайне завидовал его верткости и везению. В череде тюремных дней он тоже рассказал ему о себе, сетуя на судьбу-злодейку. Когда Крикунов сообщил подробности своей жизни на воле, поделившись тем, что давно разведен и живет один. Гамаонов рассказал ему о своих близких, в том числе и о старшей сестре Лизе, которую Жорик с детства боготворил.

Лиза работала во Владикавказе учительницей, была замужем и жила вместе с мужем и двумя детьми в собственном доме в районе мединститута. Гамаонов так доверился Крикунову, что рассказал ему даже, что оставил у сестры в укромном месте несколько бикфордовых шнуров и взрывчатые вещества, которые он рассчитывал использовать в следующих ограблениях.

Адвокат Крикунова сработал великолепно, договорившись и с потерпевшим, и со следователями. Эта весть была встречена с радостным возбуждением.  Перед долгожданным освобождением Крикунова новые друзья договорились, что, если оба окажутся на свободе, то при необходимости помогут друг другу. Такое предположение, о котором инициативно заговорил Жорик, Арти очень удивило. Он знал, что от приговора тому не уйти,  но не подал виду – не ему решать, что имеет реальную перспективу, а что несбыточно. Его дело – безукоризненно сыграть отведенную ему роль, что Арти делал весьма одаренно.

В свои сорок восемь лет Артур Крикунов был уже опытным игроком на сложном жизненном поле. Он давно тайно оказывал небескорыстные, но неоценимые услуги милиции, являясь глубоко законспирированным агентом, лучшим во всей осетинской милиции, о котором знали только министр внутренних дел Северной Осетии, его заместитель по оперативной работе и руководство уголовного розыска республики. В условиях Советского Союза и строгой партийной системы это означало, что его не знает никто, потому что утечка служебной информации на таком уровне в то время была исключена.

После освобождения Крикунова Гамаонов загрустил, и встретил весть из Москвы о собственной судьбе с напускным безразличием. Как ни успокаивал его адвокат, он все эти дни и недели не мог отогнать от себя предательскую мысль: а вдруг прокурорский протест удовлетворят, и другой состав суда вынесет ему «вышку»!? В остальном же ему было безразлично – пятнадцать лет ему оставят или снизят до двенадцати. Все равно это было много. Нестерпимо много. Он был предельно искренен, когда писал в своей жалобе, что такое наказание «даже хуже мгновенной смерти», и, ожидая отправки по этапу, не хотел мириться с этим.

Когда Жорик был еще мальчиком, то уже слыл большим озорником. С детства он был помешан не только на взрывчатке, но и на оружии. В тринадцать лет он смастерил что-то наподобие пистолета с железными шариками и прострелил себе ногу, чем привел в ужас отца и в предынфарктное состояние свою мать. Потом он увлекся и кнопочными ножами. Но это осталось в юности. А теперь, став взрослым человеком, прошедшим огонь и воду, он не ощущал себя полноценным, если у него не было при себе настоящего пистолета или взрывчатки.

Тревогу в СИЗО подняли после утренней прогулки. Первым заметил беглеца часовой, который нес вахту на вышке без оружия.  В то время кто-то решил, что этот пост должен выполнять только наблюдательные функции, а в самом крайнем случае, которого, по идее не должно было быть, по первому сигналу на помощь придут другие сотрудники СИЗО. Однако реальность в который раз опровергла схоластические, лишенные жизненного стержня  расчеты.

Гамаонов, выходя с группой заключенных на прогулку, заметил, что решетчатая дверь в сторону других прогулочных двориков не заперта. Одна халатность порождает другую. А поскольку контролер был один вместо положенных по инструкции двух (в 70-80-е годы на столь малопрестижную работу было трудно завлечь людей), то несколько человек, шедших в хвосте, на какое-то время оказались без присмотра. Воспользовавшись этим, Гамаонов моментально нырнул в незапертую дверь, которая на шаг приближала его к долгожданной свободе.

