Семь звездных нот одной судьбы
// Заслуженный артист России Феликс ЦАРИКАТИ – о Музыке, об Осетии, о призвании и о себе
…Синий джемпер. Потертые синие джинсы. Буйная каштановая шевелюра, искорки в глазах – и подкупающе заразительная, совершенно мальчишеская улыбка. Мы беседуем в гримерке за кулисами Осетинского театра, где буквально на днях, 26 февраля, с аншлагом, при забитом «под потолок» зале прошел его юбилейный концерт. Посвященный 50-летию моего собеседника, которое он отметил в сентябре минувшего года.
Но этих 50-ти ему, честное слово, не дашь ни за что и никогда. Фигура спортсмена. Весь – стремительный и подвижный: сгусток ртути, протуберанец. Даже на скамейке, на которой мы рядышком устроились, сидит, словно на лошади – и сразу вспоминаешь его в роли абрека Урусхана в кинофильме «Легенда горы Тбау». Где все каскадерские трюки делал «в кадре» он тоже сам.
Феликс Царикати. Заслуженный артист России, народный артист РСО–А, любимец московской публики – и кумир Осетии, тесных связей с которой он, с начала 1990-х живущий и работающий в Белокаменной, не порывал никогда. Ни теплых человеческих связей, ни творческих. А еще он – из тех эстрадных певцов, кто с улыбкой, честно и искренне, признается в интервью журналистам: «Моя жизнь на эстраде сложилась счастливо…»
ТРИ МЕЧТЫ – КАК В СКАЗКЕ
– Этот вопрос вам, Феликс, журналисты задавали уже, наверное, добрую сотню раз – но все-таки: как вы пришли в музыку, на эстраду, на сцену? И почему выбрали для себя именно это, а не что-то другое? – так началось наше интервью.
– Вообще, у меня было три дилеммы, когда я решал для себя, какую профессию выбрать. Спорт – это раз. Я и легкой атлетикой занимался, и гимнастикой, и конным спортом, и в футбол играл, и в цирковую студию в детстве ходил… Мне очень это нравилось. Даже штангой занимался, когда учился в училище искусств – в СКГМИ была тогда секция по штанге. Потом, в детстве я еще мечтал быть кинооператором. Чтобы ездить в разные экзотические страны – и снимать фильмы про диких животных. Животный мир и всякое зверье я мальчишкой любил безумно – и до сих пор очень люблю. Кто у меня только в детстве дома ни жил! Это был целый мини-зоопарк: собаки, кролики, змеи, хомяки… Даже зайцы и удоды. И сейчас в Москве дома у меня тоже и аквариум есть, и попугаи – волнистые и жако. Они даже птенчиков выводят – уже три попугайчика у меня вылупились.
– А судьбу свою тем не менее вы связали с музыкой. Это звезды так счастливо сошлись или все-таки к ней, к музыке, вас, на самом деле, больше всего и тянуло?
– Наверное, эта тяга все-таки не могла не перевесить. У меня ведь и еще одна детская мечта была: я хотел стать Муслимом Магомаевым (улыбается).
А другим моим кумиром был светлой памяти Ким Суанов… Я ходил в музыкальную школу, потом, в Нальчике, был солистом детской хоровой капеллы, потом – солистом хора учителей… И школе, где тогда учился, всегда приносил первые места на всех смотрах художественной самодеятельности.
А потом у меня начался переходный возраст. И пошла мутация голоса. Я жутко это перенес, мне казалось: все, моей мечте петь уже не сбыться… А где-то после девятого класса у меня стал прорезаться бас-баритон – а до этого был высокий дискант. И мой педагог по вокалу привезла меня из Нальчика сюда, во Владикавказ – и отдала «под крыло» Людмиле Николаевне Балык, преподавателю училища искусств. Мне тогда было 15 лет. И Людмила Николаевна начала со мной заниматься. Очень бережно занималась, поначалу всего по 15–20 минут в день вместо 45-ти: я, после ломки голоса, быстро уставал, связки садились…
Проучился я в училище, на вокальном отделении, до третьего курса. А как раз тогда в ГИТИС, на факультет актеров музыкального театра, набирали осетинскую студию. Так я и попал в ГИТИС – к очень хорошему педагогу, Анне Кузьминичне Матюшиной. Правда, после первого курса меня забрали в армию. И заканчивал я вуз уже в составе другой группы, русской.
Полгода отработал по распределению в Московском театре оперетты. А еще до этого, когда я учился на четвертом курсе ГИТИСа, меня пригласили на всесоюзный конкурс молодых певцов «Юрмала-89». Правда, я там никакого места не занял. Было обидно, досадно, но я решил: ладно, ничего, это еще не конец света.
И в 1991-м снова поехал на конкурс – уже в Ялту. Там стал лауреатом, получил приз зрительских симпатий.
– И в том же 1991-м году состоялся ваш первый, дебютный сольный концерт во Владикавказе…
– Ой, этот концерт, конечно, не забыть. Я тогда моментально, в одну секунду просто, стал звездой Осетии…И вот так и пошло и поехало. Я начал петь на эстрадной сцене. И получаться это у меня стало вроде хорошо…
«Я ПОЮ – И ЭТИМ Я ЖИВУ»
– А что такое для вас работа на эстраде? Способ самовыразиться, творчески выплеснуть себя на сцене – или в первую очередь поделиться с нее, со сцены, со слушателем чем-то дорогим, что по-настоящему близко душе?
