«Комната портретов» Александра ЧЕХОЕВА

«Белые ангелы, белые птицы, вы мне скажите, куда вы летите? И почему вы так скорбно молчите» – эти стихотворные строки выбиты на гранитной плите памятника «Детям Беслана» в Санкт-Петербурге. Они же начертаны на стене многострадальной школы, истерзанной террористами в сентябре 2004 года.

Автор стихотворения «Белые ангелы» Александр Чехоев родом из Южной Осетии, сейчас  живет во Владикавказе. Он относится к поколению, родившихся в шестидесятые. Мальчишки той поры сожалели, что появились на свет уже после Великой Отечественной и на их долю не выпала честь защищать родину. Наивные, они тогда даже не подозревали, что у каждого поколения своя война.

Поэтому в его поэтическом мире рядом с альпинистами, идущими по тропе мужества, и героями несуществующей ныне страны, спасшими мир от коричневой чумы, живут дети Цхинвала, для которых новый учебный год в 1991 году начался 2 октября после сильного ночного артобстрела. Живут миротворцы России, спасшие Южную Осетию от гибели. Живет не сдающийся город, который расстреливали ночью и убивали днем. Живут его защитники, похороненные во дворе школы № 5 г., смелые парни, которые без колебаний отдали самое дорогое ради свободы Отечества.

Казалось бы, ужасов войны и людских страданий судьба отмерила сполна. Что еще такое нужно пережить, что заставило бы сердце вздрогнуть? Но после первой войны в Южной Осетии был Беслан. А после Беслана – новая вероломная агрессия против народа Южной Осетии.

С Александром Чехоевым встретилась специальный корреспондент сайта «Осетия-Квайса» Ольга РЕЗНИК.

– Александр, как было написано стихотворение «Белые ангелы»?

– То, что я увидел в Беслане, меня потрясло. Поднять руку на ребенка, который первый раз пошел в школу, – разве может быть чудовищнее преступление? К сожалению, государство не смогло детей защитить. Зло живет рядом с нами. Но с ним – это мое глубокое убеждение – нужно бороться.

У меня никак не выходит из памяти детская прострелянная майка, которую я поднял и повесил на спинку прострелянного стула. А еще – затоптанные тетради, смятые букеты на полу, праздничные транспаранты, так и не пригодившиеся. И какая-то звенящая тишина во всех дворах, прилегающих к школе, – там не осталось детей.

В Беслане погибли родственники моих коллег из Федеральной службы наркоконтроля, где я тогда работал. Помню, в день похорон лил холодный дождь. А ведь до того стояла жара, и дети страдали от жажды. Лил нескончаемый водный поток, будто настал конец света. И гробы, гробы, гробы… Дети лежали в них, как белые ангелы. Я бы на памятнике в «Городе ангелов» покрасил ангелов в белый цвет… Так  появились на свет эти стихотворные строки. Я прочел их коллегам. Все плакали.

– По профессии Вы далеко не гуманитарий. Где, как, когда начали писать стихи? Расскажите о себе.

– Я родился в Цхинвале 28 октября 1961 года. Там же окончил шестую школу. Потом учился в Кировском политехническом институте. В 1983 году получил диплом инженера-механика. Вернулся в Цхинвал. Поработал на лесокомбинате. Потом была служба в армии. Отслужил, пошел работать на завод «Электровибромашина». До первой войны был председателем Комитета по охране окружающей среды. Потом уже было не до экологии. Во Владикавказе я тоже работал в комитете по охране окружающей среды, который в ту пору возглавлял Владимир Вагин.

Потом в поисках лучшей доли уехал в Сибирь. Там у меня родился сын Сослан. Когда записывал его в ЗАГСе, то пошутил. У нас, говорю, у осетин, такая традиция: даем ребенку имя, связанное с местом, где он родился. Сибирь испокон веков была местом ссылки. Вот и назвали мы сына Сослан. И знаете, мне поверили. Ведь сотрудники ЗАГСа не знали, что есть такое осетинское имя.