Он не собирался думать о последствиях, о том, что ему могут добавить срок. Жорик отчаянно не хотел лучшую часть своей жизни провести впустую. И ухватился за первый подвернувшийся шанс.

Гамаонов действовал стремительно, автоматически принимая каждое следующее решение. Оказавшись во внутреннем дворе, он, как по лестнице, полез по решетчатому окну вверх. Над окном (еще одна халатность!) в стене остались две скобы от старых кабелей. Благодаря этому он поднялся еще выше. Теперь на его пути оставался только противопобеговый козырек с четырьмя нитями колючей проволоки. По инструкции они должны были быть подпиленными, чтобы не могли выдержать вес человека. Но и этого сделано не было! Так беглец оказался на тюремной крыше.

На крыше от максимального напряжения сил Гамаонов, у которого последствия ранения еще давали о себе знать, стал заметно прихрамывать. Инстинкт воспоминаний о страшной ране в ноге на мгновение заставил его притормозить. Но он усилием воли отогнал от себя клочья страха и, зажмурив глаза, решительно прыгнул вниз.

В тот день везение, вскормленное безответственным отношением к своим служебным обязанностям сотрудников тюрьмы, было на стороне Гамаонова. Он не только беспрепятственно проделал весь путь из камеры на примыкавшую к тюрьме улицу Таутиева, но и умудрился, несмотря на прыжок с крыши, сохранить свои ноги целыми. Когда он после прыжка понял, что в состоянии передвигаться дальше, то помчался вперед, что было сил. Жорик слышал за спиной отчаянные крики и шум, но не оглядывался.

Он пробежал один квартал по улице Ардонской, затем завернул на проспект Коста, пробежал еще, нырнул в подъезд пятиэтажного дома и позвонил в первую попавшуюся квартиру. В прихожей послышались шаги, и пока кто-то из хозяев шел открывать дверь, Гамаонов молился только об одном – чтобы по идиотской случайности в избранной им квартире не жил работник милиции. Но в этот день осечек у него не было: если везет, так во всем!

– Извините, я попал в неприятную историю, не могли бы вы поймать мне такси, – обратился он к дородной женщине, которая открыла дверь и оценивающе смотрела на незнакомца, одетого в спортивный костюм.

– А что, собственно, случилось? Почему бы вам самим не остановить такси? – поинтересовалась, едва скрывая любопытство, заинтригованная женщина.

– Вы знаете, я был на пробежке, подвернул ногу, и мне надо срочно вернуться домой. Мне в спортивном костюме могут не остановить, а вам остановят, – исчерпывающе пояснил он, вытаскивая из заднего кармана спортивных брюк аккуратно сложенную вдвое пятирублевку, которую всегда держал при себе.

Увидев деньги и откликаясь на просящий взгляд, женщина согласилась помочь. Они остановили первую же проезжавшую мимо машину, которой оказался потрепанный «Жигуль». Наглость Гамаонова не знала границ: направляясь в заранее подготовленное место, он попросил водителя ехать туда мимо тюрьмы. Глядя из окна автомобиля на свой совсем недавний и такой ненавистный дом, кожей ощущая царившее в эти минуты в СИЗО возбуждение, близкое к панике, видя перед собой перекошенное от злости лицо начальника, которому грозит, в лучшем случае – строгий выговор, а то и увольнение, он получал от этого неизмеримое, почти животное удовольствие.

Только теперь, после состоявшегося побега, нам стали ясными загадочные слова Жорика и его тайный замысел, которым он благоразумно ни с кем не делился. Побег был совершен настолько просто, насколько внезапно и эффективно.

