Вероника ДЖИОЕВА: «Мне говорят: «У вас итальянский голос»

Ее называют не иначе как «певица от Бога», «оперная дива» или «одно из лучших сопрано современности». Имя ее на слуху не только потому, что Вероника Джиоева родом из многострадального Цхинвала или потому, что муж певицы — дирижер Алим Шахмаметьев — руководит Камерным оркестром Новосибирской филармонии. Сам талант Вероники заставляет говорить о ней, писать и бежать на ее концерты. В Новосибирске они редки, потому что Вероника Джиоева – человек мира. Так принято выражаться, когда ты родился в одном месте, живешь в другом, путь держишь в третье и сцена тебе – весь мир. Но хорошо уже и то, что новосибирцы могут хоть изредка – в филармонии, где состоялась наша встреча, или в театре оперы и балета – слышать этот свободный и сильный голос.

– Вы у нас залетная пташка, Вероника, поэтому хочется для начала узнать: что положило начало вашему сотрудничеству с Новосибирском?

– Началось все в 2005-м, когда я участвовала в конкурсе имени Марии Каллас (конкурс проходит в Афинах. – Прим. автора). Когда я выступила в третьем туре, ко мне подошел прибывший туда дирижер Теодор Курентзис. Он рассказал, что является музыкальным руководителем и главным дирижером оркестра Новосибирского государственного академического театра оперы и балета. И очень хочет, чтобы я в его театре пела. А я тогда только-только попала в Мариинский театр по окончании Санкт-Петербургской консерватории и сначала недоуменно пожимала плечами: зачем мне ехать в Сибирь? Тогда я еще и не подозревала, какой здесь уровень! Это сейчас я знаю, что в Новосибирске сильные певцы и музыканты, замечательные оркестры. И Камерный оркестр филармонии, которым руководит Алим (муж певицы, Алим Анвярович Шахмаметьев. – Прим. автора), – он даст фору многим оркестрам Санкт-Петербурга и Москвы. А тогда я в Сибирь не торопилась. Но Курентзис не успокаивался, периодически мне звонил, и вот результат – я здесь. С 2006 года работаю в качестве приглашенной солистки.

– Что же стало последним доводом в пользу Новосибирска?

– Сначала я приехала, чтобы просто услышать оркестр Курентзиса, посмотреть, как Теодор работает…

– …У нас даже бытует такое выражение: «Теодор оперы и балета». Слышали?

– Нет, но мне в Санкт-Петербурге много рассказывали о Курентзисе. И повлияло также, что он занимался вместе с моим однокурсником, греческим тенором, который спустя какое-то время стал петь несравненно лучше. Я пришла на экзамен, поболеть за однокашника, и изумилась переменам. Теперь я это прочувствовала на себе: так, как работает с вокалистами Курентзис, больше не работает никто! После него трудно возвращаться к другим дирижерам. Сейчас я опять, с ноября прошлого года, работаю в Мариинском театре. Только что спела две «Травиаты»… Сейчас в Мариинке пойдет «Дон Карлос» с моим участием, потом «Аида». Много всего. Постановки одна интереснее другой! Будет работа в Таллинне – там немцы ставят «Таис», оперу Жюля Массне. Интересная опера, она крайне редко бывает воплощена в сценическом варианте. Кстати, 12 марта в Новосибирском оперном у меня состоится концерт, на котором я буду петь отрывки из этой оперы. Под рояль. Приходите!

С большим энтузиазмом работаю и здесь, у Теодора, и там, – в Санкт-Петербурге, за границей. Благодарна Теодору за то, что он поверил в меня и возможности моего голоса, и это дало мне импульс. Мы, певцы, с одной стороны, такой товар – ты или нравишься, или нет, твою школу ругают или хвалят. И все это субъективно! Интриги – дело известное в творческой среде. Но Теодор далек от них. С другой стороны, мы – люди-нарциссы. Нам очень важно знать, что ты артистичен, тобой восхищаются, что у тебя хороший голос. Курентзис дал мне уверенность, напор. К тому же он мой человек по духу. Если вы увидите, как мы общаемся в процессе репетиций, – вы все поймете. Я и сама такая же – эксцентричная, импульсивная. И он – неожиданный, неуемный, работает по 15 часов в сутки. На концерте это видно: он чувствует меня – я понимаю его.

– А было, что вы сами подбрасывали ему какие-то музыкальные идеи?

– Нет, с ним лучше не спорить. В музыке он – тиран: как сказал, так и должно быть. Но потом понимаешь: все оправданно. Это доказывают проекты, которые я с ним сделала. «Кози Фантутти», например (другое название этой оперы Моцарта «Так поступают все». – Прим. автора).