Вернувшись во Владикавказ, стал работать в налоговой полиции, дослужился до капитана и старшего опера по особо важным делам. С 2003 года я – в федеральной службе наркоконтроля. Оттуда уволился по выслуге лет. Сейчас являюсь заместителем начальника отдела в ФГУП «Охрана» МВД России по РСО-Алания. Занимаемся охраной объектов, устанавливаем сигнализацию, сопровождаем ценные грузы.

– А как же стихи? Каким образом они-то вписываются в Вашу неспокойную жизнь? И вообще, давно ли Вы «заболели» поэзией?

– Откуда приходит все это, не знаю. Но стихи пишу вот уже 20 лет. Началось все после армии. Как-то старший брат Анатолий дал мне послушать кассету с песнями Владимира Высоцкого. После этого пошли стихи. Самое первое мое стихотворение называлось «Если тяжко, не гнись». Я как-то посчитал, всего за эти годы написал более 200 стихотворений. Все они разные – лирические, шутливые, гражданские, военные, стихи-посвящения. Что волновало, о том и писал.

– И о войне в Южной Осетии тоже?

– Конечно. Я уже говорил о стихах-посвящениях. Так вот, одно из них – о командире вертолетного полка Алексее Вострикове, который практически спас Цхинвал, несмотря на то, что получил приказ не открывать огонь. Потом он приезжал на 15-летие Республики Южная Осетия. Мы встретились, узнали друг друга. Я попросил у него домашний адрес. По нему отправил потом свое посвящение. В ответ получил очень теплое письмо со словами благодарности.

Война – это нескончаемый ужас. Спасибо Медведеву, Путину, что спасли беззащитный народ, обреченный на уничтожение. Самые настоящие герои, на мой взгляд, еще и те, кто в периоды горбачевщины и ельцинщины пытались прийти на помощь, в том числе и моей многострадальной родине. Низко кланяюсь политикам, которые в непростое время пытались отстаивать Республику Южная Осетия на всех уровнях даже тогда, когда бал правил Запад, диктуя выгодную ему стратегию на костях СССР. Угроза уничтожения была неоднократно. Вот тогда я написал песню «Дети Цхинвала».

– Вы сами пишете и стихи, и музыку?

– По-разному бывает. Многие песни я написал вместе с Вадимом Харебовым и Владимиром Алборовым. Их музыка, мои стихи. Бывало и так, что ребята говорили: есть мелодия, нужны стихи. И я, прослушав мелодию, их писал. Кстати, именно Харебов настоял на том, чтоб я начал писать на осетинском языке. Так в 1991 году родилась песня «Иратта разма!», ставшая боевым кличем тех, кто защищал Южную Осетию.

Песню «Черная зима» я написал специально для очень талантливого исполнителя Валеры Сагкаева. Нас в 1991 году пригласили во Владикавказ, чтобы записать эту песню на студии. Я выехал чуть раньше. А Валера попал под лавину и погиб. Осталась только кассета с записью. Кстати, свою гитару он оставил в Цхинвале у нас дома. В день его смерти струна на гитаре лопнула. Она так до сих пор и стоит в углу.

А я тогда пошел в телерадиокомитет с кассетой, отдал песню. Благодаря Эмме Торчиновой ее запустили в телеэфир. В то же время радиожурналист Зарема Джигкаева взяла у меня интервью. Это было первое в жизни интервью.

– А на гитаре играете?

– Нет, я левша. В школе, в институте играл на ударных инструментах.

– Это, наверное, пригодилось при написании песен?

– Конечно. Тем более, что песни пишутся самые разные, они, словно малые дети. Вообще мои песни камерные, не предназначенные для широкой аудитории. Есть песня про наркоконтроль. Ее, к слову, крутят в разных регионах страны. В Сибири я написал песню про Ангарск. Она стала гимном этого города.

Среди моих песен есть такие, которые впервые исполнил Алеша Чибиров, сын экс-президента Южной Осетии Людвига Чибирова. В частности, это песня «Товарищ комбат». Она посвящена Геннадию Котову, который в очень тяжелое время помог переправить мою семью из Цхинвала во Владикавказ. Эту песню мы подарили ему на день рожденья. Что еще можно было подарить в ту пору в Цхинвале? Геннадий был тронут. Позже, разыскав меня во Владикавказе, он признался, что был во многих горячих точках, но только в Цхинвале ему посвятили песню.