Шум поднялся невероятно большой. Надо было умудриться столь чувствительным способом испортить приближающийся новый год. Министру посыпались звонки из Москвы и из родного обкома. Тот, в свою очередь, тут же вызвал на ковер начальника тюрьмы и «пропесочил» так, что подполковник сам готов был бросить все и посвятить всю оставшуюся жизнь розыску сбежавшего преступника. В случае, если беглеца в ближайшее время не поймали бы, ему грозили самые суровые санкции, вплоть до увольнения из органов милиции. При удачном стечении обстоятельств начальник мог отделаться грозным приказом и предупреждением о неполном служебном соответствии.

Вот тут и пригодились специальные превентивные меры, обязательные в серьезной оперативной работе. Все-таки не зря Гамаонов был взят нами в разработку по полной программе, хотя это казалось излишним. Ведь все обстоятельства его последнего преступления были прояснены, доказательства были налицо, и юридический спор между обвинением и защитой шел только по вопросам непринципиального характера. Тем не менее, оперативная работа не была остановлена, и теперь только это приносило свои плоды.

Более того, заместитель начальника уголовного розыска СО АССР Василий Быковский и в другом нюансе проявил профессиональное чутье – даже ценой нарушения должностных обязанностей. Он узнал о том, что Гамаонов припрятал важные улики у сестры, но не стал сообщать об этом следователю и даже приказал Крикунову не указывать об этом весьма существенном обстоятельстве в письменном агентурном донесении, чтобы и собственное милицейское начальство оставалось в неведении.

Конечно, полковник милиции шел на такой шаг, лишенный, на первый взгляд, логики, не по прихоти и, тем более, не из-за недоверия к коллегам. Как раз наоборот. Василий Павлович боялся, что следователь может невольно намекнуть на допросе, о чем стало известно органам, или вместе с милицейскими генералами захотеть добрать вещественные доказательства. Тем самым, не только мог быть раскрыт агент, но и была бы отрезана единственная явная возможность при непредвиденном повороте событий выйти на след Гамаонова: если бы тот получил информацию, что у сестры найден тайник, а он бы ее получил, то никогда бы там не появился.

Наступил новый, 1981 год. Крикунов приехал к сестре Гамаонова через неделю после побега Жорика. Быковский, на которого было возложено оперативное руководство по поимке сбежавшего преступника, не позволил себе сделать такой напрашивающийся шаг раньше этого срока. Спешка могла только вызвать подозрения и провалить задуманную игру.

– Вы Лиза? – улыбнулся Крикунов женщине, открывшей ему дверь. – Я вас такой и представлял.

– Да, Лиза – это я. А кто вы? – поинтересовалась хозяйка.

– Моя фамилия Крикунов. Но Жорик меня называл Арти. Мы два месяца сидели в одной камере. Может, он говорил вам обо мне?

– Кажется, как-то упоминал в письме. Но это было давно.

Лиза, образованная, проницательная женщина составила ответ таким образом, чтобы и не обидеть гостя, и не открыться ему о свежих контактах с братом. Но этого Арти было достаточно для первоначального контакта и продолжения завязавшегося диалога.

– Я слышал, что Жорик сбежал. Если что-то нужно от меня, если нужна моя помощь, то я готов помочь. Об этом мы с ним еще в камере договаривались, вот я и пришел.

– Если он объявится, я ему скажу о вас, – несколько оживилась Лиза.

– Давайте тогда сделаем так, – без колебаний подхватил ее заинтересованность Крикунов. – Чтобы я вас больше не тревожил, вы, если Жорик захочет со мной встретиться, оставьте условный знак. И я приду.

– Какой условный знак? – удивилась Лиза.

– Ну, скажем, повяжете кусок белой тряпки на ветке вон того дерева, – Крикунов указал на дуб, росший возле самой бани на улице братьев Щукиных. – Я всегда за рулем, часто проезжаю в этом районе и сразу замечу ваше сообщение.

– Хорошо, – после небольшой паузы ответила любимая сестра беглеца.

Ждать неизбежного пришлось недолго. Через несколько дней после этого разговора в условленном месте появилась метка – сигнал о встрече. Крикунов на своем «Москвиче-407» приехал к Лизе.