– Самовыразиться в музыке – это, наверное, больше все-таки относится к артистам, которые музыку и песни пишут сами. А я пою – и я живу этим. И другой жизни, вне музыки, для себя уже не представляю.
Вот честно, как на духу: самое главное для меня, когда я выхожу на сцену – это то, что я приношу людям в зале радость. А петь только для того чтобы зарабатывать много денег… Это для меня главным и определяющим никогда в жизни не было. Помню, когда после «Ялты-91» я приехал в Москву, мне позвонила одна наша землячка, осетинка по отцу, которая работала в Колонном зале Дома Союзов. И говорит: «Вас хотят пригласить спеть на вечере: заказчик видел вас на конкурсе, и вы ему понравились. Сколько вы стоите?» Понимаете, на «вы» ко мне обращается, к мальчишке еще совсем. А от ее вопроса я просто впал в ступор. Вот не лукавлю ни грамма: я тогда был еще абсолютно наивный, зеленый, привыкший петь на свадьбах и на банкетах «за просто так», и даже не думал, что за это удовольствие, оказывается, еще и деньги платят.
А вот чем я горжусь – это тем, что ни одного концерта в своей жизни не отменил по болезни или по какой-то еще причине. Опять же, честно: я так просто не могу. Потому что ведь на этот концерт придут люди – и я не имею никакого морального права их подвести…
– Сегодня и российскую, и нашу, осетинскую, эстраду часто упрекают в том, что на ней пышно-махровым цветом буйствуют безвкусица, безголосица и низкопробщина. И упрекают, увы, сплошь и рядом более чем заслуженно. На ваш взгляд: можно ли с этим хоть как-то бороться?
– К сожалению, это действительно ужасно – то, что сейчас на эстраде происходит. И не только в Осетии – я имею в виду, прежде всего, отечественную эстраду в целом. Осетия, кстати, на фоне других северокавказских республик профессиональную планку в эстрадном исполнительстве как раз, слава богу, более-менее держит. И талантливые ребята «с искоркой» у нас есть.
Но самый большой бич наших нынешних молодых осетинских эстрадных певцов – это то, что почти никто из них не поет «живьем». Очень грустно это видеть, когда приезжаешь в Осетию и бываешь на концертах, которые во Владикавказе проходят. Все, за редким исключением, поют только под фонограмму. Мало того: даже гармонисты, и те играют на сцене под фонограмму! Абсолютно этого не стесняясь… И это, повторюсь еще раз – ужасно. Петь надо «живьем». В каком бы жанре как певец ты ни работал.
– А у вас у самого, если не секрет, любимый жанр на эстраде – какой? Потому что он очень широк, ваш «диапазон» как исполнителя: от народных песен и классики – до современных шлягеров…
– Я все жанры люблю, в которых выступаю на сцене. Оперные арии, арии из оперетт, из мюзиклов, песни военных лет – все это в мой репертуар входит. Очень люблю казачьи песни исполнять, старинные русские романсы, русские народные песни…
Тут еще какая вещь интересная получилась: я родился и вырос в Кабардино-Балкарии, в Озреке. С детства знал и осетинские песни, и кабардинские, играл на гармошке, впитал в себя одновременно и осетинскую, и кабардинскую культуру… Но у нас в Озреке еще и русские народные песни обожали безумно: там до сих пор одна из самых любимых певиц – Надежда Кадышева. И сейчас, когда я туда приезжаю проведать родственников и друзей, беру аккордеон, мы садимся – и заводим: «Вот кто-то с горочки спустился…» Поем русские народные песни, раскладываем их по голосам – и это бывает очень здорово и красиво.
ВОЗДУХ РОДИНЫ – ВСЕ-ТАКИ ОСОБЕННЫЙ
– Иногда приходится слышать, как о вас говорят: «Человеку бог дал такой голос, он мог бы сделать блестящую оперную карьеру – а ушел на эстраду…» Положа руку на сердце: вы никогда об этом не жалели?
– Абсолютно. Если взять ту же оперетту, то давайте тогда уж честно: там, во-первых, сегодня очень маленькие зарплаты. Многих нынешних солистов московских театров оперетты я очень хорошо знаю. Мы периодически пересекаемся на одних концертных площадках – и от них часто слышишь: «Феликс, как ты вовремя из театра ушел!..» А во-вторых, когда у тебя широкий и разножанровый репертуар, гораздо интереснее работать на сцене. И для администраторов и заказчиков концертов я в этом смысле – тоже очень «удобный» исполнитель.
– И, «под занавес» – такой вопрос. Тоже очень традиционный, и тем не менее без него, наверное, не обойтись: вы сделали блестящую карьеру в Москве, но сами себя больше ощущаете сегодня российским певцом или осетинским?
– Здесь, в Осетии – моя родная публика. Мои корни. Мое все, если можно так сказать… Я дышу этим воздухом – он мне родной. Я пью эту воду – она мне родная. Я выхожу на сцену – и знаю, что это мой родной, любимый народ, вне которого я себя не мыслю и не представляю.
Конечно, я не могу сказать, что там, в России, меня принимают хуже. Нет. Меня всегда, слава богу и тьфу-тьфу-тьфу, везде принимают хорошо. И на московской сцене, и на сценах других российских городов мне петь очень комфортно. Но такого тепла, как здесь, я не испытываю нигде… Потому что здесь – родина. И от этого и ответственность, которую налагают на меня выступления перед осетинской публикой, тоже вдвойне возрастает. А как иначе?..
Беседовала Е.ТОЛОКОННИКОВА
«Северная Осетия», 02.03.2015
