Юрий АБИСАЛОВ: «Мне интересно все, что меня окружает»

Ольга РЕЗНИК

С именем заслуженного художника России и Северной Осетии, обладателя серебряной медали Российской академии художеств Юрия АБИСАЛОВА связано создание целого направления в осетинском изобразительном искусстве. У мастера, как в подобных случаях водится, есть свои ученики, последователи и даже подражатели, что, само по себе неплохо – чем больше молодежь будет соприкасаться с настоящим искусством, тем лучше.

С художником, совсем недавно вернувшимся из Парижа, мы встретились в выставочном зале Национального музея в последний день, когда еще можно было посмотреть поразившие воображение зрителей работы Юрия Абисалова, которые он писал не где-нибудь, а в столице мира. Экспозиция так и называлась «С парижским акцентом» и уносила в дальние дали, в город, что раскинулся на берегах Сены, ассоциируясь с вечной мечтой о прекрасном и непостижимом.

Выставка эта, что примечательно, выявила новые грани таланта известного осетинского художника, в работах которого, как отмечают искусствоведы, всегда присутствует аромат национального колорита. Однако, надышавшись воздухом свободолюбивого Парижа, Юрий Абисалов не изменил себе, нет, но, как заметили многие, раскрылся по-новому – широко и свободно. Он и выглядеть стал стильно – как парижанин: чуточку экстравагантен и безукоризненно элегантен….

И все-таки Юрий Абисалов до мозга костей наш, осетинский, художник – мастер жанровой национальной живописи. Где бы он ни творил, всегда с удовольствием возвращается потом в родные пенаты. Дома, кажется, и солнце светит ярче, и небо голубее, и горы такой синевы, что жизнь без них – не в радость. А еще художник знает, что здесь, в Осетии, его помнят, ценят и ждут.

– Ваше имя связано с ярким сложившимся стилем и оригинальным направлением в национальной живописи. Сами вы в начале 90-х определили свой стиль как «символический реализм». Так что же такое есть ваша школа? Какой смысл сами вкладываете в это понятие? Как к этому шли?

– Специально я никогда не задумывался о том, чтобы создать какое-то оригинальное направление. Но свою роль в этой истории, в первую очередь, сыграла моя профессиональная подготовка. Я окончил сначала Северо-Осетинское художественное училище, потом Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина. Очень сильно увлекался старыми мастерами. Около трех лет копировал в Эрмитаже. Получались копии очень даже неплохие. Они нравились нашему декану по реставрации. Так я изучал старых мастеров, главным образом, представителей западноевропейского искусства. Особенно был влюблен в маленьких голландцев – мастеров пейзажной и бытовой жанровой картины. Фантастическая школа, отражающая реальную жизнь, фантастическое письмо – станковая живопись. Это небольшие картины, великолепно написанные и в колористическом, и в живописном плане. В институте мы как-то все больше обращались к русским художникам. Репин, Суриков, Перов… А меня вот повернуло в другую сторону.

Потом я вернулся домой, писал портреты, композиции. А внутри что-то такое зрело. Смотрел на наши праздники, сельские посиделки и проводил параллель с Брейгелем, которого очень люблю. Брейгелю тоже нравилось изображать праздники. Только свое искусство я связал с нашей национальной культурой. О какой-то школе особо не думал. Но так получилось, что связь нескольких культур легла в основу мощной школы. Я, действительно, считаю, что это мощная школа.

К тому времени изобразительное искусство в Осетии начало, если можно так сказать, застаиваться. Когда по окончании учебы мы вернулись домой, то еще застали закат совдеповского искусства, соцреализма. Правда, благодаря соцреализму и госзаказам, художники советской поры жили неплохо. Но свободы творчества у них не было. Многие представители старшего поколения так и не нашли себя в постсоцреалистическое время, так и остались в позавчерашнем дне. А молодые осетинские художники начали осваивать новое направление. И это хорошо.

Новое веяние всегда заставляет двигаться вперед. Тем более, что это веяние связано с нашим народом – вот что самое главное. Очень вовремя и весьма кстати мне попала на глаза книжка о Сосланбеке Едзиеве. Когда я увидел трогающий до глубины души, такой народный «наив», то был просто в восторге. Вот так само собой получилось, что я как бы связал воедино несколько культур, хотя специально к этому не стремился, но через знания пришел. Потом все это выплеснулось в такое мощное течение, что до сих пор ученики моих учеников и их ученики проводят эту линию. Что, само по себе, хорошо, ибо мы повернулись лицом к народному искусству.

Юрий АБИСАЛОВ. Тишина.

– Вы упомянули о своих учениках. Я хотела задать этот вопрос чуть позже, но раз уж зашла речь, расскажите, пожалуйста, о них. Кого считаете своими учениками?