– Он вас знает и вам доверяет, – без предисловий выпалила она.

– Да, не один пуд соли мы с ним хлебнули! – поощрил ее Арти.

– Жорику нужен новый паспорт, вы сможете ему помочь?

– Так сразу мне сложно ответить. Я узнаю. Наверное, смогу, вопрос только в том, как быстро смогу, – неожиданная просьба немного смутила Крикунова, зато это была самая естественная реакция.

– Когда Вы сможете навести справки? Жорик хочет с вами увидеться завтра вечером, – уточнила она.

– К этому времени все разузнаю.

– Жорик будет вас ждать завтра в половине седьмого вечера у двора школы №33, – подвела итог разговору Лиза.

О состоявшемся разговоре Крикунов незамедлительно доложил Быковскому, с которым они встречались каждое утро в нелюдном месте, а при срочной необходимости после телефонного звонка, как в данном случае, – на конспиративной квартире. Сведения о месте встречи, сообщенные Крикуновым,  сходились с нашими данными о том, что «берлога» Гамаонова находится в этом районе. Чтобы не «засветить» агента, не вспугнуть преступника и не рисковать, не зная достоверно, чем он вооружен, было решено действовать предельно аккуратно и без суеты. Кроме того, было неизвестно, есть ли у Жорика сообщник, который мог прикрывать встречу.

План задержания Гамаонова утвердил лично министр внутренних дел республики генерал Вячеслав Комиссаров. Он скрупулезно ознакомился с каждой деталью операции, а под конец доклада Быковского вызвал к себе начальника паспортной службы и отдал приказ – выдать любой необходимый документ, указанный руководителями уголовного розыска, без каких-либо разговоров и обсуждений.

На встречу Крикунов отправился на своем «Москвиче», в котором установили специальное устройство, позволявшее определять его местонахождение по отношению к штабной автомашине. Артура прикрывали четыре оперативные группы, которые были расположены недалеко от места встречи на наиболее вероятных направлениях дальнейшего движения.

Прибыв точно в назначенное время, Крикунов вышел из машины и стал прогуливаться возле нее. Прошло минут десять, а Жорика все не было. Артур начинал немного нервничать. Но вот из темноты вынырнула фигура с хорошо знакомыми очертаниями.

– Ну, привет, братуха! – радостно воскликнул Гамаонов. – Не ждал, что так скоро  свидимся!? – торжествующе добавил он.

– Привет, привет! – Крикунов удивился, что Жорик пришел на встречу в галстуке и зачем-то в темных очках, но сразу настроился на заданную волну и тут же подыграл бывшему сокамернику. – Не ждал, но верил!

– Ну, что, а у тебя все нормально? – спросил, оглядевшись, Гамаонов и убрал очки в карман.

– Да, нормалек. Вот взял на время отпуск. Перед новогодними-то я немного пошерстил – удачно получилось. Теперь пора и отдохнуть.

– Так, значит, поможешь мне с паспортом?

– Помогу. Только сфотографироваться надо будет.

– Это само собой. Кроме паспорта у меня все есть, – на всякий случай сообщил Гамаонов, доставая из-под меховой куртки пистолет и передернув затвор. – Живым я в любом случае не дамся.

Крикунов похолодел, но всеми силами старался сохранять уверенность и спокойствие.

– Может, ты и прав. Но все должно сростись, – заверил он своего опасного дружка.

– Примешь к себе на несколько дней? Паспорт сделаем, и я сразу свалю отсюда.

– О чем разговор, поехали!

Гамаонов не подозревал, что его действия нами контролируются и что всего в операции задействованы несколько десятков сотрудников милиции, находившихся в разных концах города. В районе школы заранее был размещен пост, который должен был скрытно наблюдать за встречей и получить сигнал от Крикунова: если Жорик садится с ним в машину, и они едут к Артуру домой, то ему следовало пару раз нажать на тормоза. Тот так и сделал, и мы поняли, что все предугадали правильно.