Так в БТРе Геннадия Котова мы вывезли мою семью из Цхинвала. Я потом вернулся обратно. Был на войне и даже не знал, что у меня родилась дочь.

– Вы воевали?

– А кто в Южной Осети не воевал?.. Вот Валерий Гергиев вообще не воевал, но организованный им концерт в разрушенном Цхинвале почище любой дивизии.

Кстати, когда я эвакуировал семью во Владикавказ, то, будучи в городе, отнес свои стихи в редакцию газеты «Слово» и отдал их заместителю редактора Карену Дзатцееву. Он сказал: «Оставь». Я вернулся обратно в Южную Осетию. О том, что стихи опубликованы, узнал от Людвига Чибирова. Он показал мне целый газетный лист с моими стихами. После 1991 года их публиковали и в Северной, и в Южной Осетии.

Еще раньше в Цхинвале в пединституте прошел вечер поэзии, где читались мои стихи. Его подготовила Татьяна Непомнящая. Она же организовала концерт, где должны были прозвучать песни на мои стихи. Он должен был состояться 6 января 1991 года. Но в этот самый день под лай овчарок грузины вошли в Цхинвал.

– Решили так поздравить с Рождеством?

– Видимо, да. В общем, концерт, как понимаете, не состоялся, началась первая в современный период война Грузии против народа Южной Осетии.

– Вы никогда не хотели издать сборник стихов?

– Хотел. Даже название ему придумал – «Комната портретов». Но на все нужны деньги.

– В таком случае я желаю Вам, чтобы сборник Ваших стихов рано или поздно все-таки увидел свет. Ведь в них не только Ваша жизнь, но и какой-то пласт нашей истории, о которой забывать мы не вправе.

Александр ЧЕХОЕВ

ВЕТЕРАНЫ

Не судите о них по экранам,
По казенным статьям из газет,
А представьте себя ветераном
Тех далеких, обстрелянных лет.

Не швыряйте жестокость вопроса:
«Ты за что это, дед, воевал?!»,
И на них в гастрономах косо
Не гляди – коль не занимал.

С них война обокрала излишки:
Их качели, кино, леденцы…
Повзрослевшие рано мальчишки,
Постаревшие рано отцы.

…Восемнадцати вёсен солдаты,
В гимнастерках, одетых наспех.
Как же в миг изменило, ребята,
То горячее лето вас всех!?..

Вы смеяться давно перестали,
И потом уж, вернувшись с фронтов,
Даже матери вас не узнали –
На стене, как чужое, фото…

…Я стараюсь понять беспрестанно,
Как же это, что в каждом бойце
Не заметите, даже странно,
Тени злости у них на лице…

Что увидели – нам не увидеть,
Испытали – не рассказать.
Потому нам нельзя их обидеть –
Разве память дано наказать?..

Будут встречи и юбилеи
Официально, и, так – напоказ.
Только я лишь прошу – не болея,
Поживите подольше для нас!

Памяти Валерия САГКАЕВА

Если вам, презрев все меры,
Надоем – ну, хоть кричи!
И захлопните все двери,
Прежде выбросив ключи –
Все равно одну тропинку
К сердцу вашему найду.
Не сердитесь – я от вас не уйду!

Если мой надрывный голос
Вам мешает ночью спать,
И не в срок белеет волос,
И морщин не сосчитать.
Если ваших дней спокойных
Нарушаю череду,
Не взыщите – я от вас не уйду!

Если радости – по кругу,
В спорах – слово горячо,
Пошатнувшемуся другу
Вдруг подставите плечо,
Я найду – за всех в ответе,
Оправдание Суду.
Не надейтесь – я от вас не уйду!

КОМАНДИР

Алексею ВОСТРИКОВУ,
командиру вертолетной части,
спасшему г. Цхинвал

Не верьте горлопанам с площадей,
Не путайте надуманное с сутью.
За мною город – тысячи огней,
Который защитить я должен грудью.