– Но вы сказали, что сейчас работаете также с другими оркестрами, с другими дирижерами?

– Да. Буквально вчера, в Москве, в Большом зале консерватории я пела «Реквием» Моцарта. Оркестром управлял дирижер Владимир Минин. Это был большой концерт, посвященный памяти Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. Присутствовал весь бомонд, известные люди – музыканты, актеры, режиссеры.

– Так вы с бала на корабль, то есть на самолет? И к нам?

– Да-да-да! (Смеется.) А Москва начала меня приглашать, считаю, именно благодаря Курентзису. После его «Кози Фантутти» пресса была ко мне особо благосклонна. Отмечали даже, что это лучший дебют года. С Курентзисом я пела также музыку ватиканскую, XX века. Тоже в Москве. И после этого в рецензиях писали, что я стала сенсацией, потому что пела в необычной манере, очень низким голосом. «Кози Фантутти», «Дон Карлос», Макбет», «Свадьба Фигаро» – все эти проекты я делала с Курентзисом. Собственно говоря, и «Травиата» – она тоже идет в эту копилку. После того как Теодор услышал, как я пою арию Травиаты, он сказал: «Давай сделаем концертное исполнение оперы». С этого все началось. Он дирижировал, убедив меня, что эту партию призвана петь не колоратура, а такие голоса, как у меня, – крепкие и с техникой. Не секрет, что люди с Кавказа отличаются крепостью тембра. А также итальянцы. Мне многие говорят: «У вас голос итальянского качества». Это значит, крепкое сопрано, с подвижностью. Для сопрано чаще всего характерно легато («легато» – муз. термин, означающий «связный, плавный». – Прим. автора), а чтобы была техника – это редко.

– Несколько лет назад я оказалась аккредитованной на музыкальном фестивале «Будапештская весна». И мы работали вместе с француженкой Моник, критикессой из Парижа. Когда на одном из оперных спектаклей произошла замена и на сцену вышел русский тенор вместо заболевшего английского артиста, Моник сразу среагировала: «Поет русский». Ей не нужна была программка! А опера исполнялась на итальянском. Скажите, действительно можно так сразу, по одному тембру голоса, определить национальность?

– Не саму национальность, а скорее школу. Но и природа важна, конечно. Условия, в которых голос формировался, наследственность – все вместе. Самые красивые голоса, на мой взгляд, – в многонациональной России. Мы только что были в Эрфурте, в гостях у очень известного профессора, друга моего мужа, сейчас он преподает русскую музыку в Германии. Так он нам так и сказал: «Приходишь в оперу, если голос нравится, значит, певец из России».

– А как же знаменитое итальянское бельканто? И ведь ваш голос, как вы сказали, тоже сравнивают с итальянским?

– Да это так, но все-таки не случайно наши поют везде за границей. Мы очень востребованы. Возможно, причиной тому еще и то, что мы поем все: русскую музыку, немецкую, итальянскую. Итальянцы не могут петь так качественно в таком репертуарном диапазоне.

– А итальянским языком вы владеете в достаточной мере?

– Сами итальянцы говорят, что мой итальянский – хороший, с правильным произношением. Недавно ко мне обратились агенты Ла Скала, спустя некоторое время в процессе разговора спросили: «Кроме итальянского, на каком языке вы еще разговариваете?» Посчитали само собой разумеющимся, что я свободно говорю по-итальянски. Хотя итальянскому меня научила музыка.

– Еще вот такой вопрос, почти интимный для людей вашей профессии. Как влияет ваше состояние на звучание голоса?

– О, по-разному. Люди и не знают порой, какие мы выходим на сцену. Больные, расстроенные, встревоженные. Или влюбленные, счастливые, но чрезмерно волнующиеся. Жизнь врывается в музыку постоянно. И тут уж ничего не поделаешь. Но артист на то и артист, чтобы преодолеть себя. Неудачи бывают у всех, поверьте. Я пела в лучших театрах мира, знаю, о чем говорю. Но неудачи зависят от многого, а удачи – только от тебя самого. А еще от тех, кто вместе с тобой работает: от музыкантов, от других певцов, от дирижера. Удачи просто так не случаются!

– Вероника, говорить с певицей о жизни, не поговорив о ее творчестве, – это нонсенс. Поэтому мы и начали наш разговор со сцены. И, возможно, еще один вопрос дилетанта… У вас есть любимый композитор?