– Сейчас они уже не мои ученики. Но были ими. Сейчас это мои коллеги. Даже когда мои студенты обучались на факультете искусств СОГУ, не было такого отношения учитель-ученик. Мы, скорее, являлись друзьями. Учеба учебой, а вне занятий мы ощущали себя ровесниками. И такие теплые, дружеские отношения сохранили до сих пор. У меня была очень мощная группа. Фидар Фидаров – сегодня директор художественного училища. Ахсар Есенов – один из ведущих художников республики. То же самое можно сказать и о Викторе Цаллагове, который ведет большую общественную работу и принимает участие в реставрации храмов. Среди моих учеников есть хорошие преподаватели. Залина Елекоева, например, преподает в детской художественной школе, Сергей Савлаев – в художественном училище. У него училась моя дочь. Декоративным искусством занимается Азамат Кцоев. То есть группа была сильная и, что самое главное, дружная. То был первый выпуск отделения изобразительного искусства факультета искусств СОГУ.

– От учеников было бы логично перейти к учителям. Вы с детства мечтали стать художником? Кого считаете своими учителями?

– Я довольно поздно начал рисовать – классе в восьмом. И то во Дворец пионеров меня отвел мой приятель. Это было в Нальчике.

– Вы там тогда жили?

– Да, родители мои в Нальчике до сих пор. А я как уехал в 1973 году оттуда, так во Владикавказе и живу. В Нальчике у нас был такой интересный преподаватель – Андрей Лукич Ткаченко. С военной выправкой, прошел всю войну, до Берлина дошел. Он сам был прекрасным художником, такого импрессионистического направления. Андрей Лукич давал нам уроки не только рисования и живописи, но и этикета. Я до сих пор помню его наставления по поводу того, как надо здороваться, когда нужно вставать, кто должен первым подавать руку.

Потом была учеба во Владикавказском художественном училище. Его я окончил на «отлично». Живопись у меня преподавал Эльбрус Алексеевич Саккаев, рисунок – Шалва Евгеньевич Бедоев. Оба они внесли свою большую лепту в становление нашего училища и заложили солидную базу в нас, молодых художниках. Нас взрастили такие столпы, как Эльбрус Саккаев, Шалва Бедоев, Юрий Дзантиев. Ведущие мастера преподавали нам в училище.

Потом была армия. Потом пару лет я поступал в Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина. Поступил. Мне очень повезло с педагогом. Учился я у Юрия Михайловича Непринцева. Народный художник СССР, он был великим человеком, высочайше образованным. С теплотой относился ко мне, к моим поискам.

Юрий АБИСАЛОВ. Птичьи сплетни.

– Старался вас понять?

– Да, это самое главное было для меня – студента. Потому что я как-то выпадал из того чисто классического направления, которым нас вели. Я, допустим, насмотрелся Ван дер Вейдена и начинал под него писать. А Юрий Михайлович приходил и говорил: «Где-то я это видел. По-моему, в Голландии, нет, в Венеции такой портрет висит». То есть этот человек объездил весь свет… Непринцев, бывало, отправлял меня в Эрмитаж, потом приходил, смотрел. Кисти мне колонковые приносил. А для студента колонковая кисть – это было что-то! В общем, можно сказать, что мне везло с преподавателями. А потом я приехал сюда…

– Почему вы вернулись в Осетию? Насколько мне известно, могли остаться в Ленинграде, преподавать?

– Что-то, наверное, есть такое внутри, какой-то непонятный патриотизм. Многие мои сверстники остались в Ленинграде. И меня Юрий Михайлович Непринцев приглашал учиться в аспирантуре. Но я, откровенно говоря, уже так мечтал заняться творчеством, так устал от учебы. Да я был и повзрослее тех, кто со мной учился. Но главное – меня тянуло писать картины. Я так хорошо окончил академию, что со мной министерство культуры РСФСР заключило договор, и Академия художеств заказала мне картины. На меня, вчерашнего студента, обратили внимание – это было приятно.

И вот я приехал домой. Написал две картины и уже через полгода привез их, заработал и, можно сказать, довольно твердо встал на ноги.

– Вы говорите, что вернулись домой, в Осетию, чтобы заняться творчеством. А о чем так хотелось поведать миру? Темы как рождаются?

– Просто так и рождаются. В основу картины может лечь все, что угодно, увиденное, например. Вот, скажем, позавчера утром я встал и увидел напротив моего дома интригующее освещение. Бегом в мастерскую и начал писать. Когда я даже просто сижу где-то, всегда выхватываю какие-то интересные образы, красивые лица. Все, что меня окружает, представляет в этом смысле интерес. А специально я ничего не ищу.

– То есть на художников, как на поэтов, само накатывает?

– Поэты – они ждут вдохновения.

– Нет, не ждут. Тоже само приходит. Получается, что у творческого процесса есть свои универсальные для всех закономерности… Вашим работам, по оценке искусствоведов, присуща очень точная острая гротесковая типизация народных характеров. И в чувстве юмора, и в доброжелательности вам не откажешь. Скажите, а вы по жизни человек веселый?