Основные силы были расположены на улице Пожарского в районе Ногирского перекрестка. Там вместе с инспектором ГАИ Алексеем Ланчуком в гражданской одежде с красной повязкой на рукаве стоял старший оперуполномоченный уголовного розыска МВД СО АССР Геннадий Гребеньков, игравший роль дружинника. Недалеко находилась машина, в которой находился Быковский. Еще дальше к мосту через Терек расположилась специальная группа с собакой, другая была замаскирована за мостом, ближе к Китайской площади. И последняя группа страховала тыл.

Когда Крикунов подъехал к ключевому в оперативной комбинации светофору, его машину жезлом остановил инспектор ГАИ. Напряжение участников операции достигло предела. Мы были готовы ко всему: и к тому, что Гамаонов испугается, выскочит из машины и бросится бежать; и к тому, что он прикажет Арти жать на газ, чтобы уйти от вероятного преследования. Но ни того, ни другого не произошло. Жорик с абсолютным равнодушием воспринял рвение гаишника.

Крикунов взял из бардачка документы, вышел из машины и направился к стационарному посту ГАИ. Гамаонов видел в зеркальце, как сотрудник ГАИ, рядом с которым стоял дружинник, отдал честь, затем взял протянутые Арти документы и стал их изучать. Время от времени, судя по артикуляции в зеркале, он, видимо, задавал уточняющие вопросы, а Крикунов на них отвечал. На самом деле состоялся очень короткий, но важный разговор.

– Куда следуете? – спросил Лапчук.

– Едем ко мне домой. У него пистолет, патрон в патроннике, – сбросил всю необходимую информацию Артур.

– Спасибо, все в порядке. Можете следовать дальше.

Инспектор ГАИ вернул Крикунову документы и взял под козырек, давая понять, что необходимые формальности соблюдены. Арти вернулся в машину, сел за руль, но не успел тронуться, как Гамаонов съязвил:

– Вот менты тупорылые! Все время я у них из-под носа ухожу!

– Так это ж гаишники, – попытался среагировать на неожиданную ремарку Артур.

– Они еще тупее, – разошелся Гамаонов. – И вообще наши менты – слабаки. Я их каждый раз делаю!

Артур жил в двухкомнатной квартире старого трехэтажного дома на Турхане – районе Владикавказа, который образовался из рабочих кварталов. Они с Гамаоновым поднялись на второй этаж.

– Ну, вот мы и дома, – с деланным облегчением произнес дежурную фразу Артур. – Ты тут располагайся, а я пойду машину в гараж поставлю.

Гараж из окон квартиры Крикунова не был виден. Поэтому Артуру удалось бросить тревожную фразу офицеру, участвовавшему в операции:

– Боюсь я его. Какой-то он с приветом, пришить может в любой момент.

Крикунов испытывал настоящий страх, но его успокоили, убедив, что все находится под контролем. Тем не менее, Артур, как он впоследствии признался, так и не сомкнул глаз всю ночь. Зато Жорик спал со всеми удобствами. Утром он стал поторапливать Артура.

– Надо сейчас же заняться паспортом, – Гамаонов дал понять, что времени на раскачку у него нет.

– Как только сделаем фотку, я сразу же отнесу ее мастеру, и через день все будет готово. Работа уже оплачена, – Крикунов был готов к такому разговору.

– Тогда пошли, я сфоткаюсь, – не стал медлить Жорик.

– Пошли, здесь рядом.

Артур имел в виду фотоателье в полуподвальном помещении на Китайском кругу, где была устроена засада из трех оперативных сотрудников. На ближних и на дальних подступах ситуацию контролировали дополнительные силы милиции. Сценарий вероятных действий был довольно наивным, но зато отчасти спасающим репутацию агента. Когда наш подопечный уселся бы запечатлеть себя на фото, в помещение должен был войти сотрудник милиции, которого Гамаонов знает, и воскликнуть: «О, Жорик, какими судьбами ты здесь оказался!? Мы же тебя разыскиваем по всей республике!». После чего арестовать беглеца, а в случае сопротивления на подмогу должны были выступить сидевшие в засаде.