Я – командир воздушного полка,
За всех людей ответ держать не просто,
Нечестная война идет пока
Не в сорок первом – в первом девяностом.

В безумное, бессмысленное время
Под знаком перемен, где души продают,
На мне висит навязанное бремя –
Приказа нет. Приказа не дают!

Я не могу остаться в стороне,
Стоит задача с сотней неизвестных,
Ведь присягал не трону, а стране,
Ведь уважал не подлецов, а честных!

Мне очередью прошивают грудь
Глаза детей ослабших и старушек,
И я опять их должен обмануть,
Удерживая мощь своих «вертушек».

Скриплю зубами и не сплю ночами,
И путаются мысли, ответа не дают.
Что ж это делают со всеми нами –
Приказа нет! Приказа не дают!

Расстреливают город по ночам,
Враг лезет с безнаказанной ухмылкой.
Сжигает злость – ну хоть беги к врачам,
Хоть утопи больное за бутылкой!

Изгрызли нас предательство, обман,
Поставив личность вровень с болтунами.
Мне было б легче – был бы здесь Афган,
Там знали мы – страна стоит за нами…

И свою ярость сплевываю в пыль я,
А нервы точат совесть и в сердце отдают,
Не позволяют мне расправить крылья –
Приказа нет! Приказа не дают…

Я бы взорвал чиновников покой,
Они бы в первый ж день здесь дали «тягу».
Я подписал недрогнувшей рукой
Приказ, нарушив все-таки присягу!

Свалилась с плеч как будто бы гора,
От лиха и азарта взмокли спины.
Давно ведь правду защитить пора,
Завыли в напряжении машины…

Растерян враг, разбит, раздавлен вскоре.
Со «стрекозами» тягаться – нервишки-то сдают.
Ему привычно, коль мы без опоры –
Когда приказа нет, и не дают…

Впервые город спал спокойно ночь.
Впервые сны над городом витали.
И я был рад, что смог ему помочь
По чести – не для ордена, медали.

Я знаю – будет втык и будет гон
От тех, с которыми всегда я спорил.
Им не дано с меня срывать погон,
Как не дано тому, кто всех поссорил.

Зато я перед строем взгляд не прячу,
В спасенном этом городе меня все узнают.
Приказа нет, но как же быть иначе –
Ведь верящих в тебя не предают!

МОЙ ГОРОД

В августе 2008 г. грузинские войска
сожгли г. Цхинвал

Любимый мой город,
Ты весь изранен.
Мой маленький город
Все дни на экране…

И боль испытаний
Испил ты до донца,
Расстрелянный город,
И черное солнце…

Тебя уж не будят,
Исчезли все птицы.
Немые кварталы
И скорбные лица…

Мой солнечный город,
Тебя убивали.
Твою красоту
Сапогом истоптали…

И люди, как тени,
Во тьме исчезали.
Твою первозданность
Огнем истязали…

Надменно, жестоко
Твою непорочность
Тебя силы зла
Проверяли на прочность.

Разбитые школы,
Разбитые души,
На вспаханных улицах
Бурые лужи…

Тебя искромсали
Зверевшие танки.
А дети твои
Не дети – подранки…

И давит тоска,
И надо б залиться.
Нет даже воды,
Чтобы просто напиться…

Мой бедный город,
Не в Боге ли сила?
Что было б с тобой,
Не позвав он Россию?

Опять, как в века,
Бескорыстной любовью
Укрыла твой мир,
Истекающий кровью…

Ты станешь краше,
Даю тебе слово.
Несчастный мой город,
Поверишь ли снова?..

ОСЕТИИ

Что мне сказать тебе, мой край сереброликий?
Я так влюблен, что и не утаишь.
Быть может, восхвалив твои седые пики,
Ты вряд ли глас мой тихий различишь.

По совести скажу – я вовсе не изменник,
Что говорю с тобой на чуждом языке.
Я вечный раб твоих вершин и вечный пленник
Своей души, укрытой в тайнике.

Ко мне пришла, вдруг, напросившись, Муза,
От всех скитаний, истрепавшись в голь,
И обязала непосильным грузом
Меня чужую выражать тоску и боль…

Я все же твой, хоть в кандалах обета,
Совсем и не мастит, и не речист.
Ты мне, как мать, подставь плечо совета,
И знай, как друг, что в помыслах я чист.