– Я веселый, но этот юмор скрыт глубоко внутри. А внешне я, должно быть, не кажусь человеком веселым. Кстати, увидеть и почувствовать юмор веселый человек не сумеет. Это как раз сможет тот, у кого он глубоко внутри.

Юрий АБИСАЛОВ. Теплая компания.

– И философский взгляд на жизнь тоже присущ вашему творчеству. А это откуда?

– Это тоже все внутри. Сказывается и то воспитание, которое мне дали родители, дедушка… Но особенно много мне дала мама. Она работала в ателье по пошиву одежды. Всех нас обшивала. Она-то и научила меня творческому отношению к жизни. Мы часто беседовали на разные темы, о том, что есть хорошо, а что есть плохо. Многое мне дало и мое частое пребывание у дяди в Чиколе. До сих пор помню, что у нас, у братьев, у каждого было там свое дерево. Мы были так близки, что никогда не задумывались о том, что мы двоюродные, потому что жили, как родные. Вот там формировался характер и философское отношение к жизни… Когда кто-то из родных уходит, бывает очень больно и тяжело. Нет уже в живых моего деда, дяди…

– Родители, слава Богу, живы и здоровы.

– Да, отцу 91 год. Маме 85. Они молодцы – бойкие.

– Пусть они еще долго согревают вас своим теплом… Особое развитие в вашем творчестве получил образ женщины. Какой он, ваш идеал женщины?

–  Я понимаю, что идеальных людей не бывает. Поэтому стереотипов особых нет. Мне нравятся разные женщины. А в работах женский образ собирательный. Но женщине, полагаю, непременно должна быть присуща доброта. У нее должна быть теплая улыбка и, конечно, какая-то изюминка.

– С женщинами все понятно. А вот животные, на ваших картинах даже они очеловеченные, и неодушевленным предметам присущи характер, настроение. А это-то откуда?

– Что касается животных, то мне они интересны всегда. У меня, например, всегда были собаки. В детстве я много с ними возился. Чуть ли не ноги из-за них ломал. Я с ними разговаривал – они меня понимали. До сих пор помню каждую собачку, которая у меня была, помню, какой у этой собачки был взгляд. И у каждой, заметьте, был свой характер.

Еще хорошо помню соседскую собаку чи-хуа-хуа. Она, когда меня видела, улыбалась.

– Неужели собаки умеют улыбаться?

– Еще как умеют! Прямо, как человек. Кстати, грустить и плакать тоже могут.

– Последняя выставка ваших работ, без преувеличения сказать, потрясла зрителей. Расскажите, пожалуйста, как вы попали в Париж, как вам там работалось?

– В Париже я не первый год. Там есть международный городок искусств, куда меня приглашают, дают возможность поработать. Вот так я и работаю, пишу, рисую. Это как бы другая грань моего творчества. То есть хочу сказать, я не загонял себя в какие-то рамки, чем, к слову, страдают многие художники, которые не хотят по-иному развиваться. В этом их беда. То, что я создавал в Париже, – это просто другая грань моего творчества, при этом я не изменился, остался такой же. Это просто другая грань. Серия работ называется «Прогулки по набережным Парижа». То есть глазами художника я взглянул на то, что видел, постарался передать свои ощущения, настроение. Таким я увидел Париж, так передал, так рассказал зрителям об этом удивительном городе.

– А какой он, Париж?

– Разный. Но вообще он добрый. Французы очень хорошие, очень толерантные люди. Этим они похожи на нас, осетин, – так же терпимы к представителям других национальностей. Знаете, и даже внешне они на нас похожи.

– А каково было возвращаться из Парижа в родные пенаты?

– Прекрасно возвращаться домой. Во мне что-то есть такое – я бы нигде не остался жить. Мне нравится здесь, в Осетии. В 90-х я был в Америке, работал с американской галереей. Мог бы там остаться, тем более, трудное было время. Но не захотел. Вернулся домой. Здесь я развился как художник, набрался опыта, здесь у меня столько учеников, столько последователей. Такого национального искусства, думаю, не было бы у меня ни в Америке, ни в Европе.

– Наш разговор состоится в преддверии Нового года. Ваши новогодние пожелания любимым землякам, вашим зрителям, читателям сайта «Осетия-Квайса»?

– Очень хочу, чтобы у зрителей мои картины рождали улыбку. Доброта спасет мир. Добра нам всем, любви, благоденствия и мирного неба над головой. С наступающим Новым годом!

Юрий АБИСАЛОВ. Мелодия запоздалой луны.

Юрий АБИСАЛОВ. Осень на Елисейских полях.

Юрий АБИСАЛОВ. Старая лестница.

Юрий АБИСАЛОВ. Размышление.

Юрий АБИСАЛОВ. Розы.

Юрий АБИСАЛОВ. Сон в летнюю ночь.