– Для меня, для моего голоса предназначены Верди и Пуччини. Это масло, это то, что нужно. Но я хотела бы исполнять больше: Беллини, Доницетти, Россини. И, конечно, Моцарта. Пуччини, будь моя воля, я бы попозже стала петь. А пока голос молодой, красивый и сильный – пела бы Беллини. Оперы «Пуритане», «Норма», «Лукреция Борджиа»… Вот это мое!

– Но у любой женщины, даже если она певица, а, может, особенно если певица, – есть в жизни и другое, что также составляет смысл ее существования. Родные, дом… Вы в Осетии родились?

– Я родилась в Цхинвале. Том самом. Расскажу о своих родителях. Папа у меня – уникальный человек, у него был потрясающий голос. И работал он в группе «Накадули» в Тбилиси. Это «Родник» по-грузински. Раньше все было мирно… Да и сейчас среди папиных друзей – грузины, потому что в искусстве нет таких барьеров, как в политике. Мало того, именно эти люди и помогли папе перебраться в Германию, где он нынче живет. В свое время ему говорили: «Вы должны стать оперным певцом». А он стал штангистом! Заслуженным тренером. На Кавказе стыдно было заниматься пением, если ты мужчина. Зовут папу Роман Джиоев. Он владеет фортепьяно, прекрасно играет на гитаре, у него необычный голос.

– А ваша мама, она тоже имеет отношение к музыке?

– Нет, мама к музыке никакого отношения не имеет. Она – спокойный семейный человек. Посвятила себя мужу и детям. Нас у родителей трое. Моя сестра Инга – очень музыкальная, сейчас она живет в Осетии. С Ингой мы в детстве много пели вместе. Она тоже занималась вокалом, но… стала юристом. И еще у нас есть младший брат Шамиль. Я им горжусь, я им живу. Мы все его воспитывали! Шамиль владеет пятью языками, он очень способный, такой, знаете, спортсмен с книгами. Папа ради него уехал в Германию, хотел дать парню возможность учиться в Европе. В Осетии, вы знаете, сейчас живется трудно. А другая сторона моей личной жизни – мой муж Алим. Если бы не он, из меня мало что получилось бы. Ни на какой конкурс Каллас я бы не поехала. И Теодора бы там не встретила. Алим – это подарок для меня как для женщины.

– Расскажите, как вы с мужем познакомились? Какова ваша love story?

– На любовь нас вдохновила опера «Богема». Это первая опера, которую я сделала с Алимом. Он был молодой дирижер, работал у нас в консерватории. Я пришла на спевку. Увидела его, подумала: «Такой молодой и такой талантливый». А потом между нами пробежал ток… Этому музыка способствовала, конечно. Спела я с ним семь спектаклей – и от увертюры наш роман перешел к развязке… Алиму действительно много дано от Бога. Как в детстве он был вундеркиндом, так и остался личностью незаурядной: ему все удается. И еще он учился у таких музыкантов, таких мастеров, как Козлов и Мусин. Он застал великих профессоров, напитался духом их музыки. Что говорить, если сам Тищенко посвятил ему симфонию! А Тищенко – уникум! Гениальнейший композитор, ученик Шостаковича. Мой супруг мне много дал и как музыкант, и как мужчина. Это моя половинка. Рядом с таким человеком я буду только развиваться! И семья у него замечательная. Помните советский приключенческий фильм «Кортик»? Так вот, маленький мальчик, который сыграл в этом фильме, – папа Алима. Ребенком его возили по всему Союзу на встречи со зрителями, когда фильм вышел в прокат. А мама моего мужа, моя свекровь… Несмотря на то, что обычно говорят об отношениях свекрови и невестки… Она меня всегда поддерживает. Мы приезжаем – для нее радость. Готовит сразу много всего вкусного. И благодаря ей у меня нет быта! Я вообще не подхожу к плите!

– Но у вас есть свой дом?

– Нету дома. (Шепотом, шутливо.) Все разбросано! В Санкт-Петербурге у нас есть квартира, но приезжаю туда, как в гостиницу. Питер, Москва, Новосибирск, чуточку заграница… А еще у меня сын, который живет в Осетии. Зовут его так же, как моего отца, Роман. Ему 13 лет, он уже большой мальчик и сам сделал свой выбор. Сказал свое мужское слово: «Я осетин – и жить буду у себя на родине, в Осетии». Санкт-Петербург ему не приглянулся.

– Во время войны, я читала в прессе, ваш сын был как раз в Цхинвале?