Но все благие планы были сорваны по простой причине. Когда Крикунов и Гамаонов подошли к фотоателье, то Жорик закапризничал.

– Что мы, в каком-то подвале будем фотографироваться!? Поедем в другое место! – властно сказал он Артуру.

И тому ничего не оставалось, как подчиниться. Сопровождаемые многочисленными соглядатаями, которые ничем себя не выдали, они приехали на улицу Кирова. И в этой фотостудии Гамаонов, действительно, столкнулся с сотрудником милиции, который тоже зашел туда сфотографироваться на документы. Но человек в форме никакого отношения ни к Жорику, ни к операции по его поимке, слава богу, не имел. Вот только укрепил мнение Гамаонова в собственной непогрешимости: Жорик и вправду стал считать, что всегда уйдет из-под носа милиции.

Гамаонов сфотографировался, и они с Артуром вернулись домой. Фотографии должны были быть готовы к вечеру, и Быковский решил провести задержание именно в этот момент. Но Гамаонову и в этот раз повезло. Сам он просто поленился ехать за фотками и попросил сделать это Крикунова. Все приготовления опять пошли насмарку.

К концу труднейшего дня, когда все валились с ног от усталости и постоянного напряжения, Быковского вызвал министр.

– Вася, – громко воскликнул он, когда заместитель начальника угрозыска одной ногой был уже в кабинете, – сколько вы за ним еще будете ездить!?

– Вячеслав Сергеевич, мы же действуем, как вы утвердили – идем только на стопроцентное задержание. Без стрельбы и без сюрпризов, – отрапортовал Быковский.

– Так-то оно так, но сколько эта канитель будет продолжаться? – продолжал бурчать Комиссаров. – Столько людей задействовано!

Он попросил связать его по телефону с начальником паспортной службы и еще раз предупредил того, чтобы с утра паспорт с пропиской и удостоверение были готовы. Когда генерал получил заверения, что все будет выполнено четко и в срок, он вновь обратился к Быковскому:

– Чтобы завтра завершали. Как только Артур выйдет на связь, пусть при первой возможности приезжает сюда, и оба – сразу ко мне.

Министр, как в воду глядел, чувствуя, что наступает решающий момент, но все же немного торопил события. Весь день Гамаонов никуда не выходил, лежал на диване и смотрел телевизор, держа руку рядом с пистолетом. Когда ближе к вечеру Крикунов привез ему новенький паспорт, Жорик страшно обрадовался. Но еще больше он обрадовался удостоверению, в котором обладатель темно-вишневой корочки значился техником-взрывником в геолого-разведывательной партии.

– Надо же, прямо по моей профессии ксиву сделал! – похвалил он Крикунова. – Теперь я твой должник.

– Да, ладно, сочтемся, – проявил скромность Артур.

– Ты меня еще завтра в Ставрополь отвези, – поделился своими намерениями Гамаонов. – И я уеду. С такими документами теперь можно долго по стране ездить.

– Хорошо, отвезу, но, чтобы мы спокойно ехали, мне нужно заправиться, найти и взять с собой две канистры.

– Сможешь до ночи это организовать? Тогда с утречка бы и поехали? – спросил Жорик.

– Сделаем. Пойду, займусь делом.

Когда Артур позвонил Быковскому и сообщил новости, тот попросил его заниматься своими делами, а после этого, когда стемнеет и в министерстве никого из непосвященных не будет, сразу же приехать.