Жаль, не имею чародейства зелья,
С орлами б потягаться в высоте,
Речным потоком обласкать ущелья,
И в девичьей растаять красоте.

Пустые символы и идеалы предав,
Мне дороги священные места,
Где был приют для изгнанных поэтов,
И скорбный взор «ослушника» – Коста.

Пускай твердят, что я от рук отбился,
Дозволь тебе признаться лишь в одном:
Мне дорог край, в котором я родился,
Мне дорог мир, где до сих пор мой дом.

Я верить в вечность бытия не склонен,
И, может, заслужу в своем конце –
Одной твоей звездой взойти на небосклоне,
И лечь одной морщинкой на твоем лице…

ЧЁРНАЯ ЗИМА

Погибшим ребятам,
похороненным во дворе
школы №5 г. Цхинвал

Не звонок на урок
Лесом – тысячи ног,
Спят деревья, в морозе застывшие.
В роковом январе,
В зимнем школьном дворе
В путь прощальный – ребята погибшие…

Здесь блокады кольцо,
И стареет лицо,
И забыты весны ночи светлые.
И лежат на снегу –
Строги, как начеку:
Без цветов, без свечей, не отпетые…

Но почему опять судьба подводит,
Что лучшие товарищи уходят,
Что оставляют нас с тяжелым долгом –
Идти по их немеркнущим дорогам?
Ну почему стечения суровы,
Что девушки их – молодые вдовы,
И матерей надежды обманули,
Что не смогли их уберечь от пули.

А живые не в счет,
Им еще повезет
Отомстить и победу отпраздновать.
На могилы придти,
И вино принести,
И друзей с опозданьем обрадовать.

В этой глупой войне,
Все больнее вдвойне:
И в душе, и в мозгах, и убитые.
Где ж покой и уют?
Снова выстрелы бьют –
И стаканы стоят недопитые…

Быть может, все когда-нибудь усвоят,
Что мирно жить всего дороже стоит,
И будем мы просить прощенья низко
К стыду земному у наших обелисков.

Но, а пока в ночи стоят пикеты,
Одною болью все сердца задеты,
Одною меркой будущее мерить –
За тех, кто не дожил – дожить и верить!..

В роковом январе,
В зимнем школьном дворе,
Где сугробы, как свечи оплывшие,
Ветер кружится злой,
И под мерзлой землей
Здесь герои лежат – победившие…

ТОВАРИЩ КОМБАТ

Комбату КОТОВУ
Геннадию Александровичу

Ты не спишь по ночам, и сжимаются губы в проклятии,
А на стенке часы отбивают полночный набат.
Ты не спишь по ночам от безумных щедрот «демократии» –
Я к тебе обращаюсь, дорогой мой товарищ комбат!

Трудно в странной войне без фронтов и без прочного тыла,
И делить бесконечно и хлеб, и сухпай на двоих.
Трудно временем жить, сквозь которое смотришь уныло,
И встревать в глупой драке, рискуя, между «своих».

И без страха глядеть на толпу крикунов с дураками,
Что бросают в лицо «оккупанты» и прочую чушь.
Ты не слушай, комбат, пусть орут и трясут кулаками,
И болтают, что душу, мол, продал за чин иль за куш.

Не в чинах вовсе дело – и люди с умом убеждаются.
Просто знаешь отлично, положен наш мир на весы.
Высший чин – это жизнь. Человек только раз награждается.
Вас рассудят потомки в поколеньях грядущих, часы…

Вам уют и любовь до размеров конверта уменьшены.
И приходит письмо с теплотою ласкающих рук.
Ты поверь мне, комбат, только самые лучшие женщины
Выбирают судьбу незавидную – ваших подруг!

Может, думаешь, ты – кто ж останется в доблестной армии?
Сколь за бабьим подолом мнят героев и губы трубой!
Знай, товарищ комбат, в мире есть еще смелые парни,
Что поднимутся в рост и в атаку пойдут за тобой!