– Да. За два дня до войны я уехала на гастроли. Уже тогда с окраин города доносились выстрелы, но сестра Инга меня успокаивала, говорила, что скоро все утихнет. Я уехала, а сын остался там. А через два дня по телевизору я увидела разрушенный дом сестры. И меня повергли в шок слова ведущего: «Ночью грузинские войска атаковали Южную Осетию…». Это было уже третье нападение Грузии на Южную Осетию! Первое произошло еще в 1920 году, да, нас истребляли. А второе – уже на моей памяти, в 1992-м, когда я в школе училась. И вот третье… Я чуть с ума не сошла в тот момент. Начала звонить родным – и на домашние, и на мобильные. В ответ – тишина. Три дня обрывала телефон. Лишь на четвертые сутки удалось узнать, что с родными все в порядке, поговорила с сыном. Он сказал: «Мама, мы все живы!» А потом заплакал: «Я видел, как моих мертвых одноклассников из домов выносили». Это очень страшно. Такого я никому не пожелаю. Мой мальчик проявил мужество. Он настоящий мужчина, хотя ему еще так мало лет. Но у нас рано взрослеют!

– Вы бы хотели еще детей, Вероника?

– Да, мне хотелось бы. И Алиму. Вот встану немного на западные рельсы, тогда можно будет себе позволить. Возможно, тогда уже научусь нянчить и воспитывать. Когда родился первенец, все это за меня делала его осетинская бабушка. Первый раз замуж меня выдали в пятнадцать лет – у нас в Осетии и замуж выходят рано, не только взрослеют, – а в шестнадцать у меня родился Роман.

– Вот вы сказали «встану на западные рельсы». Что для этого нужно, кроме таланта? Хороший импресарио?

– Не только. У меня профессиональный агент, все идет как надо, в нужном направлении, но тут достаточно нюансов, если говорить о «западных рельсах»… В нашем мире многое решают и деньги, и нечестная игра тех, кто… не только своим голосом пробивает путь на большую сцену. Я же добиваюсь признания своим искусством. Подвижки есть. Сначала «Таис», потом…

Пока не буду говорить, дожить надо. Но предполагаю, что 2010-й будет у меня очень насыщенным. В июле этого года уезжаю в Ла Скала… Не скажу, что у меня все на пять лет расписано, но на год всегда есть интересная работа. Неприятно бывает, когда хорошие предложения совпадают по времени. Например, я должна была в Эрфурте петь Маргариту в «Мефистофеле» Гуно. Не получилось.

Зато было другое. Вообще для меня каждый мой концерт и каждый спектакль — победа. Я же из маленького города в Южной Осетии. Кто мне помогал? Сама старалась! И повезло с преподавателями. Закончила во Владикавказе училище, училась у прекрасного педагога Нелли Ильиничны Хестановой, она многое мне дала. Поступила затем в Санкт-Петербургскую консерваторию. Была в числе 447 претендентов! Представляете наплыв? Тогда был самый большой конкурс среди вокалистов за всю историю консерватории! Из почти что 500 желающих учиться вокалу – 350 сопрано! Мой голос понравился своим тембром, меня взяли. Закончила учебу я у великого профессора, засл. артистки России, профессора Тамары Дмитриевны Новиченко, которая сделала таких певцов, как Анна Нетребко и прима Мариинского театра Ира Джиоева, которая здесь тоже работала, как вы, наверное, знаете.

– Вы не родственницы с Ириной Джиоевой?

– Однофамильцы. У нас есть еще одна Джиоева, в Осетии ее называют «третья Джиоева», Инга, она сейчас живет в Италии, тоже певица, солистка хора Ла Скала.

– Вы иногда… поете в горах, Вероника?

– Нет, хотя знаю, что многие певцы это делают. В детстве орала! Сейчас боюсь, сорву голос…

– А какая вы вне сцены и искусства?

– Не хозяюшка и не домоседка – это точно. У нас часто пустой холодильник и нечем завтракать. Но не беда – ходим в рестораны! В остальном я образцовая жена: люблю убираться в доме и как истинная осетинская женщина прислуживать мужу, подносить тапочки… Мне это приятно. За пределами дома моя стихия – магазины. Шопинг – почти что страсть. Если я не куплю себе понравившуюся вещь, у меня даже голос не звучит! Особый пунктик – парфюм. Например, когда сейчас была в Москве, первым делом пошла в парфюмерный магазин и набрала полные руки косметики и парфюма от Кристиана Диора. Когда в косметичке порядок – и душа поет! Но я не постоянна: сегодня мне нужен Кристиан Диор, завтра – Шанель. Сегодня вечернее платье, завтра другое. У меня сорок штук таких платьев, они не помещаются в гардеробной. И к некоторым, раз надев, я тут же охладела! Но что делать! Такая я уродилась! (Смеется.)

Ираида ФЕДОРОВА,
«Новая Сибирь», апрель 2010