Генерал Комиссаров внимательно выслушал Крикунова. В свое время Вячеслав Сергеевич сам прошел большую школу работы с агентурой. И вообще оперативная работа, можно сказать, была его коньком. Он любил нас, более молодых, наставлять на путь истины. «Запомните, кто не пьет, тот – не опер», – это было его самой частой присказкой, после которой в его исполнении следовала сама сказка. «А если пьет, да еще и женщин любит, то это опер незаменимый», – разжевывал он нам выводы из своего богатого опыта, делая при этом акцент на последнем слове. «Почему?» – спрашивал он нас всякий раз после этой тирады. И сам же отвечал: «Потому что лучше женщин информацию вам никто не даст!».

До прихода Крикунова к Комисарову был придуман стандартный план – выставить скрытые посты на всем протяжении трассы Владикавказ-Ставрополь и следовать, не привлекая внимания, за Гамаоновым. Затем, в зависимости от его действий, брать его на вокзале в Ставрополе или в Минводах и, в случае малейшего сопротивления, пристрелить. Вячеслав Сергеевич, оставив в силе этот вариант, предложил Быковскому попробовать нанести главный удар и в другой возможной ситуации.

– Артур, он тебе сейчас доверяет, как никогда. Ты можешь ему подкинуть мысль заехать попрощаться с сестрой, которая для него так много сделала? – министр стал развивать свою мысль. – Мол, неизвестно, Жорик, сколько тебя здесь не будет, и неправильно такому золотому человеку даже «До свидания!» не сказать.

– Я попробую, Вячеслав Сергеевич. Лишь бы он ничего не заподозрил, – осторожно ответил Крикунов.

– А я и не говорю, что надо в лоб. Аккуратно так, как бы, между прочим, вбрось мыслишку, будь, как будет. Клюнет – мы его встретим. Нет – значит, будем брать у соседей на вокзале, – подвел черту Комиссаров.

– И ты чистым останешься. Сделаем так, что он будет думать, что это мы – такие умные, по родственным связям его взяли, – уже напоследок привел еще один важный аргумент министр.

Мы все поверили, что заманить Гамаонова в ловушку нам все же удастся. Слишком уж теплые отношения испытывал он к своей сестре, и любое упоминание о ней занозой засело бы в голове Жорика. И он обязательно к Лизе заедет.

С утра вокруг дома были созданы три кольца оцепления. Основную группу, в которую входили Алик Гагкаев и Казбек Хуадонов, возглавлял Быковский. Я и еще трое моих товарищей засели в самом доме Лизы. Только Маирбек Гатагонов, у которого в этот день была свадьба, по такой уважительной причине был освобожден от участия в операции.

Как только Крикунов и Гамаонов выехали, мы стали получать от наружного наблюдения сигналы об их передвижении. Они двигались в нашем направлении. Значит, Жорик заглотнул наживку. Все шло нормально, без сбоев. Когда сладкая парочка миновала «Дружбу», была объявлена двухминутная готовность. «Москвич» остановился, и Гамаонов, сказав Крикунову: «Не выключай мотор, я мигом!», направился к воротам. Только он переступил порог, как на него с двух сторон навалились с криками «Бросай оружие!», тут и мы выскочили из дома во двор.

Ошалевший от неожиданности, Гамаонов даже не пикнул и не пытался оказать сопротивление, хотя в изъятом у него пистолете пуля действительно была уже в патроннике. Но усиленный и в какой-то мере чрезмерный шумовой эффект был не спонтанным. Он стал заранее предусмотренной деталью общего плана.

Услышав крики, Крикунов нажал на газ и попытался скрыться с места, где была организована засада. Но он проехал только один квартал, где ему перегородили путь милицейские машины. Здесь тоже был произведен шумовой маскарад и показательное задержание. Артур успел выскочить из машины и бросился бежать. Послышались выстрелы. Его схватили, поставили в положение «руки на капоте», нацелили в голову пистолеты.

Эту жуткую картину сначала слышал, а потом увидел Гамаонов в тот момент, когда его, арестованного, провезли мимо Крикунова, которому тоже уже надевали наручники. Чувствуя себя виноватым, Жорик инстинктивно опустил глаза.

Гамаонова доставили в министерство внутренних дел и сразу же повели к Комисарову.

– Ну что, набегался? – сурово и вместе с тем язвительно изрек министр.

– Наше дело бежать, а ваше – искать, – и в безнадежной ситуации Гамаонов пытался держать лицо, да еще и в поэтической, в его понимании, форме.

– Уведите! – бросил Комиссаров охране.

Гамаонова увезли в СИЗО. Там ему уже несколько дней назад была готова отдельная камера, что в этом тесном и скученном заведении случалось в особых случаях. В одиночке с Жорика быстро сошла спесь: он ровно сутки просидел на корточках возле батареи, словно не веря в происходящее. Для него это был действительно страшной силы психологический удар. Приложить колоссальные усилия, столько ловкости, поймать ветер везения в паруса, быть в сантиметрах от желанной свободы и оказаться в результате на нарах – такое вынести было невозможно.

Лучшему агенту республики министр внутренних дел своим приказом распорядился выдать премию в размере 900 рублей. Это была большая сумма, которая, однако, не стоила и минуты такого жуткого стресса, который испытал Артур. Офицерам, задействованным в операции, приказом министра также были предусмотрены денежные поощрения, правда, гораздо скромнее.

Впереди еще был суд, на котором свидетелем должен был выступать Крикунов. Он выглядел заметно уставшим, пережив за эти дни столько, сколько не переживал за долгие годы. Артур умолял дать возможность ему отдохнуть и не вовлекать в судебный процесс. Но, чтобы быть вне подозрений, шахматную партию надо было доиграть до конца. Ему придумали легенду, будто он выехал в то утро пошабашить, и машину остановил гражданин, который сейчас находится на скамье подсудимых. Так Крикунов невольно и попал под пресс проведенной операции. А убегать стал – потому что испугался.

Все это было зафиксировано в его показаниях на следствии и затем подтверждено в суде. Легенда была простой, естественной и не вызвала ни у кого ни малейшего вопроса. А Гамаонова заставила даже проявить что-то вроде совести. Когда Артур, дав свидетельские показания, уже уходил из зала суда, он, проходя мимо Гамаонова, услышал знакомый шепот: «Арти, ты извини, что я тебя подвел».

*   *   *

Искалеченные судьбы – непременные спутники преступного образа жизни. Исключений здесь не бывает. Даже, если все не заканчивается трагично, настоящего счастья обрести на этом пути нельзя.

Казбек Ботоев сумел перебороть себя, порвал с криминальным прошлым и начал новую жизнь. К сожалению, дарованную ему счастливую молодость вернуть оказалось невозможно. Наталья, потрясенная тайными для нее криминальными делами Казбека, вскоре после его ареста подала на развод, а еще через несколько лет вышла замуж. Ботоеву ничего не оставалось, как смириться с этим. Выйдя через много лет на свободу, он очень гордился своим возмужавшим сыном Ибрагимом и появившимся на свет внуком Тимуром, с которым обожал гулять по Владикавказу.

Но несколько лет назад произошло непоправимое. Казбек окончил свой жизненный путь также нелепо, как начинал. При переезде в новую квартиру, перетаскивая вещи, он ударился затылком о почтовый ящик. Вскоре выяснилось, что возникшая гематома неизлечима.

Судьба Гамаонова оказалась еще более трагичной. Из 44 лет он более половины провел за решеткой. Только оказывался на свободе, как вновь совершал преступление. После нашумевшего побега из СИЗО отсидел пять лет в Тобольской тюрьме, затем его перевели в Оренбургскую колонию, откуда совершил побег. Гамаонова поймали, перевели в Сибирь, но и оттуда ему удалось сбежать и даже добраться до родных мест. Этот побег стал в его жизни последним. Отстреливаясь от окруживших его в отцовском доме сотрудников милиции, Жорик был ранен в ногу и, осознав, что ему не уйти, последнюю пулю оставил себе.